«Если», 2004 № 05 - Александр Громов

— Так вот, — добавляет Шодмер, и на сей раз ее голос звучит обиженно и холодно, — на случай, если мы больше не увидимся, я хотела поблагодарить тебя за доброту и терпение. Мне было очень приятно работать с тобой. Мне будет тебя не хватать.

После недолгого колебания она решает не прощаться за руку и исчезает. Я слышу щелчок захлопнувшейся двери и еще долго гляжу на то место, где только что стояла Шодмер.

Смерть — не только горе, но и неизбежные хлопоты. Нужно известить друзей и родственников, связаться с похоронным бюро, заказать все необходимое, договориться о заупокойной службе. Но я была на Юге, я выполняла важное правительственное задание и ничем не могла помочь. Несомненно, я чувствовала бы себя значительно лучше, если бы мне пришлось принимать соболезнования, делать звонки, решать организационные вопросы. Заботы помогают справиться с унынием и тоской. Я же не могла уйти даже в свою повседневную работу, поскольку никакой работы не осталось: Шодмер со своей небольшой свитой собирала вещи, готовясь к переезду в Далит Тал. Кроме того, теперь и мне, и моим коллегам-ксенологам стало окончательно ясно: все, что происходит и будет происходить дальше, от нас никоим образом не зависит, и изменить мы все равно ничего не сможем. Вот почему уже несколько дней я занимаюсь главным образом тем, что сравниваю мрачную тональность собственных мыслей с цветом непогожего весеннего неба и с трепетом и страхом жду трем-мера — точнее, не треммера, а воспоминаний о нем. Родители и родственники ежедневно сообщают мне, как идут дела, которыми я должна была бы заниматься сама.

Наконец я узнаю, что назначена дата кремации и заказана отдельная печь. Придется ехать. С тяжелым сердцем я иду к Кларригу и Кларбе, чтобы попросить их достать мне место на самолете.

— Я возьму только самое необходимое, — обещаю я. — Прочие вещи я пока оставлю здесь и вернусь за ними потом, когда будет такая возможность.

Кларриг морщится, словно у него болит зуб, и молчит.

— Если я не полечу этим самолетом, я не успею на кремацию!

Даже удивительно, как легко далось мне это слово.

Кларриг надувает щеки, тяжело вздыхает и движением бровей указывает на брата. Это получается у него почти непроизвольно, и я догадываюсь, в чем дело. Треммер…

— В чем дело? — спрашиваю я напрямик. — Что происходит?

Кларба качает головой. Я вижу, как его буквально разрывают какие-то противоречивые чувства. Наконец он решается и в двух словах объясняет, почему я не должна лететь одним самолетом с Шодмер. Я слушаю эту невероятную правду и начинаю понемногу сознавать, что, кроме никогда не тающих ледников над Убежищем, в мире, оказывается, существует еще одна страна вечного холода и мрака, где небо и земля одного цвета, где не текут реки и не поют птицы. И еще я понимаю, что некоторые люди живут там всю жизнь и — самое главное — превосходно себя чувствуют.

Как ни в чем не бывало я благодарю братьев та-Гахадц и выхожу в коридор. Первые несколько шагов я делаю довольно спокойно, потом почти бегу к винтовой деревянной лестнице и поднимаюсь на самый верх. По длинной галерее я добираюсь до своей комнаты и бросаюсь в кресло у окна. Снаружи еще светло, но вокруг меня сгущается мрак. Парализующий страх и боль, которые я сейчас чувствую, очень похожи на то, что я испытала, когда погибла Фодла, но разница все же есть. Тогда я умерла вместе с сестрой. На этот раз мне кажется, будто меня убили.

Я сижу без движения, не замечая течения времени, сражаясь с головокружением и накатывающимися на меня волнами отчаяния и ужаса, и прихожу в себя, только когда куранты на Часовой башне отбивают полночь. Прошло несколько часов, но за это время все в моей голове странным образом встало на свои места. Я ясно понимаю, что мне нужно предпринять: сделать несколько звонков, совершить несколько предательств. Совершенно обычные хлопоты, во всяком случае — для меня.

Я встаю с кресла, выхожу из комнаты и иду к Детской по гулким, пустым коридорам, где гуляют ледяные сквозняки. Мне ни капельки не страшно; я боюсь только одного — что мой магнитный пропуск может быть аннулирован. Но нет — Кларриг и Кларба специально позаботились, чтобы этого не произошло. Я всегда была их лучшим агентом и осталась им даже сейчас. Особенно сейчас.

Я подношу пропуск к считывающему устройству. Светодиод мигает, дверь открыта.

Несколько мгновений я просто смотрю на спящую Шодмер. Как и всегда, она лежит в самом центре огромной кровати и кажется очень маленькой и беззащитной. Сложные чувства охватывают меня, но особенно раздумывать некогда — время не терпит. Весне всего несколько недель, но здесь, на высоких южных широтах, ночи уже стали заметно короче.

Вместо того, чтобы окликнуть Шодмер по имени, я запускаю звуковой мобиль. Полые металлические трубки негромко вызванивают старинную колыбельную. В психологии это называется «мягким пробуждением». Плавная ташнабхельская мелодия наполняет комнату, и я с запоздалым страхом думаю о том, что ее, наверное, слышно во всех комнатах монастыря. Но в темноте уже блеснули глаза — Шодмер проснулась.

— Кто здесь?! — тревожно шепчет она и узнает меня. — Фодаман, это ты? Что случилось?

В руке я держу ее рюкзачок. И показываю его девочке.

— Вставай, Шодмер. Мы должны срочно уехать.

Она приподнимается на локте и морщит лоб. Шодмер готова задать мне сразу несколько вопросов, но ни слушать, ни отвечать на них я не собираюсь.

— Шодмер, пожалуйста, верь мне! — быстро говорю я. — Одевайся, и идем. Нам нужно немедленно покинуть Убежище.

— Нам грозит какая-нибудь опасность?

— Да, — киваю я. — Очень серьезная опасность.

Я вижу, как Шодмер бросает быстрый взгляд в сторону кнопки тревожной сигнализации, вделанной в деревянную облицовку стены в изголовье кровати. Звенит, сводя с ума, ташнабхельская колыбельная — древний, навязчивый, гипнотизирующий мотив. Дурацкая игрушка! Я тянусь к выключателю, но Шодмер перехватывает мою руку.

— В таком случае, — говорит она, — нам нельзя терять время.

Две минуты спустя Шодмер уже полностью одета и готова к выходу. На ней теплый зимний телб и башмаки из толстой кожи. Там, куда мы отправляемся, может быть очень холодно. Непроизвольно я бросаю взгляд в сторону окна. Сквозь щели в жалюзи уже брезжит серый рассвет. Нам действительно пора.

К тому времени, когда мы добираемся до стоянки машин, становится уже совсем светло. На грязевых пустошах побережья шумно скандалят вышедшие на утреннюю кормежку гуси. Им тоже нужно многое успеть за короткое полярное лето.

Я подсаживаю Шодмер в большой трехосный вездеход и сажусь сама. До этого все идет нормально, но стоит мне поднести палец к кнопке стартера, как я снова вижу себя за рулем другой машины. Руль в моих руках кажется теплым, вечернее солнце слепит глаза, а в тесном салоне становится душно и жарко…