Империя - Гор Видал

— Пришел с визитом мистер Лиспинард Стюарт, наш сосед. Я сказала, что ты, по-моему, не расположена. Впрочем, если ты не имеешь ничего против…

— Вы можете всецело располагать мною.

— Чему-чему, а уж говорить девиц в Европе учат как следует. — Из-за кустов сирени возник слуга и поставил стул позади миссис Делакроу; она тут же села, даже не оглянувшись. — Мистеру Лиспинарду Стюарту принадлежит Белая Лоджия, что дальше по нашей улице. Он ужасный сноб.

— Как и все прочие здесь. Так мне говорили, — добавила Каролина; она дала себе зарок без нужды не отпускать критических замечаний.

— У некоторых из нас есть больше поводов для снобизма, чем у других. Мистер Стюарт холостяк, за которого все хотят выйти замуж. Но я полагаю, что он останется в нынешнем состоянии беспорочной невинности, как говорили монахини в годы моей юности, пока в один прекрасный день его не призовут в высшие сферы в качестве жениха самого Иисуса Христа.

Каролина не могла понять, была ли эта шутка старой дамы намеренной. Как бы там ни было, она расхохоталась.

— Мне казалось, что Иисуса могут интересовать только невесты.

— Мы не должны, — сказала миссис Делакроу торжественно, — подвергать сомнению неисповедимые пути Всемогущего. — Кончиком зонта она переворачивала страницы валявшихся в траве газет. — Ты первая молодая особа из тех, кого я знаю, кто читает первые полосы газет.

— Я первая молодая особа из ваших знакомых, кто издает газету.

— Вот уж этим я не стала бы хвастать.

— Хвастать? Я надеялась на ваше сочувствие.

— Можешь не рассчитывать. — Миссис Делакроу была очень собой довольна.

— Ни к кому никакого сочувствия?

— Даже к себе самой. Мы имеем то, что заслужили. — С первого дня старая женщина обращалась с Каролиной как с родственницей и ребенком. — Однако того, что я заслужила, ты мне дать не можешь. — Она прекратила ворошить газеты и разочарованно вздохнула. — Здесь этого нет.

— Что вы искали?

— «Городские сплетни». Ничего другого я не читаю. Очень важно знать, что думают о нас слуги. Именно это и печатается в том листке!

— Я предпочитаю то, о чем они умалчивают.

Миссис Делакроу осторожно поправила светло-желтую шляпу с откинутой назад кружевной вуалью. Золотые украшения небрежно болтались на ее груди.

— Разумеется, те, о ком не пишут, добродетельны и потому совершенно не интересуют наших слуг.

— Или они платят полковнику Манну, чтобы их имена не упоминались в заметках «Экскурсанта».

— Ты цинична! — голос миссис Делакроу звенел, как склянки на острых скалах под домом. — Это все от газет! Они пачкают не только белые перчатки, но и душу.

Каролина подняла перчатки. Они действительно испачкались.

— Придется снова переодеваться, — сказала она со вздохом.

— Не торопись, скоро все равно переодеваться к обеду. — Каролина с облегчением обнаружила, что в Ньюпорте нужно было менять туалеты не более пяти раз в день, если, конечно, не играть в теннис, не скакать верхом и не кататься на яхте. В Париже светский минимум состоял из семи перемен туалетов. В результате такого облегчения Маргарита чувствовала себя, как в раю: ее приводила в восторг морская прохлада и около тысячи французских гувернанток, нанятых по сю сторону разделительной линии, что отделяла ньюпортские «виллы» от старого города, обитателей которого Гарри Лер прозвал «нашими подставками для ног», буквально переведя фразу, брошенную когда-то Людовиком XIV. Хотя подставки для ног ненавидели эти светские ноги, они мрачно им прислуживали те восемь недель июля и августа, что составляли ньюпортский сезон; после заключительного бала у миссис Фиш в честь праздника урожая громадные дворцы заколачивались на остающиеся десять месяцев года и Ньюпорт снова переходил во владение подставок.

— Почему ты ссоришься с Блэзом? — Внезапно миссис Делакроу приобрела неприятное сходство с увядшей версией своего внука.

— Мы ссоримся только по поводу денег. Обычное дело, я полагаю, и вполне объяснимое.

— По поводу денег возможны разногласия, но не ссоры. Ты могла бы оказать на него благотворное влияние.

— Нужно ли ему благотворное влияние? Я полагаю, — мстительно заметила Каролина, — что мадам Де Бьевиль выполняет роль in loco parentis[107].

Миссис Делакроу потребовалась вся ее выдержка, чтобы не улыбнуться.

— Я in loco parentis. Я последняя его родня по крови, кроме тебя, разумеется.

— Но я молода, неопытна, я все еще девушка, а Блэз — человек светский, и им руководит мадам, когда вас нет рядом, конечно.

— Теперь ты надо мной смеешься. — У вдовы появилось вдруг девичья хитреца в глазах. — Но ведь ты гораздо лучше приспособилась к нашей жизни, чем Блэз. Ты очень осмотрительна в выборе друзей…

— Девушки не выбирают. Нас выбирают.

— Но ты каким-то образом заполучила семью Хэя. Элен души в тебе не чает. Она приезжает сегодня с Пейном Уитни. Конечно, остановятся они в разных домах. Слава богу, мы пока еще не французы. Блэз здесь бывает, но кроме очаровательной мадам де Бьевиль, у него нет друзей…

— Нет друзей? Почему же, а Пейн, а Дел Хэй, когда он здесь, и все эти йельские сокурсники…

— У него на уме один Херст с его газетами.

— Как и у меня. Я иногда думаю, что наша кормилица давала нам чернила вместо молока.

Миссис Делакроу закрыла уши ладонями.

— Я этого не слышала!

Появился слуга с двумя полупрозрачными чашками бульона на серебряном подносе.

— Выпей, — сказала старая женщина. — Тебе нужно подкрепить силы. Надо готовиться к изнурительному сезону.

— Вы были столь добры, пригласив меня. — Каролина проникалась к своей хозяйке все большей симпатией. Она предполагала встретить пышущего огнем дракона, но приглашение было проявлением запоздалого любопытства, если не искренней приязни; первое из двух казалось Каролине куда более обещающим. Сама она тоже испытывала любопытство, и по многим причинам.

Пока разговоры о прошлом не возникали. Портрет Дениз Сэнфорд висел в гостиной, она выглядела очень молоденькой, и если бы не слегка удивленное выражение лица, очень похожей на Блэза. Портрета отца, Уильяма Сэнфорда, не было.

— Я его убрала, — сказала миссис Делакроу. Ты бы хотела его получить?

— Конечно.

— Он изображен в военной форме. Во время войны он сражался на стороне янки.

— Вряд ли так уж сражался, — не сдержалась Каролина.

— Это лучшее, что я о нем слышала. Мы поддерживали контакты только из-за Блэза, он мой последний внук, последняя родня, если не принимать в расчет Новый Орлеан — там я в родстве едва ли не со всеми.

— Тяжкое бремя!

Миссис Делакроу взяла Каролину под руку и они медленно шли по лужайке в направлении розовых мраморных ступенек.

— Мэми Фиш ждет нас к ланчу, она просто сгорает от нетерпения с тобой познакомиться.

— Не могу сказать того же о себе.

— Скажи ей это! Это будет для нее потрясением. Она считает себя самой интересной женщиной на свете, и сейчас, когда старая мадам Астор начала увядать, Мэми хочет занять ее место или скорее это Гарри Лер хочет сделать ее нашей некоронованной королевой.

— Волнующая перспектива, — пробормотала Каролина, размышляя, нельзя ли из этого сделать заметку и послать в «Трибюн» — разумеется, анонимно.

Они вошли в кабинет с украшенными лепниной стенами; мраморный бюст Марии Антуанетты вожделенно смотрел в окно, словно проголодавшаяся королевская овца на сочную траву газона.

— Когда у меня в гостях была миссис Лейтер, она спросила, не работа ли это Родена.

У Каролины всегда вызывало смех любое упоминание богатой чикагской дамы, которая с грандиозным успехом выбросила на брачный рынок трех прекрасных девиц, самая привлекательная из них вышла замуж за лорда Керзона, ныне вице-короля Индии, где вице-королеву величали не иначе как «Лейтер Индия»[108].

— Я, конечно, объяснила миссис Лейтер, что Роден увековечил всю королевскую семью, начиная с Карла Великого. Она сказала, что ее это не удивляет, поскольку он ваял только лучших представителей рода человеческого. И еще она сказала, — миссис Делакроу издала звук, больше всего напоминающий храп, — что я должна посмотреть бюст руки ее дочери работы Родена.

Миссис Делакроу предложила съездить в Казино, деревянный, крытый дранкой сельский дом, своего рода деревенский центр одетого в мрамор Ньюпорта, малый Трианон для якобы простого народа. Здесь на кортах с травяным покрытием играли в теннис, в Пиацце Подковы целый день играл оркестр Муллалая, пока ведущие активный образ жизни дамы чинно прогуливались, иной раз целой компанией, на свежем воздухе, а столь же энергичные мужчины ходили под парусами; что касается малоэнергичных, то они удалялись в библиотеку, где наслаждались свободой от дам, простого люда и книг.