Третий ангел - Виктор Григорьевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пора было выступать, а во́йска всё прибывало. Из захолустных аулов, соблазнясь добычей, потянулась всяческая голь, плелись полуживые ветераны былых походов. Этих отправляли восвояси. И без того огромное, в сто двадцать тысяч сабель, войско нетерпеливо ожидало сигнала к походу.
В последний день перед выступлением Девлет-Гирей собрал знатнейших мурз. Под одобрительные возгласы объявил фирман, которым раздавал мурзам русские города. Войску было разрешено забить на мясо десять тысяч лошадей. До глубокой ночи в орде рокотали бубны, воины исполняли боевой танец вокруг костров, муллы нараспев читали суры Корана.
...Казачок-дозорный, сморённый жарой на одиноко маячившем посреди степи тополе, услышал сквозь полудрёму далёкий будто подземный гул, в котором едва угадывался слитный топот бесчисленных копыт. Стряхнув сонную одурь и кошкой взлетев на верхушку дерева, дозорный стал до рези в глазах всматриваться в текучий горизонт, пока не угадал в степном мареве огромную шевелящуюся массу. Охнув, казачок поспешно запалил заготовленный пук смоляной пакли, привязанный к шесту, и кубарем скатился вниз к пасшимся тут же подсёдланным коням. Коней была пара, потому как на одном от татарской разведки не уйти. Прыгнув в седло, казак с места рванул бешеным намётом, моля Бога, чтобы конь не угодил ногой в сурчиную нору. Догонят татары — отрежут голову, а казаку без головы никак нельзя.
Дозорный не успел проскакать и полверсты, как задымились сигнальные шесты других дозоров, передавая друг другу сигнал тревоги, следом заполошно ударили колокола приграничных станиц и деревень, жители врассыпную кинулись спасаться кто куда. Дело привычное, за последние двадцать лет разве что года три обошлось без татарских набегов, а всё одно страшно. Скот и барахлишко попрятаны загодя, теперь бы самим уцелеть.
2.
Князь Дмитрий Хворостинин с тоской глядел на сверкающую излучину Оки, давя зевоту и вполуха слушая монотонный бубнёж боярина Михайлы Воротынского. Тот уже битый час читал воеводам царёв наказ про то, как надлежит держать оборону противу татар. Воеводы сидели по краям грубо сколоченного походного стола прямо под жарящим полуденным солнцем. Хворостинину в его чёрном опричном кафтане приходилось хуже других, однако снять его князь не решался, зло завидуя земским, сидевшим в лёгких атласных рубахах.
— ... А наряд с Коломны и из Серпухова походный полковой взять с собой, — продолжал мерно ронять слова Воротынский. — А набрать к наряду из дворян добрых в голову два человека да и детей боярских им дать человек по пятидесяти и сколько пригоже. А пушкарей московских взять по прежнему наряду. А подводы собрать под наряд и под пушкарей с тех городов, которые к берегу подошли, а с тех городов другие посохи к Москве и куды никуды не имать...
«Куды-никуды, — закипая, думал Хворостинин. — Татары двуконь идут, по полста вёрст в сутки делают, не сегодня завтра тут будут, а мы время теряем. Царь в Новгороде, ему наши дела неведомы. Что проку от его наказа? Татарин не по наказу сделает, а как ему надо».
Воротынский наконец кончил читать, положил на стол пухлую кипу листов, придавил кистенём, чтоб не сдуло. Насупясь, исподлобно оглядел воевод и стал отдавать скупые, точные приказания. Воеводе князю Никите Одоевскому, командовавшему полком правой руки, велел стать в Тарусе, князю Андрею Репнину с полком левой руки достался участок обороны на Лопасне. Сторожевой полк князя Ивана Шуйского отправился к Кашире. Все вместе эти три полка обороняли Тульскую дорогу к Москве.
Слава те, Господи, никак до дела дошло, оживился Хворостинин и громко спросил:
— А ежели татарин снова как прошлый год через Угру полезет? Тогда что?
— Ты бы, князь, поперёд всех не высовывался, — осадил его Андрей Хованский. — Тут постарше тебя есть.
Хворостинин смерил его хмурым взглядом, но промолчал. По знатности Хованский был назначен первым воеводой в передовом полку, сам он числился у него вторым воеводой. Ох уж это местничанье! Не о деле думают, а о своём, о скаредном. Что ни день друг на дружку царю кляузы шлют. Боярин и воевода князь Никита Одоевский бил челом государю на Воротынского. Иван Петрович Шуйский — на Никиту Одоевского, Андрей Репнин — на Андрея Хованского. Дьяк Осип Щербатый даве приезжал. Вроде мирить, а на самом деле вынюхивал, нет ли против государя умыслу. Всех ещё более перессорил и уехал.
— ... А ежли татары снова через Угру пойдут, — ответил на вопрос Хворостинина Воротынский, — ты, князь Андрей Петрович, и ты, князь Дмитрий, станете с передовым полком у Калуги.
— Одним не сдюжить! — возразил Хованский.
— Для того даю вам в подмогу стрельцов смоленских числом четыреста да казаков шестьсот да сотню немцев с пищалями. Ещё даю вам вятчан на стругах числом девятьсот, чтоб переправы беречь. Ведаю, что и того мало, но боле у меня нет. Сам с большим полком буду стоять в Коломне, прикрою рязанскую дорогу. Гуляй-город и пушки будут при мне. Ещё расспросы будут? А коли нет, вертайтесь в свои полки. Храни нас Бог!
Хворостинин уже садился на коня, но Воротынский окликнул его, велел подождать. Глядя как он, размашисто крестя, целует каждого отъезжающего воеводу, Хворостинин ломал голову зачем он понадобился боярину. Младший брат Хворостинина Пётр, второй воевода у Репнина, разбирая поводья, подмигнул брату, надул щёки и по-рачьи выпучил глаза, передразнивая Воротынского.
Когда все разъехались, Воротынский усадил Хворостинина за стол, потребовал квасу. Отдуваясь, вытер пот с крутого, облипшего мягкими белыми сединами лба.
— Кафтан-то сыми, чего паришься. Эка дурь, в такую жару в чёрном.
Сбросив кафтан, Дмитрий с наслаждением подставил грудь лёгкому ветерку, тянувшему с Оки.
— Хочешь скажу, про что ты думал, покуда я наказ читал? — усмехнулся Воротынский. — Ты думал: на что время тратит, старый хрен! Татарин всё одно не по наказу сделает. Так?
Хворостинин поёжился, но смолчал.
— Ты вот что в расчёт возьми, — доверительно понизил голос Воротынский. — Никак нельзя мне про царёв наказ забыть. По нитке хожу. Досе у царя на подозрении. Чуть что — снова загребут
