Чертополох и золотая пряжа (СИ) - Ершова Алена

Мари, завернутая в плащ, слушала речи короля и поражалась тому, как складно у него все выходит. Только вот неужели он не помнит ее в услужении Гинервы? Хотя с чего вдруг? Ведь в свите королевы всегда было достаточно знатных девиц, и близко не подпускавших безродную служанку к молодому королю. Так или иначе, сейчас пришлось задавить свой страх и вспомнить, что она королева, жена короля и мать короля.

— Вы и так сидой опоены, муж мой, — Мари сотворила под плащом знак, отгоняющий нечисть, и продолжила: — Той, которую вы зовете дочь Грианана‌. Думаю, вам лучше знать, кто это. А в остальном вы правы. Но именно меня вы назвали женой у очага и именно я ношу под сердцем вашего ребенка. Так что желаете того или нет, но я ваша королева.

Гарольд сжал кулаки. Ведьма жалила правдой. Сам, сам позарился на подделку. Хотел превзойти брата хоть в малости и вместо Королевы сидов взял за себя деревенскую простушку. И главное — никто его не обманывал. Дочь мельника, деревенская сейдкона. А лицо… так с лица воду не пить.

— Пошла прочь! — Король отвернулся к окну. — Сиди в своих покоях и не смей показываться мне на глаза, хоть с булавкой, хоть без.

Звонко хлопнула за спиной дверь, а разочарованный Гарольд смотрел и смотрел в окно. На просыпающийся город, на шумящий молодой листвой лес.

"...жди меня. Я приду за тобой", — шептал холодный ветер, и король ждал. Вглядывался вдаль, пока ему не стало казаться, что деревья Бернамского леса придвинулись. Монарх растер пальцами глаза и снова впился в молодую зелень у кромки горизонта, и вновь ему померещилось, что лес живой, движимый неведомой силой, идет на Бренмар.

3.10 Посольство

Стражники на городской стене в немом ужасе глядели на то, как к городу подступают деревья. Медленно, неотвратимо. От этого зрелища у капитана западных ворот волосы на затылке стали дыбом. Он непроизвольно пригладил их рукой, пытаясь сообразить, чем встречать незваных гостей.

Бренмарцы, чьи жилища выросли за городской стеной, спешно покидали их, хватали тюки, детей и спешили укрыться от неведомой напасти в объятьях города.

Гарольд метался в собственных покоях, вцепившись руками в волосы. Кончено, все кончено! То, что казалось далеким, почти несбыточным, вот уже на самом пороге.

— Проклятый лес, какая сила смогла его поднять на город?! Неужели Наклави было мало?! И где этот надменный братец, когда он так нужен? Пусть унижает, насмехается, только прекратит этот ужас!

Хлесткая пощечина обожгла щеку. Королева Гинерва, собранная, прямая, как двуручный меч, стояла перед ним. Глаза матери пылали ледяным гневом. Губы сжались в тонкую белую полоску и стали почти не видны. Никогда он не знал иных чувств этой женщины. Холодное спокойствие или такая же студеная ярость. Другого не дано. Сколько раз, будучи ребенком, он желал добиться от нее тепла, ласки, мягкости, но, казалось, мать растратила все эти чувства еще до его рождения.

— Ты долго будешь вести себя, как хряк перед закланием? — Слова, должные вытащить короля из пучины отчаяния, лишь глубже в ней утопили.

— Вы что, не видите? Это конец, матушка! — Гарольд махнул рукой в сторону окна. — Лес движется, как и предсказала спакона Тэрлег. Сиды подняли деревья и пошли на нас войной.

— Да хоть сам Йормунганд вышел из морских пучин! Надевай доспехи, бери в руки меч и возглавь войско!

— Какое войско вы мне прикажете возглавить? — гаркнул Гарольд, и стекла в королевских покоях вылетели наружу. — То, что уничтожил Наклави, или городскую стражу, привыкшую к тяжести пивных кружек, но не мечей?

— А я тебе говорила отправить к демону Румпеля! Но нет, ты хотел сыскать славы. Так вот она под воротами твоего города. Выходи и бери, как это делал твой отец!

— Ну, уж нет. Хватило с меня нечисти. Зовите тан Румпеля, пусть он сражается за то, что его по праву. А я погляжу на это со стороны. Поучусь, как быть лучшим, — Гарольд развернулся к окну, показывая, что разговор окончен.

Гинерва в сердцах плюнула на пол и вышла из покоев сына, громко хлопнув дверью.

— Отберите мне десяток лучших воинов, снарядите мою кобылу золотым убранством и поднимайте знамя. Именем короля, я пойду на переговоры.

— Но... — предводитель королевской стражи испуганно споткнулся, боясь продолжить начатое.

— Все "но" оставьте при себе. Вам три четверти часа на то, чтобы собрать мне сопровождение.

Через отмеренное время Гарольд наблюдал, как малый отряд под королевскими знаменами покинул ворота замка. Навстречу ему из леса, на крепком гнедом коне, выехал одинокий рыцарь в зеленом плаще. На середине пути они встретились, и некоторое время стояли, явно беседуя. Потом Гинерва со своим сопровождением направилась к замку, а рыцарь вернулся в лес.

Румпель спешился, накинул на коня золотую уздечку и зашагал по видимой лишь ему тропе. Лес с легкостью впустил гостя, позволил ему слиться с тенями. Пройдя полсотни ярдов, маг остановился, дожидаясь, когда его нагонит растрепанный келпи. После нырнул в едва заметную рябь и очутился на небольшой поляне, густо усеянной цветущей земляникой. По краю поляны прямо из земли росли четыре огромные корневые кресла. В них восседали те, которых Румпель принял решение считать семьей. В ногах у Ноденса на маленькой скамеечке сидела горбатая Тэрлег. Все в сборе и все ждут их с Калдером возвращения. Маг отыскал взглядом супругу, отмечая, как постепенно становится мягче ее заостренное лицо, а из глаз уходит тревога. Беспокоится. Каждый раз, прощаясь, оставляет ему часть своего сердца. Хотел бы он надеяться, что, возвращаясь, отдает взятое.

— Ее величество Гинерва Мэнская лично изволила вести переговоры относительно судьбы Бернамского леса, — маг опустился в пустующее кресло. — Она узнала меня … и ждет в замке. Сама дала мне "Клятву послу".

— Неразумно идти нам в каменный лес. Да и королева людей опаснее многих туатов темной стороны луны будет. Не верю я ее клятвам, тем более добровольно данным. Почему твой брат не вышел за стену? — Ноденс положил подбородок на сцепленные в замок пальцы и вопросительно посмотрел на Румпеля.

Маг откинулся на спинку кресла и некоторое время молчал.

— Клятву послу невозможно нарушить. Даже ей. Да и я знаю, что нужно Гинерве — мое отречение. Я дам его, мне ни к чему трон людей. Слишком я далек от их нужд и чаяний, слишком чужд вычурности двора. В обмен потребую признать Бернамский лес анклавом сидов.

— Даже так… — Ноденсу все еще не нравилась идея встречаться с людьми на их территории. А в честность королей он не верил никогда. Спакона Тэрлег молчала и никак не реагировала на прожигающие взгляды своего правителя.

Румпель, видя сомнения Лесного Царя, криво усмехнулся. Осторожничает сид, слишком свежи воспоминания неудачной войны. Не за себя боится — за горстку своих туатов. Хочет сохранить народ, не позволить ему сгинуть в водовороте очередной распри.

— Я сам пойду, — наконец принял решение маг, — один. Не вернусь через три дня, уходите в Холмы или сражайтесь — дело ваше.

— Нет! — слово брошено, как камень. Тяжелое и твердое. И взгляд Айлин такой же твердый.

Румпель выдержал взгляд супруги, улыбнулся мягко, вскользь, едва приподняв уголки губ.

— А не должна ли супруга быть покорной воле мужа своего?

— Покорность следовало искать среди человеческих женщин, а не у сиды темной стороны луны. Я иду с вами, супруг мой.

Маг кивнул. Ничего иного он от Айлин не ожидал, хоть и надеялся на ее благоразумие. Увы, супруга была мудра, но отнюдь не благоразумна. И решения ее подчас балансировали на грани. Принять под свою руку туатов темной стороны луны — кто б в ясном уме на такое решился бы? Но его Айлин намеренно пошла на это, став сестрой нечестивого двора. Предводительницей опальных туатов. Обученный дворцовым интригам, Румпель знал, насколько это филигранное решение с заделом на будущее. Ведь пора бы уже понять туат де Дананн, что ростки всего живого появляются в тени земли, а бессмертие без культа жизни — лишь существование. Все живое должно отбрасывать тень, даже сиды. И он рад, что его тенью решила быть Айлин. Ей он может доверить свою спину без оглядки. Вот и сейчас стоило ей озвучить решение, как из плотной листвы вынырнул темноволосый сид с орлиным носом и стал за троном супруги. Хорошо, значит, не меньше десяти лучших воинов нечестивого двора пойдут с ними.