Другая страна - Джеймс Болдуин

на подмостки. Аплодисменты усилились. Эрик обратил внимание на произошедшую в Вивальдо перемену. Лицо его помрачнело и выражало крайнее беспокойство. Проследив за его взглядом, Эрик увидел, что Вивальдо напряженно смотрит на невысокого плотного мужчину с вьющимися волосами и юношеским лицом. Стоя в дальнем конце бара, он не сводил глаз с Иды, улыбался и махал ей, та кивнула в ответ. Сжав губы и гневно сузив глаза, Вивальдо с мрачной задумчивостью уставился на эстраду.

– В твоей подружке есть изюминка, – сказал Эрик.

Вивальдо метнул на него быстрый взгляд.

– Это в породе, – недружелюбно ответил он. Подозревая, что его дразнят, он таким образом напомнил о Руфусе, желая, в свою очередь, унизить Эрика. Но уже через мгновение тон его смягчился. – Она просто великолепна, – признал он и прибавил: – Придется, видно, обзавестись бейсбольной битой, чтобы отгонять всяких приставал. – И, усмехнувшись, он вновь бросил взгляд на коренастого мужчину в углу.

Ида сделала шаг к микрофону.

– Эту песню я посвящаю моему брату, – произнесла она и в нерешительности глянула на Вивальдо. – Он погиб в прошлом году, перед самым праздником Благодарения. – В зале зашептались. Кто-то торжествующе выкрикнул:

– Что я тебе говорил? – Снова раздались аплодисменты, на этот раз как дань уважения покойному Руфусу, а ударник, склонив голову, выдал до странности лихую, бесшабашную дробь на барабане: там-тарам, там, там-тарам! И вновь зазвучал голос Иды:

Боже милостивый, направь меня,Веди за собой, дай силы выстоять!

Глаза ее были закрыты, темная шея и голова запрокинуты. На лице появилось новое выражение – неистовой ликующей страсти с примесью острого страдания. Ее прекрасное чувственное гибкое тело внезапно окаменело, будто готовясь к союзу более полному и возвышенному, чем предназначено человеческой плоти. По залу пробежал холодок, слушателей отталкивало это скорбное пение. Ида еще не знала, каких высот мастерства должна достичь певица, чтобы отважиться вынести на людской суд собственную боль и одолевающие ее страхи. Ведь ее брат ничего не значил для них, во всяком случае, не столько, сколько для нее. Они вовсе не стремились сопереживать ее горю, тем более что смутно ощущали в этом скорбном плаче брошенное им обвинение – справедливое, судя по охватившему аудиторию беспокойству. Ей вежливо внимали, но само пение оставляло зал равнодушным, хотя сила и чистота исполнения не могли не вызывать восхищения.

 Услышь плач мой, услышь мольбу, Протяни руку свою, Пока я не рухнула наземь, О, Боже милостивый!

Теперь реакция публики была далеко не однозначной: Иде аплодировали не то чтобы неохотно, но как-то осторожно, хотя признавали силу и талант, который заслуживал пусть не безусловного доверия, но самого пристального внимания.

Музыканты, торжествуя победу, были особенно внимательны ко всем этим проявлениям, словно Ида мгновенно перешла в их собственность. Поправляя шаль на ее плечах, ударник заботливо заметил: «Ты вся мокрая, смотри не простудись», – пианист, поднявшись, торжественно поцеловал ее в лоб, провожая с эстрады, а бас-гитарист сказал: «Ребята, надо ее представить публике», – и тут же, ухватившись за микрофон, сам произнес, обращаясь к залу: «Леди и джентльмены, вы слушали мисс Иду Скотт. Это ее первое саморазоблачение», – и он скорчил забавную гримасу.

В публике засмеялись. Он продолжал:

– Но, надеюсь, не последнее. – Снова раздались аплодисменты, на этот раз более искренние: ведь тем самым публике вновь возвращалась роль высшего судьи. – Так что мы присутствуем, – завершил свою краткую речь музыкант, – при историческом событии. – Тут зал просто завыл от восторга.

– Похоже на то, – сказал Вивальдо, беря ее руки в свои, – что ты нашла свой путь.

– Ты гордишься мной? – Глаза ее были широко распахнуты, губы насмешливо кривились.

– Да, – серьезно ответил он, на мгновение задумавшись, – но я и раньше гордился тобой.

Она засмеялась и чмокнула его в щеку.

– Милый Вивальдо, гордиться пока нечем. Все только впереди.

– Я тоже хотел бы, – сказал Эрик, – присоединить свой голос к восхищенному и благодарному хору. Вы были неподражаемы, просто великолепны.

Она взглянула на него. Глаза ее были все так же широко раскрыты, но что-то изменилось – Эрик видел в них скрытое недоброжелательство: он ей явно не нравился, однако он поспешил отогнать эту мысль как надоедливую муху.

– Совсем я еще не великолепна, но со временем обязательно буду, – и, подняв руки, она поправила сережки.

– Какие красивые у вас серьги, – вырвалось у него.

– Вам нравятся? Эти серьги мне подарил брат, он сделал их на заказ, незадолго до смерти.

Эрик помолчал.

– Я немного знал вашего брата и был очень огорчен известием о его… его смерти.

– Оно многих огорчило, – сказала Ида. – Он был прекрасным человеком, великим артистом. Его погубили скверные люди, – она произнесла последние слова с холодным высокомерием, – очень скверные. Он был из тех людей, которые готовы верить каждому. Скажите, что любите его, он примет ваши слова за чистую монету и будет предан вам до самой смерти. Я часто повторяла ему, что мир не таков, каким он его себе представляет. – Она улыбнулась. – Он был гораздо лучше меня. И слишком хорош для этого мира.

– Так, наверное, и есть. Но вы мне кажетесь… кажетесь тоже очень хорошим человеком.

– Только потому, что вы меня не знаете. Спросите у него! – И она прижалась к Вивальдо, накрыв его руку своей.

– Приходится задавать ей время от времени трепку, – произнес Вивальдо, – но в целом она вполне ничего. – Он протянул руку коренастому мужчине, который, приблизившись, стоял теперь за спиной Иды. – Приветствую вас, мистер Эллис. Что привело вас сюда?

Эллис поднял брови, показывая крайнюю степень изумления, и простер перед собой руки.

– А что, вы думаете, могло меня сюда привести? Конечно же, подсознательное желание увидеть этот триумф.

Ида, не отстраняясь от Вивальдо, с улыбкой повернула голову к Эллису.

– Вот уж не ожидала. Когда я заметила вас среди публики, то решила, что обозналась.

– И все же то был я, – весело сказал Эллис, – и знаете, что я вам скажу, – он смотрел на Иду с нескрываемым восхищением, – вы совершенно исключительная девушка. Я и раньше так думал, но теперь, когда услышал вас, могу сказать: вы даже не представляете, какая вас может ожидать карьера.

– Об этом еще рано думать, мистер Эллис. Мне еще столькому предстоит научиться!

– Правильные мысли. Если перестанете так думать, самолично отшлепаю вас. – Он перевел взгляд на Вивальдо. – А на вас я обижен – так и не позвонили мне.

Вивальдо с трудом подавил в себе желание сказать Эллису грубость. Вместо этого он произнес:

– Боюсь, на телевидении успеха мне не дождаться.

– Боже, до чего у вас плохо с воображением! – Эллис шутливо похлопал Иду по плечу. – Повлияйте на вашего поклонника. Почему он так упорно скрывает от всех свои таланты?

– Видите ли, – пояснила Ида, – с тех пор, как ему последний раз сменили пеленки, он живет своим умом и не слушает ничьих советов. А это весьма долгий срок. Да мне и не хочется влиять на него, – и она потерлась щекой