Трава зелёная - Александр Валерьевич Решетников

ГЛАВА 23

ПОЖАРНЫЙ СЛУЧАЙ

Ну, и жучара этот воевода! Ему бы в ФСБ работать. Сначала подробно рассказал мне обо всех задержанных, а затем выдал расклад, как лучше стрясти с них бабки. Только делился он информацией не за мои красивые глазки, а ради нашего общего дела, недвусмысленно на это намекая. И лишь в самом конце поинтересовался, как лично я хочу всех использовать? Пришлось ответить, что пока ничего не решил. Сперва нужно поговорить со смутьянами. Но к его советам отнесусь со всей серьёзностью.

Что мне советовал Бахметьев? Прежде всего, запугать попа. Из-за него весь сыр-бор начался. Тем более деньги у батюшки есть по любому. Даже поболее, чем у некоторых купцов. На мой удивлённый вопрос:

— Николай Яковлевич, разве можно угрожать церковному служащему?

— Можно, Леонид Иванович, можно! — ответил вальяжно воевода, после чего рассказал историю, как в 1736 году было издано распоряжение, по которому всех церковнослужителей, не присягавших предыдущей императрице, было велено взять в солдаты. От этого, если верить слухам и донесениям, в 1740 году без причта оказалось до 600 церквей. Видать Бахметьев имел в виду мои связи в высшем обществе, и ясно давал понять, что светские власти церковников не жалуют, если те начинают кобениться. А тут из-за батюшки целый бунт случился.

Я чётко видел нелюбовь воеводы к батюшкам, но почему так происходит, для меня оставалось загадкой. Хотя, как говорили в моём времени, если не знаешь из-за чего конфликт, то можешь смело считать, что из-за бабок. Резон в этом, несомненно, есть. Взять тех же старообрядцев… Для властей они очень удобны. Во-первых: трудолюбивы. Во-вторых: платят двойную подать. В-третих: стараются быть в стороне от конфликтов. Идеальные подданные! Зато церковники подвергают их всяким гонениям, заставляя отречься от своих убеждений и обязательно посещать службы в храмах, где, ко всему прочему, необходимо платить десятину. По сути, идёт перетягивание одеяла. А ещё мне довелось услышать от Белкина следующую историю…

В сентябре прошлого года, во время рекрутского набора, в писарской избе случился пожар. В результате сгорели кое-какие документы. После этого случая, как по команде, часть новобранцев признала себя беглыми крепостными. Хозяевами беглецов неожиданно оказались некоторые церковные служащие, которые потребовали вернуть их собственность. Вернули. Ага, церковники получили холопов, а местные власти нагоняй за недобор новобранцев. Похоже, отец Лазарь принимал в этой афере самое непосредственное участие. Недаром они с воеводой друг дружку на дух не переносят.

Если Бахметьев посоветовал мне припугнуть зачинщика бунта, то ко всем прочим попросил отнестись помягче. Я и сам это понимал. Туго здесь с наличкой. Придётся в основном брать товаром или работой, растянув выплату долга на несколько лет. Правда, узнав, чем мужички, напавшие на меня, занимаются, стал прикидывать, как помочь им, чтобы скорее рассчитались со мной. За примером далеко ходить не надо. Вон у нас, сколько новшеств в столярной мастерской! А ведь вроде бы всё элементарное. Или взять Марию Васильевну и купчиху Рябушкину, у которой живёт мой слуга. Белкина прядёт пряжу ручным веретеном, а купчиха при помощи самопрялки. И то: Гаврила-Густаф придумал какое-то приспособление, улучшив её производительность. Короче, народ в Боровске механикой не избалован.

Ещё одной причиной «быть помягче» воевода объяснял тем, что год назад в Романдовской волости произошёл стихийный бунт крестьян. Эту волость Никита Демидов выкупил у графа Головина и устроил там завод. Отношение промышленника к людям было хуже, чем к скотине, вот народ и не выдержал. В результате двести человек бросили в темницу и наказали кнутом, а двоих и вовсе повесили. Николай Яковлевич не хотел, чтобы в Боровске случилось подобное. Ему претили жёсткие методы.

Кто же угодил в темницу, напав на меня? Братья Санины, Егор и Кирилл, изготовляющие кирпичи. Работали они порознь. Каждый имел свою мастерскую или сарай, как их тут называли. Производительность одной мастерской двести — триста кирпичей в день. Негусто, короче. Потом шли шерстобиты Полежаевы в количестве четырёх человек: отец и три взрослых сына. Торговец древесиной Меренков был седьмым в этом списке. Ещё два брата, только Шокины, занимались кожевенным делом. Дальше следовали кузнец Глухарёв, казак Артамонов, плотники Ефимов и Помухин. Завершал список рыбак Васильев. С женой этого рыбака мне пришлось столкнуться, когда я возвращался от воеводы домой.

— Барин, не губи! — бросилась мне под ноги незнакомая женщина.

От испуга я чуть не приложился ей по тыковке своей тростью. Ага, рухнула посередине дороги на колени и хватается за мои ноги. Так и самому навернуться не долго. Хорошо, быстро допёр, что я не боец ММА на соревнованиях, а скулящая баба не соперник, желающий перевести бой в партер.

— Отпусти ноги, дура!

— Барин, не гу…

— Ноги живо отпустила и встала!!! — рявкнул так, что у самого в ушах зазвенело.

Подействовало. С горем пополам поднял бабу с колен и попросил объяснить: кто она и что ей надо от меня? Авдотья (так звали женщину), заливаясь слезами, поведала, что является женой рыбака Тараса Васильева. А ещё у неё трое детей. Старшему сыну идёт четырнадцатая весна, а двойняшкам по девять лет. Все три сына активно помогают отцу в его ремесле. Получается, что из-за меня семья лишилась главного кормильца. Ага, из-за меня. Меньше бы этот Тарас слушал истеричные вопли взбалмошного попа, ловил бы сейчас спокойно свою рыбу… «Рыбу! — щёлкнуло в голове». А ведь я хотел из рыбьей чешуи изготовить пурпурную краску. А тут такой повод! Интересно было бы понаблюдать действие такой краски на различных материалах, начиная с бумаги и заканчивая железом.

— Успокойся, — прервал я причитания женщины, которая уже по третьему кругу повторяла жалобы на несчастную жизнь. — На днях отпустят твоего Тараса из темницы. Даже кнутом наказывать не будут. Однако глупость свою придётся ему отработать.

— Отработаем, барин! Как есть, отработаем, — закивала головой Авдотья, попутно промокнув концом шерстяного платка слёзы на глазах.

— Даже не спросишь, что надо делать? — усмехнулся я.

— Э-э… — осеклась женщина. — А что надо делать?

— Про то я расскажу твоему мужу. Он, конечно, с тобой поделится, но! — я поднял вверх указательный палец, — об этом никому нельзя рассказывать, запомнила?

— Ага. А что, вообще никому?

— Никому, даже батюшке на исповеди.

— Барин, а ежели ты злодейство замышляешь? — неуверенно вымолвила Авдотья. — Грех это, пользоваться нашей бедой и толкать на преступление.

— Какое, в сраку, преступление?! — разозлился я. — Секрет вам открою, чтобы свой долг передо мной быстрее отработали. Или желаете, чтобы другие с удовольствием попользовались тем секретом? Тогда вы никогда свой долг передо мной не отработаете!

— Нет, нет,