Эрих Хартманн — белокурый рыцарь рейха - Рэймонд Толивер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я сбивал русские самолеты точно так же, как русские пилоты сбивали немецкие самолеты. Я был немецким солдатом, и в этом заключался мой долг. Это не военное преступление».
«А как насчет уничтожения пекарни?»
Судья с отсутствующим видом разглядывал свои ногти. Эрих скептически покачал головой, но продолжал оправдываться.
«Я никогда не обстреливал и никаким другим образом не атаковал ни одной пекарни. Где находилось это здание?»
Судья со скукой глянул на него, а потом полистал дело.
«В деревне под Смоленском», — сказал он.
«Но я служил совсем не там. Этот район прикрывала 54 истребительная эскадра. Я служил в 52 эскадре в южном секторе фронта».
Судья согласно кивнул.
«Ну конечно. Все военные преступники отсутствовали там, где совершались преступления. По крайней мере все они так говорят».
Эрих упрямо продолжал защищаться.
«Пункт третий совершенно фальшив. Я никогда не убивал русских гражданских лиц, тем более детей. Как вы определили такое точное число? Я никогда не был в районе Брянска. Как вы можете обвинять меня в убийстве такого количества гражданских жителей?» Пухлое лицо судьи снова уткнулось в дело.
«Мы не ОБВИНЯЕМ тебя, Хартманн. Мы ДОКАЗАЛИ это. Мы здесь творим правосудие. Советская судебная система не позволяет держать в тюрьмах невиновных».
«Хорошо, тогда докажите мне, что я убил 708 гражданских лиц. Я участвовал только в воздушных боях, против военных самолетов, которые пилотировали ваши солдаты».
Судья немного поерзал в кресле. Он поднял свой молоток и махнул в сторону зрителей.
«Очистите зал суда. Вы достаточно наслушались этого военного преступника».
Судья снова наклонился над делом, пока охрана выгоняла за дверь русских зрителей. Когда они вышли, судья поднял голову, готовый продолжать.
«Так, Хартманн. Ты знаешь, каков боезапас твоего истребителя Ме-109?»
«Не слишком точно. Около 300 патронов к каждому из двух пулеметов и около 150 патронов к 20-мм пушке…»
Судья процитировал дело:
«Самолет несет всего 1120 патронов. Поэтому майор Хартманн зверски убил 708 невинных русских граждан…»
Эрих прервал эту бредовую речь.
«Но я стрелял только по русским самолетам в воздухе. Вы что, не понимаете?»
Судья кивнул.
«Понимаю. Я превосходно все понимаю. Но ты не видишь того очевидного факта, что, когда ты стрелял, не все пули и снаряды попадали в самолет. Они падали на землю. Там они убивали наших невинных жителей. Всего 708 человек. Видишь, как легко доказать, что ты военный преступник?»
Эрих горько усмехнулся, видя полную абсурдность происходящего. Судья захохотал. Он откинулся на спинку кресла и весело смеялся, жирное брюхо тряслось, как желе. Внезапно став серьезным, он ткнул пальцем в Белокурого Рыцаря.
«Разве ты не понимаешь, что это вопрос ПОЛИТИЧЕСКИЙ, Хартманн? Как ты думаешь, почему я выгнал этих людей из зала? Ты пытаешься защищаться, но в данной ситуации это бесполезно. Ты ведь умный человек. Мы имеем приказ из Москвы относительно тебя. Если ты подпишешь бумаги, которые мы тебе дадим, ты немедленно отправишься на запад, к своей семье».
«А потом?»
«Мы поможем тебе сделать быструю карьеру в Западной Германии. Потом мы свяжемся с тобой, но только если ты займешь правильную позицию. Наше влияние в Западной Германии очень серьезно».
«А если я не соглашусь?»
«Если ты не будешь работать с нами, ты отсюда никогда не выберешься».
«Вы предлагаете мне странный выбор. Если я подпишу эти бумаги, меня могут посадить или даже расстрелять в моей собственной стране. Если я не подпишу, меня посадят в тюрьму здесь».
«Ты понял все совершенно правильно».
Судья постучал по столу пальцами, ожидая ответа.
«Я не подпишу никаких бумаг ни сейчас, ни потом. Я требую, чтобы меня расстреляли. Я не боюсь умереть».
Лицо судьи помрачнело. Он яростно ударил по столу своим молотком.
«Военный преступник! 25 лет лагерей строгого режима! Уведите».
Так решилась участь Белокурого Рыцаря.
Через несколько недель одна из местных газет в Штуттгарте сообщила об осуждении Эриха Хартманна, как военного преступника. Мать Уш нашла свою дочь плачущей над газетой. Там была помещена военная фотография улыбающегося Эриха в летном комбинезоне с Бриллиантами на шее. Фрау Петч подождала, пока дочь прочитала ей заметку.
Обняв дочь за шею, фрау Петч попыталась утешить ее. Уш улыбнулась печальной улыбкой мадонны.
«Я дождусь его, мама. Я дождусь».
«Но Уш, дорогая, 25 лет. Твоему Эриху будет более 60».
«Если они продержат его столько, он будет стариком. Они могут продержать его и до 70 лет. Но я все равно дождусь его».
Такой была ее любовь, которая поддерживала Эриха в годы его рабства.
Глава 17. Мятеж в шахтах
Если человек не может смотреть в лицо злу, не питая иллюзий, он никогда не узнает, что это на самом деле, и не сможет с ним бороться.
Джордж Бернард Шоу
Статус военного преступника лишил Эриха тех остатков прав, которыми он обладал согласно Женевской конвенции. Хотя это международное соглашение игнорировалось, а часто просто демонстративно нарушалось НКВД, все-таки оно оставалось единственным источником защиты, на которую могли уповать немецкие пленные в России. Судьбу Эриха разделили те упрямые немцы, которые отказались работать на русских против собственной страны и своих заключенных товарищей. В глазах русского закона — единственного существующего для Хартманна закона — он больше не являлся солдатом и военнопленным. С этого времени он содержался в заключении вместе с остальными немецкими «военными преступниками», а также вместе с обычными русским преступниками. Приговор гласил «25 лет трудовых лагерей строгого режима».
Эрих решил, что, вне зависимости от последствий, он не подчинится беззаконному решению суда, назвавшему его преступником. Пока поезд нес его на юг в лагерь рабов в Шахтах, он спокойно разговаривал сам с собой, как делал во время воздушных боев и в дни самых тяжелых испытаний.
«Никто не защитит твои права, Эрих, кроме ТЕБЯ САМОГО. Эти люди пытаются тебя сломить. Они превратят тебя в остров, изолируют тебя, подвергнут давлению снаружи и изнутри, чтобы ты сломался. Ты должен сопротивляться, Эрих, пусть это даже стоит тебе жизни».
Эрих пришел в такому решению, когда вместе с другими рабами попал в трудовой лагерь Шахты. Зрелище было довольно угнетающим — жалкие кирпичные бараки, и неизбежная проволока и часовые. Подземные угольные копи находились в паре миль от лагеря. Это и были те самые тяжелые каторжные работы, к которым его приговорили. Когда заключенные входили в ворота лагеря, Эрих поднял голову и увидел лозунг, которые заставил окаменеть каждую клетку его души.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
