Убийство на голубой яхте - Лесли Чартерис

Вспомнились Моцарт, Бетховен, Франц Шуберт…

Я вышел на улицу и стал осматриваться в поисках такси.

Уже заметно похолодало и квартал выглядел мрачно и безлюдно. По обеим сторонам улицы в основном тянулись длинные складские помещения, а над ними нависали огромные черные тучи. Кругом ни одного освещенного окна. Ни одного такси.

Окруженный тревожной тишиной я двинулся вперед, надеясь выйти на более освещенную улицу. Со стороны доков дул соленый бриз и изредка доносились заунывные гудки судов. Мои шаги гулким эхом разносились по пустынной улице. Редкие фонари отбрасывали зловещие тени на потрескавшийся тротуар.

Как все изменилось с той поры, когда я приехал в этот район. Здесь были оживленные улицы, забитые грузовиками и легковыми автомобилями. По тротуарам двигались толпы народа. Но прошло немало времени, как окончилась работа, и всех пешеходов поглотили автобусы и метро. Наверное, мой приятель был единственным человеком, снимавшим здесь жилье.

Какие идеальные условия для убийства, подумал я… и эта мысль сразу же напомнила мне о нашей голубой яхте. Ничего удивительного, если учесть всю окружавшую меня обстановку: запах порта, темноту, мрачные старые строения из камней и прогнивших досок… Мне стало не по себе.

Предположим, Что Робинсон невиновен.

Некто пытался столкнуть меня с моста, некто поехал за мной в Аннаполис и похитил мой автомобиль. И этот некто наверняка знает о том, что я отправился в Нью-Йорк, а как утверждает Мэри стоит мне только выехать из дому, со мной обязательно происходит какая-нибудь неприятность. Видимо, этот неизвестный убийца избрал меня своей любимой жертвой. И если это не Робинсон, то ничего не мешало моему преследователю отправиться вслед за мной и сейчас подкарауливать меня в темноте…

Я ускорил шаги и время от времени осторожно оглядывался назад. Мне казалось, что кто-то крадется за мной. Я был почти уверен, что видел темную фигуру, отделившуюся от стены дальнего дома.

Положение становилось критическим.

Оборудование, которое я тащил, было чертовски тяжелое и не давало мне бежать. Большие стереоколонки занимали обе руки, длинные провода путались в ногах, а ящик с лентами, который я водрузил сверху, грозил в любую минуту соскользнуть на землю… а он был самым ценным моим имуществом, итогом моей жизни, и я ни за что на свете не мог бы расстаться с ним.

Эти записи невозможно воссоздать повторно…

И все-таки, черт побери, ящик сорвался и катушки рассыпались по тротуару.

Я наклонился поднять их, а чтобы освободить руки, поставил колонки на землю… и как раз в тот момент, когда я сидя на корточках, собирал катушки, я услышал за спиной звук приближающихся шагов. Кто-то бежал в мою сторону и кричал пронзительным тонким голосом:

— Лидс… Ли-и-идс…

Я молниеносно запихнул ленты в карман пиджака, подхватил динамики и со всех ног бросился наутек.

Ноги сделались как ватные, сердце выскакивало из груди, спина и руки были напряжены до боли. Нагруженный и сгорбившийся, как верблюд, я мчался, не чувствуя под собою ног, спотыкаясь и проклиная все на свете.

Я силился позвать на помощь, но слова застревали в пересохшем горле. Да и звать-то было некого. Вокруг не видно ни полиции, ни такси, ни магазинов, ни освещенного окна.

Теперь я не сомневался, что Робинсон невинный ягненок, а настоящие убийцы — они, безымянные люди-тени, люди без лица, люди-чудовища, люди-оборотни. Дьяволы, которых боялась Мэри, которые пугали ее своими грохочущими голосами. У них злые, жестокие глаза, похотливая усмешка, безжалостные руки…

— Мистер Лидс!

Мои силы были на исходе. И вдруг… хвала небесам, я заметил такси.

— На помощь! — закричал я. — Спасите! Полиция!… Такси! Такси!

К счастью, ко мне вернулся голос, и такси остановилось рядом со мной. Я схватился за дверную ручку и тут кто-то опустил руку на мое плечо. Я резко обернулся.

— А вы настоящий спринтер, — улыбалось мне бородатое лице нового знакомого. — Я едва угнался. Вы забыли у нас свою авторучку.

Он отдал мне ее и, посмеиваясь, исчез в темноте.

— Куда ехать?

Я не был уверен, что мое трусливое поведение не подпортит мою репутацию в глазах будущего импресарио. Но, в конце концов, творческим людям позволительны всякие экстравагантные выходки. Главное — мое творение цело и невредимо. Я быстро уселся в такси и назвал водителю адрес своего отеля.

— Что-нибудь случилось? За вами гнались? — поинтересовался таксист.

— Нет, — коротко буркнул я, и он прекратил расспросы.

Еще долго мое сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. Я пережил минуты смертельного ужаса. Конечно, всему виной явилась окружающая обстановка, подумал я и решил никому не говорить ни слова об этом происшествии. Я понимал, что вся история с голубой яхтой порядком расшатала мои нервы. До сих пор я, пожалуй, воспринимал ее как нечто абстрактное, хотя и осознавал жестокость, сопровождающую это мерзкое преступление, и только сейчас я словно сам побывал на месте жертвы. Я испытал чувства человека, преследуемого опасностью.

На этот раз мне повезло, размышлял я, но убийца может настигнуть меня когда угодно и где угодно. Смерть может подстерегать меня за любым углом. Такие мысли кружились в моей измученной голове, когда я поднимался к себе в номер. Бросившись на диван, я стал ожидать звонка от Мэри. Мне не хотелось ни есть, ни пить. Я вымыл лицо холодной водой и лежал, выкуривая сигарету за сигаретой. В голове осталась одна мысль, одно-единственное желание, чтобы наконец-то отыскался виновник этого жуткого убийства.

Я молился, чтобы им оказался Робинсон.

Телефонный звонок раздался лишь в одиннадцать часов.

— Джек? — голос Мэри, явно уставший, доносился откуда-то издалека, а на линии были различные помехи.

— Да, да. Почему ты звонишь так поздно?

— Я говорю из телефонной будки… но скоро буду дома. У нас спустило колесо. А как твои тела, дорогой, они приняли «Метопи»?

— О, господи! Да, приняли. Скажи мне, это он? Робинсон?

Ее уставший, детский голос задрожал, Мэри была готова расплакаться.

— К сожалению нет, дорогой… Возвращайся скорее домой. Возвращайся сейчас же.

13

— Я так рада, что наконец прозвучит твое сочинение, — Мэри улыбнулась бледной, грустной улыбкой, и глаза ее наполнились слезами. Она нежно пожала мою ладонь. — По-моему, ты не должен ничего исправлять… Какая все-таки радость, что это будет исполнено публично! Это единственная приятная новость за многие месяцы, первая и единственная.

— Да, ты права.

Мы снова сидели в нашей маленькой, уютной кухне, опять вместе. Было пять утра. Сразу после телефонного разговора с Мэри я покинул отель и, словно на крыльях, устремился домой, где застал ее, не сомкнувшую глаз и ожидавшую меня в Гостиной, в просторном белом халате. Мэри тут же приготовила мне яичницу с беконом и подогрела молоко.

— Значит с Робинсоном вышла осечка? — вздохнул я.

— Полная, — печально ответила Мэри, отбрасывая с лица прядь волос. — Как только я на него взглянула, то сразу же поняла, что это не он. Даже необязательно было слышать его голос. Он не способен совершить что-либо подобное… простой крестьянин… старый, измученный человек… В синем, потертом комбинезоне и лысый, как колено. Наверняка неграмотный. А голос у него тонкий и писклявый, и говорит, словно полный рот каши. Я просто покачала головой и вышла. Но ты не представляешь, как они меня донимали!

— Не понимаю зачем?

— Они были уверены, что нашли кого нужно и не собирались так легко отпустить этого беднягу. Но он не мог иметь ничего общего с нашим делом. Хотя немало фактов свидетельствовало против него. Во-первых, он владелец голубого иола, а кроме того, его любовница куда-то пропала. Но когда я стала сопоставлять даты, то выяснила, что пятнадцатого октября она была еще жива и здорова. Одним словом, о Робинсоне можно больше не думать. Сегодняшняя поездка была такой долгой и утомительной, и я рада, что хоть у тебя все закончилось хорошо.

— А когда они тебя отпустили?

— Около шести. Представляешь, весь день насмарку. И эта отвратительная тюрьма: коричневого цвета стены, зеленые нары, затоптанные полы, заключенные пялятся на тебя, как на диковинку. А ты бы только видел их женский туалет!

Она встала и долила мне кофе.

— И весь день у меня во рту росинки маковой не было.

— Бедная моя малышка.

— Наконец мы выехали оттуда на кошмарной колымаге Рейнольдса. Она ползет, как черепаха, сиденья проваливаются. Вдобавок ко всему наш дорогой лейтенант заявил, раз я нахожусь в поездке по просьбе полиции, то он обязан угостить меня обедом. И пригласил в придорожный трактир. — Здесь Мэри рассмеялась. — И знаешь, что он заказал? Мясо по-бруншвицки. Знаешь, что это такое? Гуляш из белки!