Убийство на голубой яхте - Лесли Чартерис

Я ехал погруженный в мысли о долгих неделях, которые уже были позади, о волнениях и страхах, какие мы пережили. Но при всем этом я испытывал также нечто вроде разочарования. Робинсон появился на нашем горизонте так внезапно и неожиданно, что я совершенно не мог представить его в своем воображении. Я прекрасно представлял себе как братьев Тайкс, так и Гая Маннеринга, не говоря уже о Фрице и его несчастной матери. Все они на протяжении многих недель составляли часть моей жизни. Я знал, где они живут, был знаком с их привычками. Воображение могло нарисовать мне чистильник крабов, роскошный дворец Маннеринга, огромную гору устричных скорлуп и старый разбитый холодильник на крыльце дома Тайксов. Если бы я встретил кого-нибудь из них на улице, то узнал бы без труда. Я помнил, что у братьев Тайкс есть привычка подтягивать штаны. Ну, а Робинсон? Для меня он был безликим, лишенным индивидуальности человеком.

И потом, почему в Северной Каролине?

Этот штат лежит слишком далеко от нашей бухты, хотя, в принципе, и оттуда до нее можно было бы отлично добраться водным путем.

Следовательно, поиски преступника охватили гораздо больший район, чем мы предполагали. Видимо, полиция действительно всерьез занялась этим делом. Мэри и я проводили розыск лишь в ближайших окрестностях, а власти наверняка охватили следствием весь Чесапикский залив с его многочисленными ответвлениями и рукавами, разослали описание яхты и преступников, привлекли к делу множество сотрудников из разных мест.

Властям необходимо доверять.

Наконец вдали появились небоскребы Нью-Йорка. Они поднимались над районом Нью-Джерси словно гигантские миражи и на фоне голубого неба сияли, как вершины сказочных гор.

Было три часа.

Я представил себе, чем сейчас занята моя жена, моя отважная, любимая жена. Вот она в темно-коричневом твидовом костюме, засунув руки глубоко в карманы, стоит напротив обвиняемого в какой-то мрачной камере и смотрит ему в глаза. Было три, то есть время, когда Мэри должна принять решение, имеющее далеко идущие последствия. От этого решения будет зависеть жизнь человека. Не растеряется ли моя Мэри? Я надеялся, что, опознав голос, она не забудет расспросить и обо всем остальном, а именно: о телефонных угрозах, происшествии с автомобилем, письме с пиратским флагом. Почему и с какой целью он это делал? Чего добивался этот сексуальный маньяк из маленького провинциального городка? Я все еще не мог его себе представить. Мне были совершенно непонятны мотивы его поступков… но ведь мы ничего о нем не знали, он даже не значился в нашем списке подозреваемых. Видимо, он или круглый идиот, или эротоман.

Я въезжал в туннель Линкольна…

Впрочем, раз он арестован Береговой охраной, значит для этого имелись веские основания. А сейчас он за решеткой и нам больше нечего бояться. И не стоит напрасно ломать голову и тратить время на бесполезные догадки, подумал я, въезжая в глубь заполненного автомобилями туннеля. Я глубоко вздохнул и решил больше не вспоминать об этой глупой истории. Хватит ею интересоваться, жаль сил и времени. У меня есть более важные дела.

Я выпрямился на сидении и всю оставшуюся дорогу размышлял только об этих более важных делах.

12

Первым делом я заехал в отель, зарегистрировался и заменил двойной номер на одноместный. Затем, оставив «ягуар» в гараже, взял такси и отправился на улицу Хадсон. Мой багаж был довольно тяжел, но я не хотел производить впечатление слишком богатого человека, а кроме того, в это время дня — было уже пять часов — на улицах царила невероятная толчея и я опасался, что не сумею припарковать свою машину.

Человек, с которым я условился о встрече, жил в районе доков, в мансарде над механической мастерской.

Композиторы-авангардисты, как правило, люди не очень состоятельные. За плоды своего труда они получают совсем немного. Поэтому проживают они обычно в бедных кварталах, пьют дешевое красное вино, отпускают бороды и украшают стены своих убогих жилищ плакатами. Их сожительницами нередко бывают довольно эгоистические и не слишком чистоплотные женщины. Но я на это не обращаю внимания. Для меня главное — талант. А эти молодые музыканты обычно невероятно одаренные.

И вот я карабкаюсь по крутой лестнице, неся тяжелое стереооборудование. Затем спускаюсь вниз за ящиком с магнитофонными лентами. И все время до меня доносится непрерывный шум из мастерской на первом этаже и рев пароходных сирен из близлежащего порта.

Следует признать, что условия для прослушивания моих довольно утонченных звуковых эффектов были далеко не идеальны, однако хозяин мансарды и его подруга оказались людьми очень тактичными, необыкновенно доброжелательными и сердечными.

Они усадили меня на широкий диван, напоили вином из большого кувшина и ждали, когда утихнет шум в мастерской и рабочие разойдутся по домам.

— Они заканчивают работу около шести, — сказал мой новый приятель.

А пока мы разговаривали о концерте, который должен состояться в апреле, о его огромном значении, о том, что «наверняка будет сломан лед» и т. д. Местом проведения был выбран зал в Бронксе, принадлежащий какой-то молодежной организации, а несколько звукооператоров согласились приготовить фонограммы. Многие зарубежные композиторы уже представили свои произведения, сочиненные специально для «электронных мозгов». Организаторы мероприятия рассчитывали «поднять шумиху в прессе». Все упиралось в одну проблему — деньги. У организации их было очень мало.

Пришлось выписать чек.

Сумма была небольшой, всего лишь сто долларов, но я так и не признался Мэри в своем поступке, который она квалифицировала бы как попытку подкупа. А у меня в мыслях этого не было.

Мои новые друзья оказались людьми искренними и преданными искусству. Настоящими эстетами. После прослушивания «Метопи» они открыто подвергли меня критике, совсем как если бы я не способствовал увеличению их концертного фонда. Честно говоря, они судили даже слишком строго.

— Это нуждается в большой доработке, — заявил молодой человек.

— Да, — согласилась девушка. — Кроме того, мне кажется, что следует убрать всю ту часть с вязальными спицами и цветочными горшками. Кейдж использовал это еще несколько лет назад.

Также критично они отнеслись к пятой и второй частям.

— Зато девятая часть, — похвалил меня юноша, — великолепна, оригинальна, эффектна… Особенно мне понравился дуэт для наперстков. В первой и третьей частях тоже есть немало удачных моментов… вот если бы все было именно такого уровня…

Он почесал бороду.

— Я могу сделать несколько купюр, — сказал я поспешно, — и переработать некоторые партии. Времени еще предостаточно.

— Да, купюры безусловно необходимы. Произведение явно затянуто. А каким будет финал? Ведь вы принесли незаконченную вещь. В таких условиях нам трудно что-либо обещать вам…

Я был сокрушен и подавлен их глубокими познаниями в современной музыке. Понимая, что от них зависит все мое будущее, я стал горячо убеждать, что собираюсь как следует поработать над всеми частями и не успокоюсь, пока «Метопи» не станет шедевром. Я уверял их, что имею в запасе немало совершенно оригинальных идей и у меня достаточно времени, чтобы претворить их в жизнь. Я также уверял, что учту в своей работе все их советы. И добавил, что если у них есть сомнения, то я готов каждую неделю привозить им результаты своей работы или проигрывать по телефону новые и переработанные фрагменты…

— Не стоит, — снисходительно улыбнулся молодой человек. — В этом нет необходимости. Кроме того, у нас нет телефона. Мы не сомневаемся в вашем таланте. Включаем ваше произведение в программу, согласны? Однако я прощу вас сократить его на пятнадцать минут.

— На пятнадцать минут! — воскликнул я и посмотрел на катушки, лежащие на столе. Там было записано уже час с четвертью. Это являлось результатом долгого и изнурительного труда.

— Так необходимо. Как ты считаешь, Беверли? — обратился он к своей подруге. Та кивнула головой в знак согласия. Молодой человек встал и, улыбаясь, начал складывать мои катушки в ящик.

— Постарайтесь сконцентрировать ваши идеи, хорошенько профильтруйте и выбросьте все лишнее. В этом состоит великая тайна подлинного искусства. Не нужно распыляться. Экономия средств — вот мое творческое кредо. Никогда не следует удовлетворять слушателя полностью…

Было уже около восьми. Я спускался по грязной, вонючей лестнице, таща свою тяжелую амуницию. Входные двери с треском захлопнулись за мной.

Я испытывал такую злость, что мне стало дурно. У меня появилось желание взлететь обратно наверх и покромсать эту парочку, как капусту. Но вскоре я успокоился и убедил самого себя, что все это глупые детские эмоции. Они ведь твердо обещали мне участие в концерте. А к критике настоящий композитор должен привыкать.