Последний танец вдвоем - Джудит Крэнц

– Ну и где же тот шедевр, равного которому мы не смогли бы найти здесь? – спросила Джиджи, приветственно чмокнув Сашу. – Твоя мама думает, что в Беверли-Хиллз нет приличных магазинов?

– Ты всегда была слишком сурова к моей бедной маленькой мамочке, – сказала Саша гораздо веселее, чем следовало по ситуации.

– А ты нет? Брось! Каждый раз, когда тебе нужно явиться пред ее светлые очи, ты совершенно меняешься. Она испытает глубочайшее потрясение в своей жизни, когда приедет сюда и увидит тебя в полном блеске, если только ты и в день свадьбы не станешь изображать свое обычное: «Ма, я серенькая мышка…»

– Не надо так нервничать, – спокойно сказала Саша, словно Джиджи не имела никакого права волноваться, словно все, что будет – и показ моделей, и свадьба, – не зависит только от нее. Саша твердо настаивала, чтобы Джиджи заехала померить платье именно сегодня, за день до нашествия прессы, чтобы убедиться, что его не нужно подгонять и укорачивать; а главное, она знала, что Джиджи так устроена, что ей ничего нельзя оставлять на последнюю минуту.

– Давай посмотрим, – решительно сказала Джиджи, увидев на столе просторной современной гостиной Джоша большую картонную коробку.

Саша открыла ее и вынула платье, завернутое в множество листов папиросной бумаги.

– По крайней мере, оно лавандового цвета, – заметила Джиджи, недоверчиво оглядывая платье.

– Мама сказала, что этот цвет будет оттенять твои волосы. О, ради бога, пойди наконец в спальню и надень его, а не принюхивайся подозрительно, как Марсель к Джошу. Давай быстрее! Я не могу больше ждать.

– Он все облезает? – через плечо спросила Джиджи, беря у Саши платье и направляясь в спальню.

– Нет, перестал, только смотрит злобно. Визит к тебе ему явно помог: ты не уделяла ему должного внимания, и бедняга был страшно счастлив вернуться домой. Так ты идешь? Говорю тебе, я вся дрожу от нетерпения!

– Извини, – засмеялась Джиджи и исчезла в спальне.

Раздевшись, она обула серебряные туфельки, захваченные с собой, чтобы не ошибиться в длине платья, и осторожно ступила в похожую на облако массу светло-лилового шифона, нащупывая невидимую «молнию». «Молния» легко нашлась, несмотря на многослойные юбки, и на удивление легко застегнулась. Джиджи повернулась посмотреть на себя в огромное, во всю стену, зеркало – и замерла.

«Саша должна взять назад все свои слова о матери; эта женщина – просто гений!» – взволнованно думала Джиджи, затянув широкий бархатный пояс глубокого густо-фиолетового цвета на тонкой талии и умело завязав его большим бантом. Платье сидело как влитое. Оно доходило до щиколотки, а сверху было открыто насколько возможно. Простой лиф был столь же узок, сколь пышны и широки юбки; мягко спадающие рукава расширялись к запястью – чтобы элегантно полуобнажать руки, когда она будет держать букет на уровне талии. И – чудо из чудес – оно не было ни узко, ни широко! Ни складочки, ни морщинки – ничего, кроме роскошного трепетания многих дюжин ярдов шифона, которое вызывало ассоциации с балетной сценой. Платье вне времени, вне места, существующее только потому, что оно – прекрасно! Джиджи кружилась и кружилась перед зеркалом, ее свежеподкрашенные волосы шелковой паутиной метались вокруг головы, она смотрела, как юбки поднимаются и опадают, забыв о Саше, которая с нетерпением ожидала за дверью ее вердикта. Она была… она была как бабочка – в постановке Баланчина… как цветок с крылышками… как безупречная версия самой себя!

– О, Саша, твоя мама – гениальная женщина! – закричала она, выпархивая в гостиную.

– Я передам маме, – сказал Зак, стоя в центре комнаты, прямо лицом к ней.

Джиджи остолбенела, едва не потеряв равновесие на высоких каблуках, не в силах произнести ни слова, и так страшно побледнела, что Зак быстро шагнул вперед и схватил ее за руки, чтобы она не упала.

– Я просил Сашу предупредить тебя, но она подумала…

Джиджи словно со стороны услышала свой голос, произносящий явную глупость:

– Ты слишком рано… до свадьбы еще больше месяца…

– Я здесь не за тем, – сказал он, нежно приподняв ее лицо за подбородок, чтобы она посмотрела на него.

– Зак… о, Зак… – прошептала Джиджи и обняла его, ошеломленная, но совершенно уверенная в том, что все, что происходит, – правильно. Все ее существо устремилось к нему. Это было больше чем правильно – неизбежно! Это было нужно – нужнее всего на свете.

– Ты представляешь себе, как я тебя люблю? – взволнованно спросил Зак, не решаясь поцеловать ее, пока она не ответила.

– Я слышала, – с трудом ответила Джиджи. – Меня информировали… приблизительно.

И тогда он начал ее целовать, прижав ее худенькое тело к своей мощной груди. Всем существом они предались друг другу, их сердца и души слились воедино, и Джиджи с удивлением почувствовала, что в этом нет ничего неожиданного.

– Ты никогда не говорила мне, что ты меня любишь, – наконец сказал Зак, отрываясь от ее губ.

– Кажется, ты и не спрашивал, – ответила Джиджи. – По крайней мере, вот так, прямо.

– Ты меня любишь? – смиренно спросил он.

Джиджи помедлила секунду, наслаждаясь неуверенностью Зака: это было так непохоже на него.

– Да, – сказала она наконец.

– Пока достаточно. – Он посмотрел на нее и торжествующе расхохотался. – «Да» – это все, что я хотел услышать!

Дверь из холла открылась, и в комнату с высоко поднятым хвостом торжественно вошел Марсель.

– Это Саша, она пытается быть деликатной, – сказал Зак. – Я попросил ее сбегать за сигаретами – она хотела подождать на кухне, но я не разрешил.

– У вас здесь все в порядке? – спросила Саша из-за двери.

– Иди купи еще что-нибудь, – ответил Зак.

– Не пойду! – возмущенно заявила она, входя в гостиную. – У вас было достаточно времени. Мне и так пришлось сидеть в коридоре: к твоему сведению, Зак, я никогда сама не хожу за сигаретами. Джиджи, ты в порядке?

– Кажется, да, – тихо сказала Джиджи, выскальзывая из мощных объятий Зака.

– О господи, Джиджи, ты помяла платье! Я знала, что вас нельзя оставлять одних!

Хотя Джон Принс не принял приглашения Билли остановиться у нее в доме на время праздника показа моделей, предпочтя отель, она все-таки послала за ним в Нью-Йорк самолет, а в аэропорт – машину с шофером, которая должна была довезти его до отеля, подождать, пока он устроится, и привезти к ней на обед. «Во время шоу мы оба будем так заняты, что сможем увидеть друг друга только в толпе, – думала Билли, – а мне хотелось бы обсудить с ним свою вступительную речь».

Она ждала Принса у камина в одной из двух своих гостиных. Стоял май, но ночи все еще были настолько холодными, что хотелось затопить камин. Услышав знакомое ворчание Принса, Билли быстро пошла ему навстречу и поцеловала в обе щеки. Один лишь вид Принса во всем этом твидовом великолепии несколько развеял ее мрачность.