Время падающих звезд - Герберт Циргибель

Профессор встретил меня дружелюбно, потряс мою руку, словно видел меня впервые. После того, как он зажег сигару и мы сели в удобные кожаные кресла напротив друг друга, он перекинулся парой словечек о погоде, дымил и вел себя так, словно он выполнял по отношению ко мне приятную общественную обязанность. Это была его профессия, создавать доверительную атмосферу. После того, как это произошло, он осведомился о моем настроении.

Я искал подходящее начало. То, что я выдумал заранее, вдруг показалось мне примитивным. Гразме слишком умен, чтобы попасться на это, пришло мне в голову. Но я должен был что-нибудь сказать. Я начал: «Господин профессор, я прежде хочу извиниться перед Вами…»

— За что извиниться? — спросил он с наигранным удивлением. — Голубчик, мы здесь затем, чтобы выздороветь. Итак, без лишних разговоров, что у Вас на душе?

— Речь идет о дурацкой истории о моем космическом полете, — сказал я напрямую, — она придумана от А до Я.

— Значит, Вы не были на шестом спутнике?

— Это Вы знаете не хуже меня, господин профессор.

Он откинулся назад, довольно выпустил кольца дыма в потолок. «И где же Вы бродили полгода?»

— Я был у одной знакомой, — в спешке выдавил я из себя. — Ну, хорошо, у одной подруги…

Гразме понимающе улыбнулся.

— Затем вы взаимно надоели друг другу и расстались…

— Не надоели, были другие причины…

— Меня интересует Ваш брак. Он не был счастливым?

Эти слова пришлись мне кстати. Я скорчил обеспокоенную мину.

— Я доверяю Вам, господин профессор, и поэтому буду с Вами честен." (Ты не только фрейдистский архиболван, но и глуп как картофель.) „Нет, мой брак не был счастливым. Нам не следовало жениться. Моя жена поверхностна, у нее только платья и удовольствия на уме… Пожалуйста, не подумайте, что я хочу свалить всю вину на нее. Мы не подходим друг другу. Я должен всех же заметить, что моя жена никогда не старалась понять меня».

Я сделал паузу, бесцеремонно продолжил: «В мае прошлого года я познакомился с Розуитой, студенткой-искусствоведом. Это было на моем дне рождения. Она пришла в обществе моего знакомого. Я еще подумал: откуда у такого урода такая красивая девушка? Вы, наверное, знаете, господин профессор, как Стендаль описывает кристаллизацию любви. Я никогда не забуду, как Розуита в довольно в поздний час подошла к шкафу с пластинками. Моя жена, вероятно, поставила бы танцульки — Розуита поставила Шумана… Нет, чтобы не соврать, это был Шуберт, да, она поставила в проигрыватель его „Форель“, я точно помню. В этот момент между нами словно проскочила искра, от меня к ней, и наоборот. Мы любили друг друга и были бы, вероятно, до сих пор вместе. Но между нами легла тень ее родителей. Вы должны знать, что Розуита очень была воспитана в зависимости от родителей. Дошло до споров, женатый мужчина был бы трагедией для ее мамы…»

— Весьма прискорбно, — прокомментировал Гразме. — Эта Розуита не знает, в каком положении Вы находитесь?

Я ответил отрицательно, основательно выкручивался, хотел выиграть время. Шефу, казалось, пришлась по нраву моя версия.

— Запутанное дело, голубчик. Искренность могла бы от много избавить Вас. Ну, все же у нас живется неплохо. Все же… — Он вдруг сменил тон, сказал рассерженно: «Как так можно! Забавляется пять с половиной месяцев с женщиной и его объявляют пропавшим. Сейчас Вы, пожалуй, расскажете Вашей супруге всю правду?

— Конечно, — быстро заверил я, — мне следовало это сразу сделать, но обстоятельства…

Гразме встал, сделал несколько шагов в разные стороны. Наконец, она остановился передо мной, кивнул и сказал: «Хорошо, дайте мне адрес этой студентки-искусствоведа, затем я составлю соответствующий запрос».

Этой просьбы я боялся. Я сказал: «Я не хочу впутывать Розуиту, она уже достаточно натерпелась из-за меня.»

— Как пожелаете, — хладнокровно сказал он, — это Ваше дело. Ваш визит был, право, поучительным для меня. Век живи, век учись.

Что он имеет в виду, размышлял я, это единственная его реакция? Я тоже встал.

— Могу ли я заключить из Ваших слов, что этим недоразумение прояснено, господин профессор?

Гразме успокаивающе ответил: «Мы не будем слишком торопиться, голубчик. Я слышал, вы изъявили желание к чтению. В Вашем случае я хочу сделать исключение. Моя библиотека в Вашем распоряжении».

Он просто смеётся над тобой, вдруг пришло мне в голову, он не поверил ни единому моему слову. Гразме назвал несколько книг, вынул том, это было что-то из Шекспира. Повержено я спросил: «Значит ли это, что я должен и дальше оставаться здесь?»

— Не так мрачно, драгоценный мой, всему своё время…

Он был снова прямо папашей доктором, положил свои желтые пальцы на мое плечо и объяснил:

— Мы еще всего-навсего три недели здесь, а же я должен составить о Вас мнение. Кроме того мы ничего не пропускаем. Пойдемте, господин Вайден, сейчас мы вместе пороемся в библиотеке. Вы любите классиков? Как насчет Гамлета? Или Вы хотели бы что-нибудь естественнонаучное?

Я хочу отправить тебя на эллиптическую орбиту вокруг Солнца! Сдержавшись, я спросил: «Сколько я еще должен оставаться?»

Гразме покачал головой. «Так точно этого сказать нельзя, голубчик. Не будем думать об этом, отделимся от всего от прошедшего и грядущего, попытаемся, быть самим собой, целиком ориентированным на день сегодняшний. Сейчас, например, для нас не должно быть ничего важнее, чем найти прекрасную, увлекательную книгу. К примеру, как насчет микрокосмоса — или чего-нибудь другого…»

Великий, бессмертный Ме, выполни самое большое желание моей жизни, испари этого профессора, излучи его, преврати его в термоэнергию! С горечью в голосе я сказал: «Дайте мне уголовный кодекс. Я хочу знать, сколько лет полагается за незаконное лишение свободы».

Он поставил книгу обратно на полку. Его лицо приняло выражение профессорской строгости, и строгим был также и его тон, когда он попросил меня присесть. Гразме сел за свой стол, порылся в ящике. Меня больше не интересовало, что он еще хотел сказать мне. Моя попытка провалилась, я должен быть рассчитать это заранее. Но я сказал в последнем безвыходном волнении:

— Вы мне не верите, я считаю это очень странным, потому что другие, например, доктор Калвейт, вошли в мое положение. Мне не ясно, на чем Вы хотите обосновать Ваш диагноз. Я должен оставаться здесь, чтобы Вы, если говорить словами Шекспира, «смогли проникнуть в тайну моего сердца». Попробуйте, профессор. Долго Вы не сможете держать меня здесь. Я не буйствую, встречаю всякого с приличием и уважением. И чем Вы хотите меня попрекнуть? Безвредной историей о спутнике Юпитера и Ауль? Я от этого отказался. Вам нужно письменное подтверждение?