Всё, что мы потеряли - Элис Келлен

и вылетела на встречку, а по ней ехали мы, и в машине играли первые аккорды Here Comes the Sun. Наверное, я должна была чувствовать ненависть и боль, но, покопавшись в себе, обнаружила только сострадание и немного страха из-за непредсказуемости жизни. В тот день по другую сторону была она, но на ее месте мог оказаться кто угодно. Невозможно предвидеть подобное — и забыть тоже невозможно. И когда женщина в слезах призналась, как сожалеет, я поняла, что меня уже ничто не держит в этом доме.98 Лея

Любопытно, как меняется все. Для некоторых изменений требуется много времени, вся жизнь, другие случаются за несколько минут. Я вышла из дома всего лишь полчаса спустя уже другим человеком. Потребовалось только несколько слов. Иногда мы смотрим на себя сквозь фильтры, но однажды они спадают один за другим, и остается только реальность.

Аксель опирался на машину со скрещенными руками, и у меня затряслись коленки. Я увидела его ясно. Своим. Таким, какой он есть. Идеальным. Всем. В горле у меня стоял ком, и я побежала к Акселю, как к единственной опоре, вокруг которой вращался остальной мир, мой мир.

Я обняла его и прижалась к его телу, дрожа, но осознавая каждую деталь: мягкость его кожи, его приятный запах, как сильно я его люблю, как он всегда был важен для меня. Я уткнулась носом ему в шею, и так мы стояли, обнимаясь и покачиваясь посреди улицы, закрыв вместе сундук, полный боли, в котором теперь остались только хорошие воспоминания, и я больше не хотела их прятать.

— Несколько месяцев назад ты мне сказал, что ты бесчувственный козел, потому что получаешь удовольствие от расковыривания пальцем раны. И ты был прав. Я думала об этом. — Я глубоко вздохнула, теряясь в его синих глазах. — Но также ты сказал, что однажды я буду тебе благодарна, когда вспомню этот разговор…

— Милая… — Его голос был немного осипшим.

— Спасибо, Аксель. За все. Спасибо, спасибо, спасибо.

Я снова обняла его, еще сильнее, практически опрокинув его на машину, и мы так пробыли еще несколько минут в тишине, прижимаясь друг к другу.

99 Аксель

Мы уезжали, и когда заиграла A 1000 Times, я включил радио погромче, надел очки и направился к побережью. Я на секунду искоса посмотрел на Лею, запоминая ее с закрытыми глазами, тихонечко напевающую, пока полуденное солнце освещало ее ресницы, кончик носа и улыбку. И вспомнил один из первых уроков Дугласа, когда я был еще маленьким: свет — это цвет, без него нет ничего.

По пути мы купили пару сандвичей и приехали на пляж. Пусто, кроме нескольких серферов вдалеке. Я достал пляжное полотенце из багажника и разложил его на песке. Лея легла, потягиваясь, и я едва сдержал желание лечь на нее сверху и ласкать ее везде. Я сел рядом. Лея поела, потом пошла к берегу, намочила ноги. Я смотрел на нее, удивляясь, как она гармонировала с пейзажем, каким прекрасным был этот вид, как меня захлестывала волна спокойствия, когда я видел ее такой, такой целостной, такой счастливой, такой настоящей.

Она подбежала ко мне улыбаясь и плюхнулась на полотенце, прикрыв глаза от солнца. Поцеловала меня в шею, в скулы, в веки и в губы. У меня вырвался слабый стон, и я возбудился. Она прижалась ко мне.

— Я люблю тебя больше всех на свете.

Я засмеялся.

— Ты моя погибель, — прошептал я.

Кончиком пальцев Лея рисовала спирали на моем плече, медленно спускаясь по руке. Она попросила меня закрыть глаза и попытаться отгадать, какие слова она пишет на мне. Я глубоко вздохнул, когда понял: «я тебя люблю», «любовь», «подводная лодка». Мне нравилось, что только мы понимаем их смысл, и никто больше.

— Аксель… Как думаешь, ты мог бы нарисовать меня?

Я открыл глаза, и у меня сильнее забилось сердце.

— Не знаю. Нет, наверное, нет.

Ее лицо отделяли от моего несколько сантиметров.

— Почему? Расскажи мне, пожалуйста.

— Страшно пробовать и не суметь. — Я уложил ее рядом с собой, одной рукой убрал спутанные волосы с лица, а затем погладил по щеке большим пальцем. — Я расскажу тебе о ночи, когда я решил, что никогда больше не буду рисовать.

И я рассказал ей все, не скрывая ничего, не стараясь деликатно упоминать о Джонсах, пытаясь показать ей, как важен был ее отец для меня, как я тогда устал, каким несчастным себя чувствовал.

— И ты никогда не пробовал больше?

— Нет. Все там так и валяется, на шкафу.

— Но, Аксель, как такое возможно?

— Я не чувствую, как ты. И если я не чувствую, если нет желания, то лучше не делать ничего: не переживать, не пачкать руки. Я сказал тебе, что в тот день, когда ты поймешь меня, ты увидишь себя с другой стороны. У тебя, милая, есть магия. У тебя есть все.

— Но это грустно, Аксель. Очень грустно.

— Это уже неважно. — Я наклонился и медленно поцеловал ее.

— Получается, что я всю жизнь проживу с сомнением, какая я в твоих глазах, как бы меня нарисовали твои руки… — Прошептала она, обнимая меня.

И я не ответил: ком стоял в горле, а ее слова пробуждали щекотание. Я думал, что уже забыл его. Похоронил. Не очень глубоко, просто оставил. Именно так.

— Подожди. Я знаю. У меня идея! — Она одарила меня широкой улыбкой.

Полчаса спустя мы сидели в машине, споря о деталях. Когда Лея все придумала, мы вышли и пошли к тату-салону на углу улицы. Я принялся объяснять детали читающему журнал парню за стойкой. Он кивнул, и мы зашли в салон.

Парень мне протянул маркер. Я медленно подошел к Лее, пока она поднимала футболку, оголяя краешек груди и весь бок. Я глубоко вздохнул, сел рядом и провел руками по коже на ребрах и по правому боку.

— Делай не думая, Аксель.

— Это на всю жизнь…

— Мне без разницы, это же напишешь ты.

Я задержал дыхание и поводил по коже Лее маркером, отчего у нее побежали мурашки. Я медленно