Гробницы пяти магов - Андрей Васильев

Она провела ладонью по лицу – и вот на меня снова смотрит Флана. Смотрит, подмигивает и улыбается.

Догадка пришла внезапно, как и осознание того, что меня только что взяли голыми руками. Звучит двусмысленно, но это факт.

– Мистресс Эвангелина, – пробормотал я, моргая и осознавая, что вероятность того, что она теперь получит от меня желаемое, стремится к нулю. Не та ситуация, знаете ли.

Откуда я понял, что эта женщина та самая магичка, про которую говорили и мастер Гай, и Ворон? Без понятия. Просто понял – и все. Она это.

Ведь предупреждал меня тогда Агриппа, ведь говорил – не связывайся с незнакомыми девками. Чего не слушал его?

– Даже так! – комнату заполнил серебристый смех. – Надо же, ты знаешь мое имя?

Когда он отзвучал, то на мне снова восседала черноволосая женщина с очаровательными ямочками на щеках.

– Н-да, – она привстала, глянула под себя и печально произнесла: – Все закончилось, толком даже не начавшись. Экая досада!

– Я не виноват, – сообщил ей я, испытывая большое желание натянуть штаны.

– А кто тогда виноват? – удивилась магесса. – Или ты, маленький негодяй, хочешь сказать, что я настолько некрасива, что твой дружок ни при каких условиях…

– Я не про то, – выставил я руки перед собой, совершенно непроизвольно упёршись ими в полные груди Эвангелины – она как раз нагнулась ко мне. – Я в том смысле – это все так неожиданно. Ну, согласитесь – я лег с одной женщиной, а потом она оказалась совсем другой. Не всякий в такой ситуации сохранит… Э-э-э-э-э… Твердость духа.

– Знаешь, птенчик, – она нагнулась ко мне и ее карие глаза оказались прямо напротив моих. – Я расскажу тебе один очень-очень большой секрет. Обещаешь, что не выдашь его никому?

– Клянусь своей честью, – заверил ее я.

Хорошая клятва, удобная. Я безродный, так что с честью у меня напряженка, а значит ей можно клясться сколько угодно.

– Женщинам в подобных ситуациях чаще всего плевать как на твердость вашего духа, так и на крепость вашего ума. В постели крепость и твердость должны быть только у одной части мужского тела, – заговорщицки прошептала мне она. – Остальное в этот момент для женщин не имеет никакого значения. В других случаях – да. Но в этом – нет.

– Вон оно как, – заморгал я. – Никогда бы не подумал.

– Так ты шутник! – обрадовалась Эвангелина, как-то ловко скатилась с меня, устроилась под моим левым боком, положила голову мне на плечо и начала водить своей рукой по моей груди. – Я люблю остроумных мужчин. Вот твой наниматель, Гай – он всегда был букой, если честно. Чувства юмора у него не было никогда. И еще – он был совершенно некомпанейский студиозус, все за своими книгами сидел. Мы, бывало, затеем какую-нибудь каверзу или пирушку, зовем его, зовем, а он – ни в какую. Мало того – есть у меня подозрение, что он нас даже пару раз наставнику закладывал. Доказать не могу, но вот этим местом чую – он это был.

И Эвангелина звонко хлопнула себя по упругой попке, как бы давая понять, каким именно местом она чует, что мой хозяин в юности на нее постукивал.

– Какой наниматель? – я захлопал глазами, давая понять этой женщине, что и имя-то, названное ей, я слышу впервые. – У меня нет нанимателя.

– Да что ты! – умилилась Эвангелина. – То есть про Гая Петрониуса Туллия, мага девятой степени посвящения, члена Совета конклава «Силы жизни», а заодно – соученика как моего, так и твоего наставника Герхарда Шварца, ты никогда не слыхал? А откуда тогда, разреши узнать, ты знаешь мое имя?

Опростоволосился я, когда ее по имени назвал. Аукнется это мне теперь, точно аукнется.

– Столько сложных слов, – вздохнул я. – И имен. Право слово – я просто в замешательстве.

– А знаешь, что прекрасно помогает сконцентрироваться? – Эвангелина подняла голову с моего плеча и звонко чмокнула меня в щеку. – Боль.

Она резко провела ногтем указательного пальца по моей груди, и у меня немедленно появилось ощущение, что на месте, где он прошел, появилась рваная рана, в которую щедро ливанули жидкий огонь. Боль была такая, что я было заорал в голос – только вот голоса-то у меня и не было. Я открывал рот, но звуки оттуда не вылетали.

– Тут же бордель, – укоризненно сказала Эвангелина, с интересом смотрящая на меня. – Зачем людям портить вечер? А тем более твоему знакомцу, Агриппе, верному псу Гая, который служит ему сразу и за совесть, и за страх. Он услышит, прибежит сюда, начнет махать шпагой, и мне придется его убить. Зачем? Что, маленький, больно? Ой, смотри-ка ты, какая у тебя интересная реакция на болевые ощущения – он у тебя ожил! Надо запомнить на будущее. Что ты так на меня смотришь? Мы видимся в первый раз, но не в последний, это уж я тебе обещаю.

Я даже замычать не мог, чтобы ей ответить, только извивался да головой тряс.

– Так и думала – очень больно, – сочувственно произнесла Эвангелина и провела ладонью по моей груди, после чего боль исчезла без следа. – Ну что, вспомнил, кто такой Гай?

Я молчал, не зная, что ответить этой женщине, которая снова положила мне голову на плечо и теперь нежно гладила меня по щеке.

Глава семнадцатая

– Право слово – это просто уже невежливо, – голосом капризной девочки сказала Эвангелина. – Хотя я слышала, что очень хорошо вспоминать что-то в темноте. Скажи – это на самом деле так?

Рука магессы перестала гладить меня по щеке и мягко прошлась по глазам. И стало темно.

– Ну, как? – в голосе женщины был неподдельный интерес. – Память возвращается?

Я ослеп! Я ослеп!!!! Да лучше сдохнуть, чем слепым жить, страшнее этого нет ничего!

– Он нанял меня! – чуть ли не в голос крикнул я. – Чтобы я пошел учиться на эту Воронью гору. Госпожа Эвангелина, глаза! Верните глаза!

– Боишься, – голос женщины, еще недавно мелодичный и чувственный, сейчас казался мне шипением змеи. Впрочем – да пусть звучит хоть как, лишь бы она мне зрение вернула. Я попробовал встать, но она с силой прижала мои плечи к кровати. – Знаешь, когда я была совсем еще молода, я думала, что все люди – они разные. Не физиологически, тут с разнообразием никак, а как личности. Кто-то гений, кто-то злодей, кто-то вовсе хочет счастья всем, много и сразу. А потом, когда разменяла первую сотню лет, поняла – не-а. Люди одинаковы. То есть – идеи и устремления у них разнятся, это да, но по сути своей – они все одинаковы, поскольку важно не то, что они делают, а то, чего они боятся. Через страх ими можно управлять, заставлять делать то, что нужно тебе, а если они работают на тебя – то какие же они разные? Они все твои – думают, как ты, дышат по твоему разрешению и умирают, когда ты захочешь. А страхов тех – всего-то ничего. Девушки лелеют свою красоту и трясутся от ужаса, стоит только упомянуть о том, что у них появится горб или нос размером с грушу, матери дрожат над детьми и ради их жизни готовы на все, что ты захочешь, а мужчин легче всего перепугать слепотой и тем, что их висюлька сморщится и отсохнет. Вот я тебя только чуть-чуть припугнула, а ты уже весь мой. Да, сладенький?