Планета Скарсида - Марина Казанцева

— Так легко… — зачарованно произнёс Заннат.

— Да, это восхитительное занятие.

Дворец вырастал вверх, обзаводясь многоуровневой крышей, а под его ногами сами собой образовывались широкие ступени, стекающие, словно каменные волны. Шершавая поверхность горы стала выравниваться и покрываться блестящей, словно лакированной, гладью. И вот под ногами двух людей и копытами осла уже сиял идеальный пол. Высокие зубцы по краю, лишь слегка подвергшиеся переделке, дополняли впечатление торжественности.

— Вон там. — показал в сторону Пространственник. — будет город.

Оба друга молчали, потрясённые этим поистине божественным актом творения.

— А где будет Волшебный Дворец? — нарушил молчание Заннат.

— Вы о моём дворце? Его не будет. Мой сын сам создаст свой Дворец. Скоро он достигнет возраста творения и выйдет в свободный Поиск.

— У вас всего один сын? — нарушил долгое молчание своего товарища осёл.

— Да. Один Искатель — один сын.

Заннат молчал, подавленный картинами, которые против его желания выстраивались перед его внутренним взором. Сын Пространственника — это будет великий додон, Искатель, создатель миров. Ему предстоят бесчисленно долгие века — для звёздной расы время ничто. Он примет от отца всю его мудрость, все навыки, все знания. Великий среди великих. Божество Вселенной. Он вернёт додонам славу. И его путь начнётся отсюда, от храмовой горы, от Источника Преображения.

— Он сам построит звёздную гостиницу? — не столько спросил, сколько утвердил свою догадку Заннат.

— Да. — Пространственник повернул к нему своё красивое лицо с повлажневшими глазами.

Они стояли на нижних ступенях, ведущих к храму, и смотрели на далёкую панораму, что расстилалась дальше.

«Он будет иным, этот новый город. — подумал Заннат, глядя на пустое место, где предполагалось вырасти звёздной гостинице. — Здесь будет не так, как в Стамуэне, а по-другому.»

Новый город впишется в особенности планеты. Не зелёные сады будут окружать его, а минеральные деревья, изумрудные травы, алмазные горки. Высокие друзы драгоценных камней будут петь в утреннем ветре, пролетающим под белой аркой. Невообразимо прекрасные дома-дворцы будут стоять за прозрачной стеной — всё, как рассказывали Валентай и Фальконе, только ещё лучше. Дворцы, в которых нет прислуги, и которые сами заботятся о своих постояльцах. Здесь никогда не утонет без присмотра ребёнок — в домах додонов смерти нет.

Пространственник меж тем направился к храму Чаши. Он шёл скользящими шагами по зеркально-гладким полам, сухой ветер развевал его длинные волосы, вздымал лёгкий полупрозрачный плащ из белой материи.

— Чего же мы стоим? — встрепенулся осёл. — Давай за ним!

— Зачем? — невесело спросил Заннат.

— Как зачем?! А Чаша! Вдруг он позволит отхлебнуть и увидать волшебный сон!

— О чём же ты мечтаешь? — спросил, развеселившись, Ньоро.

— Не смейся! — обиделся товарищ. — Ты думаешь, у меня нет мечты? Думаешь приятно всё время жить только чужой жизнью?

Заннат был поражён: он-то думал, что Живые Души довольны своим положением.

— Ну ладно, ладно. — пробормотал он. — давай пойдём, посмотрим.

Они припустили вслед за Пространственником, догнав его уже среди колонн — тот медленно проводил длинными чёрными пальцами, без единого светлого пятна, по тонкой мозаике колонн.

— Давно я их не видел. — произнёс додон.

Едва путешественники подбежали, запыхавшись, он оставил колонну и двинул внутрь портика, стремительно проходя меж высоких опор. Остановился додон в самом центре, куда не проникал наружный свет — так были расставлены колонны, что каждый следующий ряд перекрывал промежутки предыдущего ряда. В центре колонн не было — там была свободная площадка, посреди которой уже стояла на ножке Чаша — совсем как в пещере, куда десять лет назад загнали группу студентов загадочные жители Стамуэна. Теперь эта чаша стояла в центре храма — как рассказывали о том Уилл и Джед.

— А где Лгуннат? — вспомнил Ньоро.

— Когда сюда начнётся паломничество, тогда тут будет и Хозяйка Чаши. — задумчиво ответил додон, глядя в пустую Чашу. — Она будет встречать гостей. Всё начнётся сначала и будет так до скончания Вселенной. Фантастический полёт разума, неограниченная свобода желаний, исполнение невозможного.

Он опустил в пустую чашу обе ладони, благоговейно коснулся пальцами дна, и тут же их убрал. В тот же миг на дне каменного сосуда показалась крупная капля воды. Она стала расти и расширяться, заполнять объём, дошла до борта и остановилась в тот миг, когда казалось, что драгоценная вода хлынет через край.

Додон отступил в тень, глядя странно туманными глазами на зеркало воды, в котором испарялись пузырьки, и реял тихий пар. Друзья не видели этого — они смотрели в Чашу, как зачарованные.

— А мы можем… — прошептал Заннат.

— Конечно. — чуть кивнул додон. — Быть у Источника и не выпить воды — это слишком жестоко.

— А вы не будете? — спросил Цицерон.

— Очень заманчиво. — печально улыбнулся Пространственник. — Однажды я сделаю это. Додоны лишь один раз в своей жизни пьют воду Преображения. Когда хотят уйти.

Потрясённый Заннат поднял на него глаза и вдруг почувствовал то, что ощущает додон. Изредка на Ньоро находило такое — он проникался чужим внутренним миром. И он вдруг понял, как устал Пространственник. Бессмертные тоже ощущают смертельную усталость. Он уходил достойно, скрывался в тени, оставляя место будущему поколению, не желая заслонять своим могуществом их первые шаги. Ему осталось совсем мало, чтобы завершить свой путь. Тогда они придут сюда с Варсуйей, когда будет миг затишья среди гостеприимства звёздной гостиницы, и выпьют по глотку воды. Тогда Вечность отпустит их, потому что нет более тяжёлой ноши, нежели бессмертие.

«Мне так много не надо.» — подумал Заннат и зачерпнул горстью прохладной воды из Чаши Снов.

Осёл не церемонился и сунул в священный сосуд морду.

— Есть нечто вечное, что держит нас, крепче любых уз. — сказал далёкий голос, звучащий отовсюду. — Мы вечны, лишь пока любим и любимы. Наша плоть и кровь, наше продолжение, наш свет из будущего есть смысл жизни. Не бойся ничего, Заннат, сегодня всё возможно. Вырви боль утраты из груди и всели в опустевшее сердце радость. Сегодня можно всё. Верни его себе.

Он стоял на белых плитах двора, оглядываясь вокруг, словно ожидал чего-то дурного. Всё здесь знакомо — дом и сад, и фонтан, и даже водоём, в котором плавали золотые рыбки. Но всё-таки было здесь что-то странное, как будто нереальное. Такое впечатление, что свет этот, что льётся с неба, неживой. И где же солнце? Нет теней — всё словно выцвело. Не было звуков, движения. Словно умерли птицы, и мотыльки. И бабочки. Только тягучий монотонный звук шёл со всех сторон, как будто унылая погребальная песня. В этом неживом стоне различались слова, которые повторялись с мучительным однообразием: поздно, поздно. Поздно, поздно — текло с неба, как остывшие слёзы. Поздно, поздно — говорили увядшие головки цветов. Поздно, поздно — отвечали слепые окна дома.