Крутая волна - Виктор Устьянцев

— Энти‑то куды бегут? Чать, мы‑то от войны… А оне куды ж? Ф

— На кудыкину гору, — ответили ему насмешливо.

Наконец поезд тронулся, набрал скорость, без остановки прошел одну станцию, другую, а на третьей застрял надолго. Паровоз от состава отцепили, он куда‑то ушел, поговаривали, что этот состав дальше не пойдет. Кто‑то сказал, что на станции есть кипяток. Ирина пошла искать его.

На улице стоял лютый мороз, деревья возле вокзала все были в куржаке, люди кутались во что попало. На платформе — толкучка, продавали и меняли на вещи отварную картошку и квашеную капусту. Капустой торговала неопрятная рябая баба, она долго разглядывала предложенное Ириной золотое кольцо, попробовала на зуб, даже понюхала, наконец убежденно и категорично сказала:

— Фальшивое.

Спорить с ней было бесполезно. Ирина взяла кольцо, спрятала его в карман. А торговка уже щупала ее новенький впервые надетый в дорогу шарф.

— За этот дам две миски.

Шарф тонкой шерсти и хорошей выделки, он дороже всего торговкиного одеяния, но делать нечего, и Ирина почти без сожаления стянула этот так нравившийся ей шарф. Из второй миски торговка все‑таки отсыпала почти половину обратно в кадушку.

Пока Ирина торговалась, кончился кипяток. Но в буфете неожиданно оказался чай, однако буфетчик, молодой парень с вороватыми глазами, строго сказал:

— На вынос не даем, пейте тут.

— У меня там раненый.

— Не могу — с, барышня. Я бы со всем нашим удовольствием, да начальник станции запрети- ли — с. — Лицо у буфетчика вороватое, глаза бегающие.

— Сделайте исключение.

— Только для вас. — Буфетчик налил из самовара полную флягу и, протягивая ее Ирине, шепотом предложил: — ГовяДинки не хотите — с?

— А разве есть? — спросила Ирина, оглядывая пустые полки.

— Только для избранных. И за натуру: золото, брильянты, драгоценные камни.

— У меня только вот это кольцо.

Буфетчику было достаточно одного взгляда.

— О, это высокой пробы. Полтора фунта, больше не могу — с. Время такое.

— Хорошо, я согласна.

— Возьмите. — Буфетчик извлек из‑под стойки завернутый в тряпицу (слава богу, чистую) кусок. — Здесь ровно полтора фунта.

Ирина взяла кусок, взвесила его на ладони — в нем было не более фунта. Все равно, это сейчас — целое состояние…

Возле вагонов была давка, желающих ехать куда больше, чем мог вместить состав. С трудом пробравшись в вагон, Ирина не могла пробиться в свое купе: возле него сгрудились десятка два, а то и больше человек. Шумов опять что‑то рассказывал.

— Петр Гордеевич, вам нельзя говорить! — крикнула через головы Ирина.

На нее зашикали:

— Тише ты, пигалица! Человек про жисть нашу обсказывает…

Голос Шумова доносился глухо, как из‑под земли.

— Пашню лучше делить не по дворам, а по едокам, так справедливее.

— А ведь и верно! У одного их, душ‑то, цела дюжина, а иной — сам — друг.

— Это как сход решит. Сообча, всем миром, делить надо землю‑то.

— Слышь‑ка, а с покосами как? Тоже подушно али по скотине?

Наверное, это опять затянулось бы надолго, но тут пришел паровоз, подцепил состав, и началась на него новая атака. В вагон втиснулось человек пятнадцать новых пассажиров, они напирали, и слушатели Шумова разошлись, чтобы сберечь свои места и узлы.

Рыжий мужик теперь настолько раздобрился, что уступил Ирине место в проходе, а сам забрался под лавку и уже оттуда стал засыпать Шумова вопросами:

— Слышь‑ка, служивый, поровну‑то опять не выходит, одному земля черная да жирная достанется, а другому — супесь.

— Ас лесом как быть?

Ирина в который уж раз напоминала:

— Поймите, ему нельзя разговаривать.

Мужик перестал спрашивать, а вскоре из — под лавки донесся густой храп…

До Самары они добрались сравнительно благополучно. В Самаре застряли на четыре дня. Вокзал был забит, им не нашлось даже гд. е сесть, первую ночь они так и простояли. У Шумова поднялась температура, горлом пошла кровь, он чувствовал себя совсем плохо. Наутро Ирине удалось снять недалеко от станции комнатку в деревянном домике у дряхлой старушки, совсем отощавшей от голода. Сначала старушка никак не хотела пускать Ирину с больным, боялась, что у него тиф. И согласилась только за буханку хлеба, которую Ирина выменяла за часы, подаренные ей матерью в день рождения.

Убедившись, что Шумов действительно не ти фозный, старушка принялась хлопотать возле него, растирала его какими‑то мазями, поила снадобьями и настойками на разных травах. За три дня она поставила Петра на ноги. Тем временем Ирине через санитарного врача станции удалось достать два места в вагоне первого класса, и до Уфы они с Шумовым доехали хорошо.

В Уфе задержались на шесть дней. Где‑то прошел буран, на путях были заносы, и поезда не ходили. Расчищать заносы было некому, пассажиры сами вызвались сделать это и группами уезжали на дрезине за реку Белую. Наконец пути были расчищены, вперед пустили товарный поезд, он прошел благополучно. Вслед за товарняком отправили и пассажирский.

На двадцать вторые сутки Ирина и Шумов добрались до Челябинска.

Глава четвертая

Возвращаясь с профессором Глазовым из Гатчины, Шумов по пути заехал в Царское Село, за Деминым.

Радиостанцию охраняли двое солдат, они пропустили Гордея беспрепятственно, даже не спросив документов. «Вот так и кого попадя пропустят», — подумал Гордей и сердито сказал солдату со шрамом на щеке, судя по всему старшему:

— Ты бы хоть документ какой спросил у меня, а то пускаешь не зная кого.

— А вон он у тя, документ‑то, на башке написан. — Солдат ткнул прокуренным пальцем в ленточку на бескозырке и вслух по слогам прочи тал: — «За — би — я‑ка». Мы хотя и без надписев, а тоже из энтих самых, из забияк.

— Мало ли на чью голову можно напялить эту бескозырку, — А нешто мы совсем слепые? Чать, не по одной надписи судим. Руки‑то вон у тя что кувалды и в мозолях…

— И нос картошкой, — весело добавил другой солдат, помоложе.

Спорить с ними, видимо, бесполезно. Гордей только махнул рукой и вошел в здание.

Демин, похоже, только что проснулся, протирая опухшие глаза, коротко пояснил:

— Не понадобился я тут, стрелять не пришлось, вот и отоспался за все дни.

До Петрограда они доехали быстро, завезли профессора домой, и Гордей тут же отпустил автомобиль. И вскоре пожалел об этом: до Рыбацкого добираться было не на чем. Пришлось идти пешком, к стоянке кораблей они подошли далеко за полночь, потом долго ждали, пока пришлют с миноносца шлюпку. Когда поднялись на борт, вахтенный на баке уже пробил две склянки.

— Когда выходим? — спросил Гордей у дежурившего по кораблю матроса Григорьева.

— Не знаю, никто ничего не говорил.

— Офицеры на месте?

— Окромя артиллериста и механика, никого из офицеров на борту нет. Остальные еще до ужина укатили в Петроград, должно, по бабам. Раньше утра теперь не вернутся.

— Позови сюда Заикина, — попросил Гордей, заходя в рубку дежурного.

Григорьев ушел и вскоре вернулся вместе с Заикиным.

— Я тоже о выходе ничего не знаю, — подтвердил Заикин.

— Демин, запроси «Победитель».

Демин полез на сигнальный мостик, и вскоре оттуда захлопали жалюзи прожектора. Спустившись с мостика, Демин доложил:

— Выход назначен на восемь ноль — ноль. С «Победителя» передают, чт. о была шифровка.

Вызвали шифровщика, тот подтвердил, что шифровка о переходе миноносцев в Гельсингфорс была, он сам докладывал ее Осинскому.

— Значит, офицеры уже не вернутся. Узнали о выходе и сбежали. Что будем делать? — спросил Заикин и, взглянув на палубные часы, озабоченно. добавил: — Пора поднимать пары.

Созвали срочное заседание судового комитета, и Заикин повторил тот же вопрос:

— Что будем делать?

Члены комитета угрюмо и долго молчали, наконец Глушко сказал:

— Ход мы обеспечим, а кто кораблем командовать будет? И штурмана нет. Посадим корабль на мель — нам за это спасибо не скажут. Ну как сорвем первое задание Советской власти?

— Верно говорит Глушко.

— Не только штурмана, у нас карт нет. Да если и были бы, кто в них разберется? Может, Колчанов умеет?

— Ему так и так придется командовать кораблем, если согласится: он же артиллерист.

— Их в Морском корпусе всему учили.

Пригласили Колчанова. Командовать кораблем он согласился, сказал, что можно, на худой конец, обойтись и без штурмана, но без карт не обойдешься.

— Куда же они делись? Штурман с собой их не выносил, — сказал Григорьев. — Надо их в рубке поискать. Не иголка же…

Перерыли всю штурманскую рубку, вскрыли каюты Осинского и штурмана, но карт нигде не наШли.