Крутая волна - Виктор Устьянцев

Испуганные его окриком, они обе затихли.

— Теперь вот слушай, — сказал Гордей, обращаясь к Наталье. — При ней. Эта девочка привела к себе домой нашего раненого матроса Дроздова. А ночью пришли какие‑то люди и убили его. Она убежала из дому, пришла сюда. Она не виновата, а переживает. Теперь понимаешь, о чем мы с ней говорили?

— Понимаю. — Наталья пальцами смахнула со щек остатки слез.

— А ты вон чего подумала! — с упреком сказал Гордей.

— Я не могу себе простить… — Ирина опять зарыдала.

Наталья несколько мгновений смотрела на нее, потом обняла- Ирину и повела в лазарет:

— Успокойся, ты тут ни при чем. Пойдем, я дам тебе капли.

Они ушли, а Гордей прислонился к стене и закурил. «Вот ведь как нелепо получилось! — подумал он. — И как она сюда попала?»

Но он не только не ощущал досады, а даже испытывал какое‑то удовлетворение, и не оттого, что все кончилось благополучно, а оттого, что Наталья вот так ко всему отнеслась. «Ревнует, — значит, любит» — говаривали в таких случаях, и сейчас Гордей готов был верить этому.

Наталья вернулась быстро. На ходу застегивая куртку, предложила:

— Пойдем на улицу, здесь душно, накурено.

Площадь была белой, ветер немного утих, но снежная крупа все сыпалась и сыпалась. Наталья нагребла ее полные пригоршни, смяла в тугой скрипучий комочек, прижала его к щеке.

— Вот и зима начинается.

— Еще растает.

— А я почему‑то люблю снег. И вообще люблю зиму, — мечтательно сказала Наталья и, помолчав, тихо спросила: — Не сердишься на меня? Так нелепо все получилось.

— Бывает, — снисходительно чсказал Гордей. И чтобы переменить разговор, сообщил: — Знаешь, я видел твоего отца.

— Где?

— В Смольном. Я ему сказал, что ты здесь.

— Он очень сердился?

— Нет, не очень. Только просил тебя поберечься. Ты его пойми, одна ты у него.

— Да, одна, — задумчиво сказала Наталья.

Они вошли в парк, здесь было тише, слышно, как похрустывает под ногами снег. Наталья взяла Гордея под руку, прижалась к нему. Этот ее неожиданный жест взволновал Гордея.

— Замерзла? — дрогнувшим голосом спросил он.

— Нет.

— А я, наверное, завтра вернусь на корабль.

Наталья остановилась, опустила голову. Потом тихо спросила:

— Это обязательно?

— Да, нужно.

— Я понимаю, но…

Больше она ничего не сказала, опять взяла его под руку, прижалась к его плечу, и они долго шли молча. Потом Гордей спросил:

— Может, тебе лучше вернуться к отцу?

— Он об этом просил?

— Нет. Он знает, что ты не могла иначе.

— Не могла. Я бы потом никогда не простила себе, если бы осталась дома. Ты понимаешь? — Она остановилась, стараясь заглянуть ему в глаза.

— Понимаю. Я бы тоже не простил.

— Мне?

— Нет, себе.

— А мне?

— Ты женщина, тебе вовсе не обязательно. Не женское это дело — война. Обошлись бы как- нибудь и без вас.

— Вот как ты думаешь?

Кажется, она обиделась, даже отпустила его руку.

— Ну ладно, не сердись. — Гордей обнял ее за талию и примирительно пояснил: — Я просто так.

— И просто так не надо. Обещай, что больше не будешь, — потребовала Наташа.

— Хорошо, обещаю. А ты обещай, что будешь беречь себя.

— Постараюсь, — не очень уверенно сказала она и снова взяла его под руку.

Они долго шли молча. В верхушках деревьев тихо шелестел ветер, срывал последние листая, которые темными пятнами ложились на чистый снег. А сверху падала уже не колючая мелкая крупа, а крупные мягкие хлопья, они кружились и кружились, оседали на ветках деревьев, таяли на губах. Погасли последние огни в домах, и только дворец все еще был ярко освещен. Там спали первые бойцы революции. А в комнате на втором этаже, склонившись над картой, сидел смертельно уставший человек и задумчиво смотрел на тонкие разноцветные линии, причудливо переплетенные в красные, синие и зеленые узлы. Широкая черная стрела рассекала их и упиралась своим острием в извилистую линию фронта. Местами линия обрывалась.

Все эти линии, узлы и стрелы были нанесены на карту неделю назад. Куда они сейчас переместились, где он, этот фронт? Из последних отрывочных сведений можно было понять только одно: фронт не просто близко, а всюду. И может быть, эта ночь — последняя спокойная ночь на многие месяцы и годы. Может быть, завтра, через час, через минуту тишина лопнет от внезапного взрыва, высоко взметнется пламя, кровавые отсветы его упадут на этот первый снег, укрывший исклеванную снарядами, истерзанную землю тонкой белой простыней, крахмально похрустывающей под ногами.

…Сухо, как щелчок кнута, прозвучал выстрел. Послышался приглушенный снегом топот.

— Подожди здесь! — крикнул Гордей и, на ходу вынимая револьвер, бросился туда, откуда прозвучал выстрел. Там уже никого не было, не слышно было даже топота. Но вот донесся стон, и только теперь Гордей увидел, что на противоположной стороне улицы под забором кто‑то лежит. На белом снежном фоне отчетливо выделялась темная фигура.

Склонясь над лежавшим матросом, Гордей уловил теплый запах крови. В темноте невозможно было понять, куда ранен человек. Гордей ощупывал его, кровь, кажется, была всюду. Она темными ручейками растекалась по снегу, ручейки эти, разбухая, расплывались в черные пятна.

Подбежали трое патрульных солдат Финляндского полка, подошла Наталья. Ощупав раненого, сказала:

— Кажется, в грудь попали. Ну‑ка помогите.

Когда раненого, положив на шинель, донесли до дворца и падавшая из окна полоса осветила его лицо, Гордей невольно вскрикнул:

— Петро!

Глава третья

Несмотря на просьбы и даже угрозы, в операционную Гордея не пустили, и он сидел за тем столиком, за которым час назад увидел Ирину. Она тоже сейчас была там, в операционной, как и Наталья и все другие сестры, немало переполошенные этим ночным, казалось бы, не боевым ранением. Что они там делают с Петром? Судя по всему, рана опасна, пуля застряла где‑то в груди. Кто же в него стрелял, почему именно в него?

Уж не этот ли опять… Павел? Впрочем, какое это имеет значение?

Время тянулось мучительно медленно. Висящие на стене часы в длинном, как гроб, футляре пробили половину первого, — значит, с тех пор, как Петра унесли в операционную, прошло всего двадцать минут, а Гордею казалось, что прошло уже много часов. Может быть, так казалось потому, что за эти двадцать минут он перебрал в памяти все, что у него было связано с дядей — от первой их встречи возле брошенной Акулькой избы до вчерашнего мимолетного свидания здесь, во дворце…

Из операционной вышла Наталья, не отвечая на нетерпеливый вопрос Гордея, молча прошла в свой угол. Потом появилась Ирина, за ней, на ходу вытирая полотенцем руки, — врач. Гордей встал, шагнул ему навстречу:

— Доктор, что там?

Врач устало опустился на стул, вытер полотенцем лицо и сказал:, — Плохо.

— Умер? — испугался Гордей.

— Пока жив. Нужна операция, пуля застряла в легких. Операция слишком сложная, я не имею права на нее решиться. И вообще, я не хирург, а терапевт, хирургией занимаюсь потому, что больше заняться некому. Да и то делаю лишь самые простые операции. С такой — не справлюсь. Извините… — Вдруг сник он под напористым взглядом Гордея.

— А как же он? — Гордей кивнул в сторону операционной.

— По — видимому, умрет. Может быть, протянет еще сутки, не больше.

— Ведь надо что‑то делать! — негодующе воскликнул Гордей.

— А что я могу сделать? — Врач бросил полотенце на стол. — Я же вам объяснил: нужен хи- рург.

— Может, раненого надо отвезти в Петроград? Там‑то уж найдется хирург.

— Нет, раненый не транспортабелен, умрет по дороге. Вот если бы найти хорошего хирурга здесь. Да где его найдешь? — растерянно развел руками врач и дернул за тесемки халата.

И тут Ирина решительно шагнула навстречу врачу и сказала:

— Будет хирург. Хороший хирург.

«А ведь и верно, отец‑то у нее профессор хирургии! — обрадовался Гордей. — Но как же она…»

— Хорошо бы достать автомобиль, — сказала Ирина. — Поезда сейчас не ходят, а времени у нас мало.

— Можно взять наш, санитарный, — сказал врач. — Только где вы найдете хирурга? — Он недоверчиво посмотрел на Ирину, удивляясь ее решительности.

— Найду.

— Она найдет, — подтвердил Гордей, — Я знаю.

— Ну хорошо, собирайтесь. Да предупредите, что с инструментами у нас плоховато… Сейчас я напишу вам диагноз, — торопливо согласился врач, поверив не столько Ирине, сколько Гордею.

Гордей побежал искать шофера. Искать пришлось недолго: шофер спал в коридоре возле лазарета, Гордей легко отличил его по лежавшей рядом шоферской кепке с очками.