Ночные окна. Похищение из сарая - Альманах «Подвиг»

Теперь я знал практически все. Картина всех происшедших в клинике событий выглядела достаточно четко. Словно я рассматривал ее сквозь увеличительное стекло. Или видел фильм в замедленном действии, когда отдельные детали и нюансы в игре актеров-профессионалов уже не ускользают, а, напротив, притягивают внимание. Мне ясно было, кто убил мадам Ползункову. И почему скончалась старая актриса. И чья рука подбросила отрезанную голову собаки в кровать к Анастасии. Кто ударил меня ночью по голове. И кто прятался под маской и балахоном в бассейне. И даже где скрывается неуловимый Бафомет. И многое-многое другое. Сейчас же мне предстояло поставить точку в затянувшемся спектакле. Сыграть финальную сцену и опустить занавес. Это будет мой день. Он должен стать триумфальным. Игра окончена, финита ля комедия.

Велев Анастасии оставаться пока здесь, я направился в соседнюю комнату, где Левонидзе разжигал камин. Зубавин стоял возле окна. Волков-Сухоруков разговаривал с Шиманским. Я взглянул на часы. Время еще есть.

— Вы так и не уехали? — вроде бы удивленно, спросил я господина Шиманского. — Впрочем, это даже лучше. У нас с вами будет продолжение беседы.

— Охотно! — отозвался Владислав Игоревич. — Значит, вы передумали?

— Об этом мы поговорим позже. И не здесь, — отозвался я. — К двенадцати часам прошу вас прийти в столовую. На чашку чаю.

— Традиционная церемония, — добавил Георгий. — Отказываться нельзя, Владислав Игоревич, нанесете смертельную обиду хозяевам.

— Я вот все хочу выяснить у господина Шиманского: акции каких его предприятий поднялись в цене? И все ли свои активы он уже перевел за границу? — спросил Волков-Сухоруков.

— Пустой разговор! — отмахнулся от него мой дорогой тесть. — Так я вам и отвечу. Но, — тут он посмотрел на меня, — на чашку чаю непременно приду. Благодарю за приглашение.

— И вам спасибо! — любезно отозвался я.

— Прямо любо-дорого на вас обоих смотреть, всегда бы так, — заметил Зубавин. — А ром к чаю будет? — И подмигнул.

— Обеспечу всем необходимым, — сухо сказал я. — Не опаздывайте. — Затем слегка поклонился и вышел.

В коридоре меня нагнал Левонидзе.

— Что ты задумал? — зашептал он. — Нашел убийцу?

— Почти что, — уклончиво ответил я.

— А ты знаешь, с какой целью сюда приперся этот гад Шиманский?

— Нет.

— Врешь. Ему нужны какие-то дневники и кассеты.

— Тебе-то откуда известно?

— Он сам мне сказал. Хотел меня перекупить.

— А ты не продаешься?

Георгий обиженно поджал губы.

— Мы с тобой не первый год вместе!

— Как раз — первый. Ну, полтора года.

— Ты что, перестал мне доверять?

— Успокойся, — я похлопал его по плечу, — все в порядке. Он получит то, что хочет.

— Ладно, — произнес Левонидзе, пытливо глядя на меня. — Только умоляю, не перегни палку. Шиманский — фигура в государстве влиятельная. От него многое зависит.

— Но только не я. И надеюсь, не миллионы других русских людей, которые наконец-то начинают очухиваться после глубокой спячки. Время шиманских проходит.

— Ладно, — вновь повторил Георгий. — Тебе виднее. Я с тобой всегда рядом. Можешь на меня положиться.

— Конечно, — сказал я, пожимая его протянутую руку. А сам подумал: «Всегда рядом — это точно. Особенно нынешней ночью, когда крался за мной по коридору, а потом шандарахнул чем-то по голове. Чтобы залезть в сейф. Да не вышло». Хотелось спросить его и о другом, но пока я промолчал. Он сам задал вопрос:

— Ты знаешь, что Волков-Сухоруков уже три месяца как не работает в ФСБ?

— Догадывался, — сказал я.

— Я выяснил это совершенно точно час назад. Искал тебя, хотел сообщить. Я позвонил своему приятелю из Конторы. Так, на всякий случай. Что-то меня тревожило изнутри. И оказалось — попал в самую точку.

— Выходит, его отправили на пенсию?

— Вывели в резерв, так у них это называется, — уточнил Георгий. — Так что если он и продолжает вести следствие по делу Бафомета-Лазарчука, то по собственной инициативе. Видимо, хочет довести этот «висяк» до конца, на свой страх и риск. Ай да Василий!

— Или же у него какие-то иные цели, — туманно добавил я. — В любом случае, все скоро разрешится. Наберемся терпения. До двенадцати часов.

— Будет какой-то сюрприз? — встревоженно спросил Левонидзе.

Он явно начинал нервничать.

— Скоро уже, — отозвался я. — Мне надо еще других предупредить и пригласить к чаю. На новую психоигру с элементами трагикомедии.

— Ну что ты все пургу гонишь? — совсем уже обиделся мой помощник, славный и незаменимый в своем деле.

— Ждите ответа, — произнес я и отправился собирать свою паству.

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ, плавно переходящая в ЭПИЛОГ

К полудню в столовой собрались все. Я даже позвал охранников — Сергея и Геннадия, на всякий случай. Ворота на территорию клиники были заперты. Мои ассистенты разносили по столикам чай, печенье, конфеты, другие сладости. Жан и Жанна старались выслужиться, надеясь, что я все же не уволю их в понедельник. Я еще не решил: может быть, и оставлю. Воровство — не столь тяжкий грех, а людей нужно уметь прощать, тогда они скорее исправятся. Анастасия сидела недалеко от меня, спокойная и сосредоточенная. У входа расположились Гамаюнов и Харимади, они были поглощены друг другом. Зато блестели глаза от любопытства у Леночки Стаховой и Зары Магометовны, между которыми устроился Тарасевич, посасывая пустую трубку. Дым же из другой трубки пускал Волков-Сухоруков, стоявший у полуоткрытого окна. Устало выглядел Левонидзе, как-то осунулся, с синими кругами под глазами. Безмолвно каменела в углу столовой Параджиева. Нетерпеливо постукивал ложечкой по столу Леонид Маркович Гох, а сидящие рядом с ним Каллистрат и Стоячий о чем-то тихо переговаривались. Олжас (Тазмиля) то и дело прикладывался (-лась) к фляжке с рисовой водкой. Сатоси бросал быстрые, еле приметные взгляды по сторонам. Бижуцкий разглядывал ногти, а порой одергивал пижаму, словно это был вечерний смокинг. Последними в столовую вошли Шиманский и Зубавин, уселись за свободный столик. Я взглянул на часы — было ровно двенадцать.

— Ну что же, дамы и господа, можно приступать! — почти торжественно произнес я, выйдя на середину зала. Так мне было удобнее говорить и лучше всех видеть. — Прежде всего, хочу предупредить, что с этой минуты у нас начинается «Час откровений». Поэтому предлагаю не стесняться.

— Разоблачайтесь, господа, обнажайтесь! — шутливо выкрикнул Бижуцкий и даже стал стягивать с себя пижаму.

— Вы меня не совсем верно поняли, Борис Брунович, — мягко урезонил его я. — Общие покаяние и исповедь существуют, как и коллективная молитва. Они ведут к духовному очищению. Конечно, в индивидуальном плане, все выглядит несколько удобнее и проще, на людях же для этого нужно приложить немало душевных сил, переступить через внутренний запрет, табу, сделать важный нравственный шаг в своей жизни. Оставить грех за порогом, за чертой.