Щекочу нервы. Дорого (сборник) - Андрей Дышев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что вам надо? – услышал он глухой голос жены.
– Это я, Оля, – ответил Кабанов, ужасаясь тому, насколько жалобно и неуверенно он ответил.
Жена колебалась, но все-таки отперла вторую дверь и чуть приоткрыла ее. Кабанов увидел нечто милое, теплое, обернутое в красный халат и волнующе пахнущее сонной женщиной.
– Вам чего? – спросила она, нахмурив брови.
– Оля, это же я! – сиплым от волнения голосом сказал Кабанов.
К изумлению Кабанова, Оля вдруг выругалась матом, да так громко, что эхо разнесло по этажам ее последние слова:
– …кто такую харю впустил в подъезд?! Вон отсюда, пока я охрану не вызвала!!
– Оля… Олюшка… Ты что?! – опешил Кабанов, хватаясь за ручку двери. – Мужа не узнаешь?
– Какого еще мужа?! Нет у меня никакого мужа!!
Тут Кабанов усомнился, а Ольга ли это, и в свою ли он квартиру позвонил? Глянул на латунную шестерку, врезанную в красное дерево, потом на тонкие брови жены, на ее точеный носик, пухлые губки. Нет, не ошибся, ни квартирой, ни женой.
– Ты глаза разуй-то, – посоветовал он. – Это же я, Артем Кабанов! Я взорвался вместе со своим «мерсом», а потом меня в подвал посадили! И вот только сегодня я оттуда сбежал! Я ванну хочу принять, побриться, пожрать…
В глазах Ольги мелькнул испуг. Теперь она пристально вглядывалась в лицо Кабанова.
– Не может быть, – прошептала она.
– Может, лапочка, может! – заверил Кабанов и уже был готов заключить супругу в объятия, как она поморщилась, чуть подалась назад и отрицательно покачала головой.
– Нет, мой муж похоронен на Литейном кладбище, участок двести пятьдесят. Я тебя не знаю! Немедленно уходи, пока я не вызвала охрану!
Она попыталась захлопнуть дверь, но Кабанов успел подставить ногу.
– Ты что, глупая баба, ополоумела?! – взревел он. – Кого ты могла похоронить, если вот он я! Вот, вот! Вот мои руки, моя голова, мой нос. Я не погиб! Я выжил! А моего пассажира разнесло в клочья. Наверное, его приняли за меня!
– Ты говоришь страшные вещи! – прошептала Ольга, изо всех сил пытаясь закрыть дверь. – Я тебе не верю. Самозванец!
– Да я просто похудел и оброс! Да ты посмотри на мои глаза! На нос! На зубы! Разве это не я?
– Нет!! Убери ногу!! От тебя смердит!!
– Это не от меня, а от телогрейки!! Я ее в мусорном баке нашел!!
– О господи!! Помогите мне кто-нибудь!!
– Не сходи с ума, Олюшка! Хочешь, я скажу тебе то, что мог знать только твой муж? Про родинку, которая там… сама знаешь где. Или про твое любимое блюдо?
– Какое блюдо?
– Жареная курица!
– Вранье! Терпеть не могу жареную курицу!
– Как не можешь? Ты же любила ее!
– Ничего я не любила! Ногу убери!
– Ну, хочешь, я скажу, какие у тебя платья в шкафу? Какое белье ты носишь?
– Мое белье видела вся страна, потому что я фотографируюсь на обложки журналов!! Ногу, я сказала!!
Тут Ольга замахнулась и врезала Кабанову по голове рожком для обуви. Ему не было больно из-за густой шапки волос, но все же он опешил от такой откровенной агрессии и отшатнулся назад. Ольга не преминула захлопнуть дверь.
– Имей в виду! – продудела она в замочную скважину. – Если ты сейчас же не уйдешь, я вызову охрану! – И гадливо добавила: – Жулик!
12
Все произошедшее никак не укладывалось в голове Кабанова. Он пялился дикими глазами на неприступную дверь, и его расщепляло двойственное чувство. С одной стороны, в нем бурлило острое желание искрошить дверь в щепки и силой взять то, что ему законно принадлежало. А с другой – его давили страх и раболепие перед дорогой дверью, роскошной женщиной и ее угрозой вызвать охрану.
Страх оказался сильнее, и Кабанов торопливо потрусил вниз. Благоухающая лестница уже не казалась ему родной, и подъезд не вызывал сладостные ассоциации, а консьержка вообще представилась разъяренным чудищем, вывалившимся из фильма ужасов. «Надо же! – думал он, выбежав на улицу. – Она похоронила своего мужа! А я в таком случае кто? Может, Ольга имела в виду какого-то другого мужа, которого я никогда не знал?»
Этот вопрос надо было решить немедленно, ибо на нем, как мясо на шампуре, висели все блага, которыми Кабанов имел полное право пользоваться. Отбежав от подъезда на безопасное расстояние, Кабанов затаился за мусорными баками. Оттуда он внимательно рассмотрел дом, который принял за свой. Сомнения его рассеялись, ошибка была исключена. Именно в этом доме пять лет назад, на третьем этаже первого подъезда, Кабанов купил пятикомнатную квартиру.
В мусорном баке копались два гражданина, лица которых показались Кабанову необыкновенно знакомыми. Он хотел было поговорить с ними и расспросить, где они могли встречаться, но тут понял, что граждане как родные братья похожи на Бывшего, экс-Командора, а также на Толстуху, Полудевочку-Полустарушку и Зойку. Кабанов даже улыбнулся от такого удивительного сходства. Но эта улыбка «братьям» не понравилась.
– Дуй отсюда! – шамкая голыми деснами, просипел один из них. – Оба ящика наши!
– Ага, ваши! – возмутился Кабанов. – Эти баки стоят рядом с моим домом, а потому все, что в них, тоже мое!
Он мог бы пойти на принцип, набить наглецам рожи и отстоять то, что по праву принадлежало ему, но Кабанов спешил разобраться с живыми и мертвыми мужьями Ольги. Литейное кладбище, которое считалось в городе самым престижным, находилось недалеко, и это обстоятельство избавляло Кабанова от необходимости штурмовать автобус. Чугунные ворота главного входа, украшенные коваными амурчиками, были распахнуты, из глубины тоскливой рощи доносилось карканье ворон и хриплые звуки духового оркестра. Едва Кабанов зашел на территорию кладбища, как из маленького кирпичного домика, похожего на часовню, вышел бритый наголо мужчина с глубоко посаженными, как у совы, глазами.
– Далеко собрался? – спросил он Кабанова.
– Могилку надо проведать, – ответил Кабанов не совсем уверенно, потому как не был готов давать кому-либо пояснения относительно своих намерений.
– Какую еще могилку? – скривив губы, уточнил мужчина.
– На двести пятидесятом участке… – со странным желанием представиться по полной форме ответил Кабанов. – Я родственник…
– Я так и понял, что родственник, – ответил мужчина, сплюнул под ноги и посмотрел на мрачный строй деревьев, над которыми кружили и вопили вороны. – Но там уже давно нет ничего.
– В каком смысле? – пробормотал Кабанов. – Перезахоронили, что ли?
Мужчина искоса взглянул на Кабанова, затем вынул из кармана спичку и стал ковыряться в зубах.
– Дурной или прикидываешься? – спросил он. – Я говорю, что сейчас нет ничего на могилах. Ни водки, ни хлеба. Разве что там… – И он кивнул в ту сторону, откуда доносилась траурная музыка. – Позже приходи, когда закопают и помянут. Наверняка много чего останется. Заодно снег на дорожках почистишь.
– Вы меня не поняли, – прикладывая оголенную руку к груди, начал объяснять Кабанов. – Мне не нужна другая могила. Мне нужен двести пятидесятый участок.
Мужчина испепеляюще взглянул на Кабанова, кинул обгрызенную спичку под ноги и процедил:
– Добро, топай. Но если что с могилой сделаешь, то отсюда уже никогда не выйдешь. Врубился?
Кабанову было страшно. Он готовился к потрясению и, пока шел по пробитой в снегу тропе, представлял себе всякую ужасную белиберду: то себя мертвого, со скрещенными на груди руками, то открытый склеп, откуда доносится зовущий его голос, то поднимающийся из-под земли гроб, похожий на люльку с песком. Но реальность оказалась совсем не страшной, а даже забавной. Кабанов издали увидел высеченный из красного гранита бюст и сразу узнал себя. Красный камень будто фонтанировал из-под земли, и там, где должен быть пенный гребень, вырывался на волю Артем Кабанов, могучий, непокоренный, гордый и красивый до слез. Памятник потряс Кабанова. Он несмело приблизился к нему, преисполненный глубочайшего уважения к усопшему, несколько раз прочитал высеченную в граните надпись: «Кабанов Артем Анатольевич, 3.05.71 – 7.09.04. Спи и не восставай от плача моей скорби!» Его впечатлили эти душераздирающие слова: «от плача моей скорби». «Сильно сказано! – подумал Кабанов, обходя памятник со всех сторон. – Интересно, Ольга сама это придумала или выбрала из списка готовых надписей в похоронной конторе?»
Он все никак не мог оторвать взгляда от могучей фигуры, высеченной из камня. Атлетическое телосложение гранитного Кабанова было, безусловно, гиперболизированным воображением скульптора, тем не менее Кабанов легко уверовал, что он и в самом деле такой – романтический титан с квадратно-волевой челюстью и безукоризненными чертами лица, рвущийся куда-то в небо. Против своей воли Кабанов пустил слезу и, размазывая ее по лицу, пожалел о том, что пришел сюда без цветочков. Некоторое время Кабанов думал о себе в третьем лице: вот, мол, какой хороший был человек, и как его жаль, и как рано он погиб. Потом совершенно безболезненно третье лицо трансформировалось в первое, и Кабанов с веселым оптимизмом сказал сам себе: «Получается, дружище, что Олюшка тебя похоронила! Вот хохма-то какая! Мне при жизни памятник поставили! Да с таким памятником я просто обязан жить долго и счастливо!»
