История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I - Алексей Величко

Внешне приход сыновей святого императора к власти не отличался от уже знакомых сценариев: их с жаром признало войско и весь народ; были принесены соответствующие клятвы верности сенаторами и лицами остальных сословий, духовенством и судьями. Но имелась и существенная разница между Римской империей времён Диоклетиана и государством, современным детям св. Феодосия Великого. Вплоть до 395 г. разделение верховной власти никак не связывалось с делением Империи на две или более частей. Напротив, она всегда понималась как единое и неделимое государство. Внешним выражением этого единства служило обозначение летоисчисления именами двух консулов, один из которых назначался в Риме, а второй — в Константинополе. Выражением внутреннего политического единства государства являлись правовые акты императоров, которые публиковались о двух и более именах независимо от того, исходили они от западного государя или от восточного. Кроме того, фигура св. Феодосия Великого была столь монументальна, что западный двор и состояние провинций, находившихся под властью Валентиана II, почти полностью зависели от него.

Теперь же интересы обоих дворов постепенно начинают расходиться, чему были объективные причины. Святой император по-своему решил готский вопрос на Востоке, сделав варваров союзниками и открыв им самый широкий доступ к государственным должностям. Но на относительно спокойном от варварских набегов Западе эта проблема была менее актуальна; там по-прежнему довлела прирождённая римская аристократия, крайне обеспокоенная тем, что после победы над Евгением готам была открыта дорога в их ряды. Даже в тех случаях, когда варвары оказывались полезными, их судьба была предрешена, как покажет история Стилихона при императоре св. Гонории. Кроме того, военные силы Империи были явно истощены и не имели возможности равномерно обеспечить безопасность римских границ, а кочующие то там, то здесь варвары мало задавались вопросом об интересах Рима, решая, какая очередная провинция (западная или восточная) станет очередным объектом их алчного поиска добычи. Поэтому уже через короткое время оба двора начинают заботиться о своих провинциях, исподволь подстраивая свою местную политику под вполне понятный и объяснимый принцип «сегодня умри ты, а завтра — я».

Зависеть от настроений другого двора на противоположном конце Вселенной не хотелось ни прирождённой римской аристократии на Западе, ни новым фаворитам на Востоке. Каждый из них по-своему оценивал степень опасности готского вторжения и, естественно, предлагал качественно разные, порой противоположные методы решения «готского вопроса». Принимать консолидированное решение, как это было раньше, стало уже едва ли возможно. После смерти св. Феодосия это обстоятельство открылось во всей полноте, и начиная с 395 г. оба августа становятся почти совершенно независимыми друг от друга в пределах своих территорий, а единство в политике начинает всецело зависеть от доброго согласия (или несогласия) обоих дворов[506].

Аркадий, унаследовавший от отца восточные провинции, почти достиг к тому времени 18-летнего возраста. Он родился в Испании ещё в ту пору, когда его отец был частным человеком, но получил очень хорошее образование уже в Константинополе. Аркадий мало напоминал св. Феодосия: он был небольшого роста, сухощавый и слабо развитый физически. Императора упрекали в вялости души и находили в нём слабый характер, что, пожалуй, является явным преувеличением. Аркадий был чрезвычайно благочестив и много времени уделял Церкви, многократно отправляясь на поклонение мощам святых. С ним связывают перенесение мощей св. Самуила в Константинопольскую церковь св. Фомы. Больше всего на свете он боялся оскорбить Церковь или вступить с ней в раскол, проявляя завидную щепетильность в церковных делах[507]. Его учителями были известный ритор Фемистий и диакон Арсений, позднее удалившийся в пустынь и прославленный Церковью[508].

Как и его отец, Аркадий был ортодоксальным христианином и ненавистником язычества. Уже в 394 г. от его имени был издан указ о запрещение языческих богослужений. В 397 г. по его повелению материал разрушенных языческих храмов Сирии направили на строительство мостов, дорог, водопровода и городских стен. А в 399 г. последовал указ о том, чтобы разрушить все языческие капища[509].

Из наследства отца Аркадию достались Фракия, Малая Азия, Сирия, Египет, Нижний Дунай. Иллирийская префектура была разделена между братьями; провинции Норик, Паннония и Далмация по-прежнему входили в состав Западной империи, но Дакийский и Македонский округа были присоединены к Восточной империи.

Заботясь о будущем старшего сына, св. Феодосий заранее поставил опекуном Аркадия Руфина, префекта претории, уроженца города Элузы в провинции Новемпопулана, что в южной Галлии. Как говорят, это был чрезвычайно деятельный человек с большим самосознанием, представительной наружности и с громадным состоянием. Не раз выручая св. Феодосия Старшего, оказывая ему бесценные услуги, он тем не менее никогда не забывал ни о личном интересе, ни об обидах, нанесённых ему. Всякий человек, хоть раз перешедший ему дорогу, был обречён. Правда, сильная фигура святого императора не позволяла раскрыться худшим качествам души Руфина, но при совсем ещё юном Аркадии последние преграды на пути замыслов опекуна пали. Двор содрогнулся под его неограниченной властью: открытая продажа должностей, взятки, вымогательство и т.п. стали преобладающим явлением в годы его опекунства. При этом Руфин оставался искренне верующим христианином и нежно любящим отцом. Неподалеку от Халкидона, в местечке «Дуб», он построил великолепную виллу и рядом величественную церковь во имя св. апостолов Петра и Павла, где множество монахов ежедневно совершали службы. При освящении храма присутствовали едва ли не все восточные епископы, и сам Руфин принял таинство крещения. Уже давно являясь обеспеченным человеком, опекун Аркадия продолжал приумножать своё богатство, втайне надеясь выдать свою единственную дочь за Аркадия, и потому готовил ей приданное[510].

Он был столь же корыстолюбив, как и властен, что создавало ему массу врагов в придворных кругах. Первым из них после Стилихона (опекуна западного императора св. Гонория, о котором речь пойдет ниже) являлся некто евнух Евтропий, ещё в детстве проданный в рабство на Востоке, но попавший в Константинополь и сумевший при св. Феодосии добиться высокой должности препозита царской опочивальни.

Второй фаворит ничем не отличался к лучшему от Руфина, когда речь шла о применении власти и способах обогащения. «Они оба грабили всё, полагая могущество в богатстве. Ни у кого не было ничего собственного, если это не было им угодно. Все дела судебные вершили они. Многочисленная толпа людей бегала и узнавала, нет ли у кого поместья плодоносного и богатого», — характеризовал их современник[511].

Руфин, Стилихон и Евтропий замечательно характеризовали собой состояние имперской элиты. Надо сказать, к тому времени римская аристократия уже не была столь монолитна, как прежде. После первого отражения готской угрозы, ещё при св. Феодосии, в Империи возникло три политических партии, качественно разнящихся между собой. Первая партия («германская»), во главе которой стоял известный военачальник Гайна, сгруппировала вокруг себя готов и тех римлян, которые разделяли политические взгляды св. Феодосия. Сильной стороной этой партии являлись её многочисленность и наличие сильных лидеров (Гайна и Стилихон); слабой — то, что в массе своей готы были арианами, что отторгало их от остального населения Империи.

Вторая партия, сформированная евнухом Евтропием, состояла из пришлых малородовитых, но удачливых сановников, волей судьбы вознёсшихся над всеми. Готы им были так же малопривлекательны, как и прирождённые аристократы, брезгливо сторонившиеся евнухов и вчерашних слуг. Они искренне считали себя достойными своих высоких должностей, презирая потомков Сципионов и Туллиев, не сумевших сохранить свои богатство и влияние. Как им казалось, расцвет Империи возможен только при условии, что их, как «деловых людей», пустят во власть и позволят по-своему управлять государством на «новый» манер. Очевидно, эта партия была относительно немногочисленная, к тому же её раздирали внутренние разногласия и обычная неразборчивость в средствах достижения собственных целей, когда во имя личного блага легко отдавались на заклание вчерашние сторонники и союзники. Всё же, с учётом статуса членов этой партии и их могущества, она имела серьёзное влияние на дела в Империи.

Наконец, третья партия включала в себя традиционную римскую аристократию, крайне недовольную тем, что почти все важнейшие должности заняты бывшими варварами и евнухами. В этой партии не было ярких представителей власти, но, как ни странно, она будет иметь большое влияние при дворе обоих императоров, умело используя вражду своих врагов друг с другом[512].