Калинов мост - Сергей Шведов

– Иными словами, Вивьер пытался возродить в благословенной Апландии языческий культ Вакха?

– Да. Более того, он называл себя богом и склонил к сожительству более тысячи местных девиц и замужних женщин. Эти ведьмы, называвшие себя вакханками, сиречь одержимыми, бесновались по всей Апландии, захватывали замки, и даже разоряли монастыри, сначала вводя монахов в грех, а потом убивая их во славу своего кумира.

– О том, что Вивьер вновь появился в Апландии, вы узнали от сира Антуана де Шаузеля?

– Да, он сказал мне об этом.

– А об Анастасии де Вильруа он тоже вам рассказал?

– За этой ведьмой мы следим уже давно.

– А о недавно произведенном на свет боге Аполлоне Гиперборейском вы тоже наслышаны, монсеньор Паулино?

Худое лицо инквизитора пошло красными пятнами. Он не мог не отдавать себе отчета в том, что во вверенном его заботам краю происходят вещи, выходящие за рамки обычного. Но вместо того, чтобы ударить в колокола и обратиться за помощью вышестоящим иерархам, он решил разобраться во всем самостоятельно и оказался в ловушке.

– Вы ведь не можете покинуть этот замок, монсеньор?

– Что вы сказали, сир Вадимир де Руж?

– Я сказал, монсеньор Паулино, что вас в этом замке удерживают вакханки, иначе вы были бы уже далеко от этих мест.

Глаза монсеньора вспыхнули гневом, тело напряглось, в бесцельных попытках оторваться от кресла, побелевшее лицо покрылось капельками пота:

– Это ты во всем виноват, дьявольское отродье!

– Нет, монсеньор Паулино. К данному происшествию я не имею ни малейшего отношения. Скорее всего, и Вивьер тоже. Вы не помните, сколько дочерей у сира Витора де Вуатюра?

– Кажется, девять, – хрипло произнес монсеньор. – Очень благочестивые девицы.

– Настолько благочестивые, что до сих пор пребывают в безбрачии. Хотя от женихов вроде бы нет отбоя. Взять хотя бы сира Франсуа де Мелазона. Богат, знатен, красив. Может мне пригласить его для беседы, монсеньор Паулино. По-моему, он нам расскажет много чего интересного.

– Зовите, – обессиленно махнул рукой инквизитор.

Я монсеньору Паулино сочувствовал, поскольку он был жертвой не сластолюбия, а служебного рвения. Конечно, попав в затруднительную ситуацию, он мог бы вести себя и поумнее, но у него, видимо, не хватило духа сознаться в собственном падении окружающим его благочестивым монахам. А то, что благочестивые монахи оказались практически в том же незавидном положении, что и их патрон, ему, вероятно, и в голову не пришло.

Сир Франсуа де Мелазон смущенно откашлялся у порога. Масляные глазки его шныряли по углам, не желая встречаться с горящим взором разгневанного инквизитора. Доблестный рыцарь был в курсе происходящих в замке чудес, и для того, чтобы понять это, вовсе не требовалось быть великим психологом.

– Итак, сир Франсуа, вы великий грешник, – вздохнул я.

– Признаю, – покаянно вздохнул де Мелазон. – И глубоко раскаиваюсь.

– Сир Витор знает о проделках своих дочерей?

– Разумеется, нет. Благочестивый рыцарь спит по ночам. Зато в замке Вуатюр нет ни одного мужчины, который хотя бы раз не побывал здесь, в заброшенной части замка.

– Почему вы не предупредили меня об этом, нечестивец? – сверкнул глазами в сторону рыцаря.

– Я не тороплюсь умирать, монсеньор Паулино, – криво усмехнулся сир Франсуа. – Заметьте, я и сейчас вам ничего не сказал. Ибо в этом замке не любят болтливых и без раздумий вырывают слишком длинные языки.

Конечно, не только страх мешал сиру Франсуа поведать если не миру то хотя бы монсеньору инквизитору о безобразиях, творящихся в замке Вуатюр. Ибо рыцарь де Мелазон, в отличие от монсеньора Паулино был сластолюбцем. Не исключаю также, что он изменил христовой вере и переметнулся в язычество. С рыцарями подобное случается, особенно если в качестве жриц выступают обольстительные особы. Я не стал выспрашивать подробности ночных оргий, проходящих в старом замке, дабы не вводить в смущение монсеньора Паулино де Каприо, тем более что общение с местными вакханками не входило в мои планы. Я всего лишь искал дорогу к источнику их сексуального вдохновения. Мне казалось, что вакхический культ возникший в стенах замка Вуатюр стараниями господина Вивьера и сохранявшийся на протяжении столетий имел под собой вполне реальную основу, равным образом как и легенда о дороге в ад, ведущей из этого замка.

– Когда вакханки выйдут на охоту? – спросил я у сира Франсуа.

– В самое ближайшее время, – шепотом отозвался он. – Ночь уже вступает в свои права.

Замок действительно погружался в сон. Во всяком случае, суета во дворе стихала. Слышались, правда, голоса в соседнем зале, но это переговаривались сподвижники монсеньора, обеспокоенные, вероятно, странным поведением босса, запершегося с гостями в месте подозрительном, чтобы не сказать греховном. Несколько раз в дверном проеме возникала обеспокоенная голова какого-нибудь особо заботливого служки, но грозное шипение инквизитора заставляло неслуха в ужасе отскакивать назад.

– Началось! – со страстным придыханием произнес сир Франсуа. – Ох грехи наши тяжкие. Вы сильно рискуете, сир Вадимир. Вакханки обожают непосвященных.

– Спасибо за заботу рыцарь де Мелазон, но к вашему сведению я не просто посвященный, а еще и Совершенный.

Взоры рыцаря и инквизитора устремились на противоположную глухую стену, где не было ни дверей, ни окон, но, видимо, именно оттуда исходила сейчас главная опасность. В зале царил полумрак, ибо шести зажженных де Мелазоном свечей было явно недостаточно, чтобы рассеять ночную тьму в приличных размеров помещении. Я тоже от нечего делать уставился на стену, по которой как раз в этот момент промелькнули неясные тени. При желании их можно было принять за женские фигуры. Я был слегка разочарован столь тривиальным началом представления, и вслух выразил надежду, что продолжение будет более впечатляющим.

– В этом можете не сомневаться, сир Вадимир.

Стена, на которую мы все трое столь упорно смотрели, вдруг засветилась розоватым светом. Это было настолько неожиданно, что я невольно прикрыл глаза. А когда открыл их, то обнаружил, что у нас гости. Девять одетых в черные мантии фигур неслышно скользили в нашу сторону.

– Нет! – воскликнул монсеньор Доминго и попытался подняться с кресла.

Но этот его протест привел лишь к тому, что вакханки сбросили черные плащи и предстали перед нами во всем блеске неземной красоты. Не будь я занят решением проблемы сохранения человеческого рода во вселенском масштабе, то, наверное, не устоял бы перед чарами столь обольстительных особ, уже втянувших в свой греховный круг рыцаря де Мелазона и монсеньора Паулино, которым, похоже, предстояло сыграть роль фавнов. Что же касается меня, то я от этой чести уклонился, заявив вакханкам, что статус бога позволяет мне игнорировать подобные увеселения, предназначенные для простых смертных. Мое поведение было расценено грозными вакханками, как попытка вероотступничества, но жезл бога Велеса, поднятый над моей головой остановил их потянувшиеся ко мне руки с довольно острыми коготками.