При дворе последнего императора - Александр Мосолов

Я подтвердил это обстоятельство.

— Кажется, — продолжал император, — вы были одним из немногих русских, оставшихся верными Сандро… Мне даже рассказывали, что вам пришлось представлять какие-то оправдания после вашего возвращения в Россию. Расскажите мне, как было дело. Сандро мне был очень симпатичен…

Я рассказал в немногих словах, как произошла эта история, и отметил, что от грозившей мне опалы меня спасли приведенные в рапорте Александру III слова его отца на разводе в Михайловском манеже. Благодаря меня за службу в Болгарии, Александр II тогда добавил:

— Помни и вперед, что служба Сандро есть служба мне.

Франц-Иосиф был хорошо осведомлен о наших действиях в Софии.

— Я убежден, что царь очень сожалел о том, что сделали с Сандро. Заставив его уехать из Болгарии, ваши дипломаты пошли вразрез той политике, которую России было выгодно вести в княжестве. Очень у вас плохо подбирались генералы и представители, отправляемые в Софию…

Он прибавил еще, что, по его мнению, Сандро был очень талантливым человеком; «впрочем, он скорее годился вести солдат в атаку, чем княжить в таком молодом, бестрадиционном государстве, как Болгария, да еще в такую тяжелую эпоху».

Много лет прошло после этого разговора. Снова оказался я в Вене, сопровождая великого князя Андрея Владимировича, ехавшего с особою миссиею в Болгарию. После обеда, данного в честь Его Высочества, император подошел ко мне и во время разговора спросил меня, видел ли я вдову князя Александра, и сказал:

— Навестите ее, это ее обрадует. Она хорошая женщина. Раз уже вы приехали в Вену, не забудьте это сделать. Я ее очень люблю.

Свидания с болгарами могли бы занять немало страниц.

Принимая во внимание мою пятилетнюю службу в Софии после освободительной войны, государь назначил меня для сопровождения великих князей, представлявших Его Величество на целом ряде русско-болгарских празднеств. Возможно, что я посвящу особую книгу этим страницам русско-болгарских отношений. Настоящее мое изложение является сериею граффити без всякой политической окраски. Поэтому мне придется быть очень кратким.

Являясь бывшим адъютантом князя Александра Болгарского, я не мог рассчитывать быть персона грата при его преемнике, князе Фердинанде. Это было, между прочим, причиною, почему я просил не назначать меня «состоящим» при князе Фердинанде во время пребывания его в Петербурге. События показали, что я ошибался. Его Высочество, напротив, проявил мне симпатию я пригласил меня во время шипкинских торжеств быть его гостем в Софии, где выказал мне немало внимания.

Будущий болгарский царь весьма гордился своим зоологическим садом, и мне советовали его посетить. Придя туда как бы случайно, я встретился с князем, который повел меня по саду, славившемуся полною коллекциею змей, водящихся в стране.

— Хотите посмотреть змей?..

У меня издавна врожденное и неискоренимое отвращение ко всем пресмыкающимся. Из вежливости я, конечно, ответил утвердительно.

Князь повел меня к ящикам, наполненным этими отвратительными животными. К моему великому ужасу, он вдруг стал вынимать одну за другой змей из ящиков, предварительно надев для этого какие-то зеленые перчатки. Змеи извивались по его рукам. Кончилось дело тем, что Фердинанд подсунул мне одно из этих ужасных существ и милостиво разрешил поласкать его. С мужеством, достойным спартанца, я сделал надлежащий жест… Надо-ли прибавить, что успокоился я только тогда, когда мы перешли в другую часть сада. Очевидно, князь заметил по моему ответу, что я не поклонник змей, и так как по своему характеру он любил дразнить, то доставил себе удовольствие испытать крепость моих нервов. Затем Его Высочество повел меня в теплицы, подолгу останавливался пред пальмами и в точности называл латинское имя каждой из них.

Посещение зоологического сада, оранжерей и дворца, где мне был предложен интимный завтрак, заняли столько времени, что Ориент-экспресс, на котором я должен был уехать, задержан был на целый час по личному приказанию князя.

После завтрака Фердинанд предложил мне папиросу из своего великолепного портсигара, который подарил мне на память, вероятно, чтобы загладить шутку со змеями. По-видимому, все ученые немножко маньяки, даже когда у них короны на голове, однако милостивое и любезное отношение ко мне Его Высочества я не мог не оценить.

Визиты персидского шаха оставили в моей памяти только два анекдота. Их стоит рассказать.

На одном из придворных приемов целый ряд сановников и дам дефилировали перед восточным потентатом и были ему представлены. Отвечая на поклон одной из дам, шах громко сказал по-французски:

— Pourquoi: vielle? laide? decolletee?.. (Зачем: старые? безобразные? декольтированные?..)

Очевидно, в Тегеране приличия понимали иначе, чем в Петербурге.

Во время курских маневров шах, едучи на какой-то курорт, пожелал посетить Их Величества. Государь пригласил его присутствовать на финальном параде. Перед шахом пропустили громадное количество войск. Ему объяснили, что в параде участвуют сто тысяч солдат.

В известный момент шах подозвал знаком своего адъютанта и что-то сказал ему на ухо. Мой товарищ Бельгард, бывший в свое время инструктором персидской кавалерии, заметил, что адъютант остановился, совершенно беспомощный, около двери павильона, в котором помещались императрица и шах.

Оказывается, шах поручил ему пойти и лично удостовериться, что не одни и те же батальоны, повернув где-то сзади павильона, дефилируют по нескольку раз перед царем царей. Персидский офицер, бедняга, не знал, как исполнить столь деликатную миссию.

Бельгард свел его к тому месту, где происходила дислокация. Только этим путем удалось ему доказать, что парад производился без всякого обмана.

Государь, которому это доложили, долго смеялся над чисто восточною подозрительностью.

Переходя к вопросу о ежедневном обиходе Их Величеств, начну с того, как обстояло дело со столом.

Все, что относилось к столу и к церемониалу обедов и завтраков, находилось в заведовании гофмаршала двора графа Бенкендорфа. У него было два помощника — князь Путятин и фон Боде, которым присвоена была кличка «полковники от котлет»…

Граф Бенкендорф считал себя в сфере своего ведения безраздельным хозяином и владыкой, был очень ревнив насчет своих полномочий и никому не позволял ни малейшего посягательства на свои прерогативы. Само собой разумеется, ему приходилось держаться в рамках выделенной ему части бюджета двора, но деньгами этими он распоряжался совершенно диктаторски. Ему присвоена была высокая честь: личный доклад Его Величеству. Таким образом, он получал директивы непосредственно от царя. В исключительно важных случаях сообщал о полученных им приказаниях министру двора.