Дядюшка Наполеон - Irag Pezechk-zod

Мать Практикана в свою очередь ни на миг не отводила оценивающего взора от нелепой фигуры, боком восседавшей на диване.

Потом дядюшка повел речь об исключительном положении своего семейства с точки зрения общественного престижа. Но не успел он произнести несколько слов, как появился запыхавшийся Маш-Касем:

— Ага, сейчас Фаррохлега-ханум придет!

При этом сообщении все, особенно дядюшка и Азиз ос-Салтане, изменились в лице, испуганные внезапным появлением этой злоязычной ханжи. Дядюшка, стараясь говорить спокойно, чтобы не спугнуть сватов, сказал:

— Касем, мы же заняты… Скажи, дома никого нет.

— Эта дама всегда невпопад является, — пояснил отец. — Обязательно выберет для своего визита такой момент, как сейчас, когда у нас чисто семейные дела… Неизвестно, как ей удалось пронюхать…

После этой тирады мне все стало ясно. Я понял, кто наслал на нас Фаррохлега-ханум. Теперь отец мог быть уверен, что в течение двадцати четырех часов всему городу станут известны мельчайшие подробности про свадьбу и про женихову родню.

Дядюшка обратился к Практикану:

— Это одна из наших родственниц, но она женщина с дурным глазом, несчастье приносит.

В этот момент у дверей прихожей послышались уговоры Маш-Касема:

— Ханум-джан, зачем врать? До могилы-то… Все уехали барчука Пури встречать… Вам бы тоже не мешало на вухзал заглянуть.

И сразу же раздался резкий голос Фаррохлега-ханум:

— Ну-ка пусти, я сама погляжу… Я же слыхала, что они там разговаривают.

Я выглянул из оконца, выходившего к наружной двери, и увидел, как, оттеснив Маш-Касема в сторону, разъяренная Фаррохлега-ханум в своем неизменном черном платье и черном платке ворвалась в дом. С ее появлением в зале воцарилась мертвая тишина. Фаррохлега-ханум бросила в рот засахаренный орешек и изрекла:

— Ну, будем надеяться, что бог благословит. Я слыхала, вам предстоит радостное событие. Эта госпожа, конечно, мать жениха?

— Да, ханум, вы правы, это его мать, — вынужден был ответить дядюшка. — Вы зашли очень кстати… то есть я хотел сказать, что наши уважаемые гости пришли неожиданно… А Маш-Касему мы говорили, что… Словом, мы думали, что это кто-то посторонний. Вот и поручили Маш-Касему чужих…

— Ничего, ничего, не имеет значения, — прервала его Фаррохлега-ханум. Тут она повернула голову к матери Практикана:

— Ханум, да поможет вам бог, такой хорошей девушки во всем городе не сыскать! Добрая, красивая, домовитая, благородная… Кстати, жених-то чем занимается?

Вместо старухи ответил дядюшка:

— Господин занимает пост в уголовной полиции.

— О-о, ну поздравляю, помогай ему бог. А его лицо мне вроде знакомо… Так какой же это пост?

— Ханум, это неуместный вопрос, — отрезал дядюшка.

Асадолла-мирза, чтобы переменить тему, тут же вступил в разговор:

— Да, Фаррохлега-ханум, я слышал, этот бедняга, как его… скончался?

Это была благодатная мысль, так как «траурную даму» больше всего на свете интересовали похороны, поминки и тому подобное. Она тотчас приняла скорбный вид:

— Ах, не время сейчас об этом… Да, бедняжку хватил удар. Знаете, а ведь он был с нами в родстве — дальнем, правда. Поминки состоятся завтра. Неплохо бы и вам показаться. И ага тоже мог бы пожаловать.

Все было вздохнули свободно, но Фаррохлега-ханум без промедления вернулась к свадебной тематике и опять обратилась к матери Практикана:

— А что — отца жениха нет в живых?

— Нет, ханум-джан, сынок еще маленький был, когда он скончался.

— А чем он занимался?

Дядюшка опять выступил от лица будущей родни:

— Он принадлежал к землевладельцам Кума, поместье в Гиясабаде…

Но тут мать Практикана прервала его речь:

— Нет, ага, лучше уж я правду скажу, чтобы не было потом с нас спроса. Его отец вареной требухой торговал.

Дядюшка закрыл глаза рукой, Азиз ос-Салтане, стиснув зубы, издала какой-то нечленораздельный звук. Я посмотрел на отца. Глаза его странно светились. Я догадался, что он безмерно рад всему происходящему, но старается не показать этого.

Все пребывали в полной растерянности, не зная, каким образом заткнуть рот Фаррохлега-ханум. Она же, умело нанеся свой первый удар, видно, решила не давать собравшимся передышки, так как, кивнув головой, сказала:

— Лавочник, значит, был… Ну, это занятие неплохое. Что же тут темнить — торговал, не воровал!

Азиз ос-Салтане бросила на Асадолла-мирзу умоляющий взгляд, как бы прибегая к его защите, заклиная его любым способом обезвредить Фаррохлега-ханум. Однако та не унималась. Оглядев с ног до головы молча сидевшего в уголке Практикана Гиясабади, она заявила:

— А все-таки я вас где-то видела!

Жених уже раскрыл было рот, однако отчаянные знаки дядюшки и Дустали-хана заставили его промолчать. Но Фаррохлега-ханум вдруг воскликнула:

— А, вспомнила! Не вы ли это…

Тут Асадолла-мирза внезапно бросился к Фаррохлега-ханум и, сильно хлопнув ее ладонью по заду, завопил:

— Мышь!.. Мышь, будь она проклята!

Фаррохлега-ханум пронзительно взвизгнула, сорвалась с места и кинулась в коридор. Все вскочили. Азиз ос-Салтане и сестра Практикана громко вопили. Церемония приема была нарушена. Пока все растерянно топтались по гостиной, а Маш-Касем с веником преследовал мышь, Асадолла-мирза выскочил в коридор, подхватил под руку Фаррохлега-ханум и прошептал:

— Благоволите выслушать, дорогая ханум, у меня есть к вам срочное дельце.

И почти волоком увлек ее в одну из комнат цокольного этажа, расположенную поблизости от наружных дверей. Я пошел за ними и с удивлением услышал, как Фаррохлега-ханум приглушенно вскрикивает. Похоже, Асадолла-мирза, затыкая ей рот, настойчиво домогается ее благосклонности.

— Ни чести, ни совести, бесстыжий, — кричала она. — Да я тебе в матери гожусь! Помогите!.. Этот бессовестный… Помогите! Прикрой!.. Чтоб из тебя черти все кишки повытрясли!

Потом дверь комнаты с силой распахнулась, и Фаррохлега-ханум, белая как мел, дрожа от негодования, вылетела оттуда и бросилась к выходу, вопя:

— Бесстыдник, подлец… Глаза бы тебе выдрать…

Секундой позже в дверях появился Асадолла-мирза и, как бы все еще претендуя на добродетель Фаррохлега-ханум, устремился следом за ней. Когда она выбежала на улицу, Асадолла спокойно запер калитку и вернулся в дом. Подтянув галстук и стряхивая пылинки с костюма, он сказал с усмешкой:

— Единственный выход оставался… Надо же было избавиться от нее.

— Дядя Асадолла, вы так добивались ее милостей — а вдруг бы она согласилась? Как тогда?

— Очень просто, съездили бы в Сан-Франциско.

— С такой старухой?…

Асадолла-мирза с улыбкой покачал головой:

— Не скажи, она недурна… Я раньше-то пальцем до нее не дотрагивался, а телом она, оказывается, в порядке.

Когда мы вернулись в залу, все еще были заняты охотой за мышью. Асадолла-мирза вдруг подпрыгнул, присел, накинул платок на воображаемую мышь и крикнул:

— Поймал!

С этими словами он подбежал к наружной двери и распахнул ее, делая вид, что выбрасывает мышь в сад. Собравшиеся опять успокоились. Дядюшка Наполеон заговорил, стараясь сгладить впечатление:

— Вы, ханум, должны нас извинить, эта женщина, как вы заметили, не слишком умна. Одно беспокойство от нее.

— Осталась старой девой, — подхватил Асадолла-мирза, — жизненным сокам выхода не было, вот на рассудок и повлияло.

Мать Практикана добродушно сказала:

— Ничего, ага, такого сорта уроды в каждой семье найдутся. — Тут она вновь устремила оценивающий взгляд на Дустали-хана и заключила: — Коли среди ста роз один шип попадется, это не беда.

Я сидел на высокой скамеечке неподалеку от Асадолла-мирзы и Дустали-хана и слышал, как тот говорил:

— Асадолла, ты помнишь мою бельгийскую двустволку, она еще так тебе понравилась? Я ее тебе подарю, если ты устроишь, чтобы Практикан снял для своей мамаши отдельную комнату. Деньги я на это дам — только бы она не появлялась в нашем доме… Да и вообще, какой смысл Практикану из-за двух-трех месяцев оставлять прежнюю квартиру, всю жизнь ломать, таскать с места на место мать и сестру?

— Моменто, моменто, — вполголоса отвечал ему Асадолла-мирза, — что же это за картина получается? Практикан с сестрицей останется у вас, а мать свою упрячет куда подальше?

— Да пусть и сестру к ней в придачу забирает. Нет, ты представь себе, я целых три месяца буду по утрам видеть эту бородатую бабу — жуть берет! Асадолла, такого ружья ты ни у кого в городе не найдешь!

— Ну что ж, я попробую, но уговорить будет трудно. Сейчас эта Жаннет Макдональд тешится мечтой заключить тебя в объятия.

Асадолла-мирза знаком вызвал за дверь Практикана, но через несколько минут оба вернулись. После того, как разговор в зале вновь оживился, Асадолла-мирза негромко сказал Дустали-хану: