Александр Дюма Великий. Книга 2 - Даниель Циммерман

«— Вот тебе тридцать рублей, — говорю, — хотя мне представляется, что ты сплутовал».

Зайцам и куропаткам Александр всегда предпочитал крупную дичь, вроде кабана, косули или волка. И никогда прежде не приходилось ему охотиться на человека, что, должно быть, горячит кровь. Случай представился ему в небольшом селении под названием Касафьюрт. Там стоял полк, насчитывающий несколько сильных личностей, «поклявшихся всякую ночь добывать по крайней мере одну чеченскую голову», ибо что ни чеченец, то бунтовщик, вор, насильник и похититель. Отрезать чеченцу голову — категорический императив, но только нужно помнить о правиле «человек за человека». Александр отлично это понимает, и «с этого момента мне в голову запала неотвязная мысль — ближайшей же ночью отправиться с охотниками». Следующий день прошел в дружеской пирушке в обществе танцовщицы-лезгинки, а ночью сели на коней. Далеко удаляться от города не было нужды: засаду устроили у реки, и Александр оказался рядом с офицером по фамилии Баженюк. Время течет неспешно, в горах кричат шакалы, проходит небольшой отряд татар, в принципе замиренных, и русские их не трогают. В своем рассказе Александр дает понять, что его мучили угрызения совести: «Холодной и темной ночью мы лежали на берегу незнакомой реки, на враждебной земле, с карабином в руках и с кинжалом под боком, не совсем так, как мне двадцать раз случалось лежать в засаде на дикого зверя, но в ожидании быть убитым или убить таких же людей, как мы, созданных по образу божьему, как и мы! И в это предприятие мы вверглись со смехом, как будто бы нам ничего не стоило пролить ни собственную, ни чужую кровь!» Вполне хороший человек, но на самом деле, как всякий охотник или всякий солдат в подобной ситуации, он находится в том состоянии легкого физического перевозбуждения и умственной опустошенности, которое позволяет напряженней вглядываться в темноту и улавливать малейший шорох. Внезапно он вздрагивает, Баженюк делает ему знак не двигаться: это только великолепный олень, пришедший вместе со своим семейством напиться. И здесь мы вполне разделяем сожаление Александра о невозможности его подстрелить. И вдруг приближающийся стук копыт, женский крик, Баженюк бросается вперед, выстрел. Возвращается Баженюк, неся на спине женщину, сжимающую в руках ребенка, и держа «в левой руке за длинную косицу голову чеченца, мокрую от воды». Александр в растерянности: да, женщина и ребенок спасены, подлый похититель получил по заслугам, «но я снова и снова спрашивал себя, вправе ли мы выслеживать человека так же, как выслеживаем оленя или кабана». Хорошие вопросы лучше задать себе поздно, чем никогда.

Александр высоко оценивает очарование кавказских женщин и доказывает им это на деле, будь они профессиональными баядерками или просто любительницами подарков. Но еще более он восхищается красотой грузинских мужчин, так сильно, что испускает «невольный крик восхищения» при виде этого «подобия греческого бога, сошедшего на землю» в живописных лохмотьях. Или же проникается невероятной симпатией к молодому грузинскому князю, уверяя, что никогда «не видел ничего прекраснее, грациознее, поэтичнее, чем этот человек». Страна тоже ему нравится. «Мрачной властительнице России, которая не рада своему величию», он противопоставляет «веселую рабыню Грузию, рабское положение которой не может ее омрачить». Надо сказать, что по всему Кавказу известность его еще больше, нежели в России. Однажды встретился ему на пути с его казачьим эскортом татарский князь, сопровождаемый четырьмя сокольничими и шестью пажами. «Плюс от пятидесяти до шестидесяти татарских всадников в их самом богатом и забавном военном облачении, потрясающих ружьями, вздыбливающих своих коней с возгласами «Ура!» Оба войска смешались, и наш эскорт умножился до ста пятидесяти человек.

Сознаюсь, что радость моя при виде этого граничила с гордостью. Работа, стало быть, не напрасный труд, а репутация — не пустой звук! И тридцать лет борьбы за художественное дело могут быть вознаграждены по-царски! Да и возможно ли даже для царя сделать больше, чем было сделано для меня?» Но впереди Дагестан, где в Дербенте, основанном Александром Македонским как железные ворота, «великая стена, предназначенная отделить Азию от Европы, и остановить своим гранитом и медью полчища скифов», Александр будет коронован императором литературы. Пока князь Багратион с почетом принимает его в городе, прибывает делегация из Персии. В этой стране книги Александра еще не переведены, но один перс читал его романы по-русски, а потом пересказывал другим, и теперь все они — страстные поклонники «Мушкетеров», «Королевы Марго» и «Монте-Кристо». В ответ на речь, полную неумеренных похвал, Александр смиренно ответил, что всю жизнь вершиной его «амбиций было соперничество с Саади без всякой надежды стать ему конкурентом». После этого привели четверку лошадей. Александр тихонько спрашивает у Багратиона, не являются ли часом и они почитателями его творчества. Оказывается, они просто должны доставить его к губернатору. Подобные почести подавляют Александра:

«— Вы уверены, что все эти люди не принимают меня за потомка Александра Великого, построившего, по их мнению, этот город?

— Берите выше; они принимают вас за самого Александра Великого».

Баку, потом Тифлис, где празднует он новый 1859 год. Слезные прощания с Калино, который должен вернуться в Москву. Александр напряженно работает над книгами «В России» и «Кавказ», составившими более двух тысяч страниц. Дабы увеличить объем, Александр включает в свой текст страниц пятьдесят из книжки некоего Эдуарда Мерльс о пленении француженки на Кавказе, что дает повод для обвинения в плагиате[154]. Александр проигрывает процесс, пресловутая француженка исключена из переизданий, поскольку неизвестно, кому принадлежат права на использованные страницы, и совершенно непонятно, кто же от этого оказался в выигрыше. В начале февраля Александр и Муане приезжают в Поти, на Черном море. В ближайшие десять дней отсюда не отправится ни один корабль, и Александр пишет, охотится, ловит рыбу. Среди слуг гостиницы «Яков» выделяется «красивый и крепкий малый лет двадцати двух — двадцати трех» по имени Василий, который не производит впечатления ни вора, ни пьяницы, ни идиота. Александр предлагает ему поехать во Францию, и грузин Василий останется его слугой до конца дней Александра. Посадка на русское судно, в Трабзоне пересадка на французское, которое шесть дней будет стоять в Константинополе. Александр не сходит на берег, ибо этот город вне его программы, и он намерен посетить его во время следующего путешествия. Зато он останавливается на острове Сирос (Кикладские острова). Не для того, чтобы отыскать там дом улиссова свинопаса Эвмея, но чтобы заказать там яхту «Монте-Кристо». Сделка заключена «с лучшим строителем острова Пагайадой. Сговорились на семнадцати тысячах франков. Ровно половина той суммы, которую запросили с нас во Франции»[155]. Благодаря Эдмону Абу, порекомендовавшему воспользоваться услугами греческих судостроителей, Александр в кои-то веки заключил выгодную сделку. И здесь начинается одиссея яхты «Монте-Кристо».