Заговор - Джонатан Рабб

Стайн, ожидая, пока приятель усядется поудобнее, бросил:

— Не мое дело.

— Вот это здорово, Бобби. Ты убежден в этом. — Горечь уже вскипела в нем. — Вали на другого. Тем лучше для тебя, Бобби. Тем лучше для тебя.

— Ты в самом деле считаешь, что я этого хотел? — Помолчал. — Тогда можешь катиться прямо ко всем чертям. Речь не об Артуре, речь — о ней.

Бывший агент несколько раз моргнул. Через минуту он выпрямился на стуле, глубоко вздохнул еще раз, затем крепко потер руками лицо и взъерошил волосы. Помотал головой и откашлялся.

— Да… ну не так уж я и плох, как кажусь. Не больше полбутылки в день. Предел.

— Мог бы вообще обойтись без этой гадости.

У О'Коннелла заиграла на губах иная, добрее, улыбка:

— Не надо чересчур налегать на свою удачу, мистер Стайн.

— Надо, чтобы ты выбрался отсюда и вечером пошел со мной.

О'Коннелл силился вытряхнуть из головы остатки похмелья.

— И во что ввязываемся?

— Это, — ответил Боб, — зависит от тебя.

Ирландец поднял глаза:

— Бобби, где она? И где, между прочим, наш мистер Притчард? Или тебе это неизвестно?

Стайн уставился на О'Коннелла:

— Что мне должно быть известно?

— Решение маленькой задачки: кому ты можешь верить. — О'Коннелл встал, снова направился к умывальнику и, заткнув раковину пробкой, проглотил несколько пригоршней воды из-под крана.

— И что сие значит?

Ирландец окунул голову в наполнившуюся водой раковину, потом сказал:

— Итак, им известно, кто она. Где?

— У Тига. Сан-Франциско.

— Когда?

— В пределах последних двенадцати часов.

О'Коннелл закрыл кран и повернулся к Стайну, промокая полотенцем шею и лицо.

— Она все еще там?

Стайн покачал головой:

— Я… я не уверен.

— Это плохо, Бобби.

Сара осмотрела проход перед собой: рядов пятнадцать, к счастью, более или менее заполнены, несколько пустых мест, но вполне хватает пассажиров, за которыми при случае можно спрятаться. Позади нее так же плотно соседние кресла заполняли пассажиры-отпускники: кто-то погрузился в газету, другие беседовали, причем большинство, заметила Сара, были в одинаковых галстуках и шарфах. Присмотревшись, увидела, что брюки и юбки тоже на один манер, аккуратно заглаженная серая фланель, все в одинаковой легкой кожаной обуви или лакировках. Попробуй тут затеряйся! И все же, невзирая на это, пошла налево, держась на ходу за спинки кресел, пока не добралась до конца вагона. Каждый новый ряд — очередной комплект галстуков, очередной набор брюк с юбками — увеличивал загадку. Меж тем никто другой из тех, кто был одет «не по форме», в вагоне не появлялся. Если люди Притчарда в поезде, то им еще предстояло добраться до этого вагона двойников.

Покачиваясь из стороны в сторону, Сара заметила свободное место в последнем ряду, на котором удобно расположились кожаные штиблеты невидимого пассажира. Слева от штиблет сидел мужчина лет под сорок (тоже облачен, как все) и разгадывал кроссворд, причем кончик его ручки, глубоко вдавленный в бумагу, свидетельствовал о полной увлеченности любителя словесных головоломок. Возле окна, спиной к стене. Спустя полминуты Сара, вежливо скользнув мимо кроссвордиста и выждав, когда штиблеты опустятся на пол, села и поставила сумку рядом.

Еще минуту спустя мужчина, сидевший напротив, указал головой через плечо и сказал:

— Хорош видик, наверное, а? — Ему тоже было под сорок, на лице сияла радушная улыбка. — Я про форму говорю. Здорово, наверное, смотрится, когда все в ряд.

— Да, — отозвалась Сара рассеянно, продолжая незаметно рассматривать вагон.

— Не очень, может, оригинально, зато пристойно.

Сара опять улыбнулась.

— Вас, наверное, занимает, что все это значит?

На сей раз она лишь брови подняла, прежде чем заглянуть в проход так, будто приятеля высматривала.

— Мы «Певцы Савоя». — Мужчина навязывался, ничуть не смущаясь ее более чем явным невниманием. — Гилберт и Салливан. Помните, «Пензансские пираты», «Фартук»?[29] Мы даем концерты, в ночных клубах выступаем и всякое такое. Сегодня вечером у нас большое представление.

«Фартук»… Сара из вежливости кивнула, ее мысли были по-прежнему далеко, хотя она помнила увиденный много лет назад спектакль, жесткое сопрано, из-за которого пришлось несколько раз наведаться в бар.

— Там еще про сестер и кузин? — добавила она рассеянно, тут же горько пожалев о том, что проявила даже такой незначительный интерес.

Лицо певца просияло.

— Сестры, кузины и тетушки, — поправил он и сразу запел: — А мы его сестры, кузины и тетушки… — И двое других, сидевшие рядом, тут же подхватили: — Его сестренки и кузины, каких десятки у него, а также тетушки его.

Тут, почти не переводя дыхания, мужчина с кроссвордом вскочил на ноги и пропел глубоким прочувствованным баритоном:

— Ведь он же англичанин.

В тот же миг три четверти сидевших в вагоне повскакали с мест и, покачиваясь в такт мерному ходу поезда, радостно грянули хором:

— Ведь сам сказал он о себе — по молодцу, как видно, честь, — что англичанин он, что о-о-о-н же-е а-а-а-а-а-а-а-а-ан-гличанин!

Тихо забившись в угол, Сара изо всех сил выдавливала из себя улыбку, думая, таким ли уж мудрым был ее выбор места в поезде, выгадала она или нет. Секунду спустя, когда все стали усаживаться, вагон захлестнули волны смеха, и другой хор (этот, насколько она могла судить, воспевал гимны поэзии) вступил в кильватерную струю, оставленную «Фартуком». Памятуя, что классический репертуар включает десять-двенадцать оперетт, Сара поняла: ее ждет долгий-долгий путь.

Только теперь, поудобнее устраиваясь в кресле, она заметила в другом конце вагона одного из подручных Притчарда, взгляд которого скользил по рядам пассажиров, будто выискивая свободное место. Темный костюм и узкий черный галстук. Его тоже несколько сбила с толку одинаковость облачения, зато пение оставило равнодушным, он явно интересовался теми немногими женщинами, которые, как и Сара, случайно попали в хоровой вагон. Одна из этих несчастных, не выдержав, встала и, вежливо извинившись, выбралась со своего места в середине вагона и с улыбкой облегчения быстро пошла мимо подручного Притчарда к дальней двери. Какое-то время казалось, что агент готов последовать за ней, но затем, очевидно, передумал и быстро вернулся к осмотру. «Слишком низенькая, — догадалась Сара. — И все же он не пожалел времени, чтобы убедиться. Он очень осторожен». Конечно, имелся шанс, что он ее не узнает. Она вспомнила: он стоял возле машины, довольно далеко, чтобы хорошенько разглядеть ее лицо. Плюс к тому со времени их встречи она постаралась до неузнаваемости изменить одежду, прическу и даже цвет кожи, так что, вполне возможно, он ее не признает. С другой стороны, именно разительные перемены и делали ее такой заметной среди этой спевшейся труппы. Он обязательно к ней приглядится. А значит, нужно подумать, чем его отвлечь.

С этими мыслями Сара повернулась к баритону и стала подхватывать те немногие слова, которые успевала разобрать, всегда отставая на полтакта, покачивая головой из стороны в сторону. Певец тут же закивал, подбадривая ее. Как Сара и ожидала, этих движений вполне хватило, чтобы привлечь внимание агента. «Отлично, — подумала она, — радуйся представлению». Сара почувствовала пристальный взгляд агента, дождалась, когда он пошел к их ряду кресел, и тогда очень медленно стала раздвигать ноги. Коротенькая юбочка поползла вверх, открывая бедра. Вскоре ее колени раздвинулись вполне достаточно, чтобы представить любому заинтересованному взору щедрый вид на верхнюю часть ног и даже дальше. А взгляд человека Притчарда был заинтересованным. Краешком глаза Сара заметила, как тот остановился, опустил голову и принялся жадно прослеживать изгиб ее внутреннего бедра, стремясь проникнуть взглядом еще и еще дальше, на несколько секунд обалдев от вида ее плоти и трусиков. Сара не торопилась, позволяя агенту вдосталь удовлетворить свой интерес.

А потом вдруг резко свела колени вместе. Глаза уже сверлили агента, на лице застыло выражение потрясения и укоризны: оскорбленная женщина поймала покусившегося на ее честь за неблаговидным занятием. Реакцию агента предугадать было легко: его лицо вспыхнуло, взгляд заметался по сторонам, и, выдавив жалкую улыбку, агент отвернулся. А еще через мгновение он с неуклюжей поспешностью пошел назад, для равновесия цепляясь руками за кресла. Сара следила, как его мотало из стороны в сторону, уверенная, что даже сейчас он изо всех сил старается прогнать ее лицо из своей памяти. А что еще ему оставалось делать? Из всех чувств его обуревало лишь унижение, в ее глазах он увидел лишь осуждение и ничего мало-мальски по-женски завлекающего. Из-за одного только этого, знала Сара, он ни за что не вернется. Даже мысли не допустит, что она женщина, которую он разыскивает. Его «я» ни за что не позволит ему этого.