Елизавета Тюдор - Ольга Дмитриева

Рэли был баловнем муз, в особенности к нему благоволили Эрато и Клио. Его прекрасные сонеты вошли в сокровищницу английской поэзии наравне со стихами Сидни, Спенсера и Шекспира. Но, упражняясь в сочинении пасторалей, он был скептиком, порой — желчным сатириком, порой — рефлексирующим пессимистом. Помимо стихов Рэли оставил миру философские письма, эссе и незавершенную «Всемирную историю». Его глубокий ум волновали загадка души и непостижимость Творца, но, подвергнув их анализу, он разуверился и в том, и в другом. Вокруг него объединился кружок таких же, как он, вольнодумцев, среди которых был блестящий Кристофер Марло и таинственный доктор Ди — философ, врач, алхимик и астроном. За глаза их в ужасе называли колдунами и атеистами. Рэли был настолько ярок, необычен и не похож на других, что не мог не завладеть вниманием своей коронованной госпожи.

Он быстро вступил в куртуазную игру поклонения Елизавете, но в отличие от многих менее талантливых участников не остался простым получателем ее милостей, подарков и должностей, а превратился в активного творца мифа о королеве — Прекрасной Даме, посвятив этому свои таланты, фантазию и вкус. Никто прежде не мог польстить ей с таким изяществом, воспев «эти очи, что приковывают каждое сердце, / Эти руки, что притягивают зеницы всех очей…». Он уподоблял Елизавету то желанному берегу, у которого потерпели крушение многие государи, отвергнутые ею, но он, влюбленный, стремится к гибельному порту с жаждой сладкой смерти от любви, то божественной охотнице Диане: «Время не властно над ней: она правит его колесницей. / Ее держава выше бренного мира, / Ее достоинства заставляют звезды спуститься ниже…»

В хороводе поклонников Елизаветы Рэли избрал для себя роль молчаливого воздыхателя, таящего свою любовь и не помышляющего об ответном расположении, но тем не менее время от времени «проговаривающегося» о своей страсти в сонетах, адресованных «императрице его сердца». Его сдержанность, маскирующая истинную страсть, уверял он, «происходит не из-за недостатка любви, а из-за избытка почтения».

Верная привычке раздавать своим близким прозвища, Елизавета окрестила Рэли Океаном, Океанским Пастухом. Он же немедленно возвел ее в богини океана, назвав Цинтией — богиней луны, повелевающей приливами и отливами. Изъявление любви Океана к Цинтии заняло у Рэли 138 песен длиннейшей поэмы с одноименным названием. То был его подарок королеве, в которой поэт видел воплощение всех римских богинь одновременно — Цинтии, Фебы, Флоры, Дианы и Авроры. С точки зрения строгого вкуса это было чуть-чуть слишком. Но женское тщеславие заставляло Елизавету предпочесть пышные комплименты безупречности стиля.

Неудивительно, что Рэли совершил стремительный подъем при дворе. Уже спустя два года после его появления в Лондоне его состояние увеличилось в несколько раз. Путешественник из Померании Л. фон Ведель, присутствовавший на обеде и балу в Гринвиче, заметил некоторую фамильярность, с которой Елизавета обращалась к своему новому любимцу, и не преминул передать дворцовые сплетни: «Она обратилась к капитану по имени Рэли, указав пальцем на пятнышко у него на лице, и уже собиралась вытереть его собственным платком, но он вытер его сам прежде того. Говорят, что теперь она любит этого джентльмена больше всех, возможно, это правда, так как два года назад он едва мог содержать одного слугу, теперь же благодаря ее щедрости он может держать пять сотен». Золотой дождь, пролившийся на Рэли, позволил ему одеваться роскошно, как никому; говорили, что одни его туфли, усыпанные бриллиантами, стоили 6 тысяч фунтов стерлингов (средний годовой доход рыцаря в ту пору составлял около 500 фунтов стерлингов). В эти годы сама Елизавета и за нею весь двор воспылали неуемной страстью к дорогим и экстравагантным костюмам, на которые уходили целые состояния. Гардероб Елизаветы насчитывал тысячи платьев, расшитых жемчугами, рубинами и бриллиантами. И если Елизавета была новой Клеопатрой, как ее называли иезуиты, Антонием, молодым и прекрасным, был несомненно Рэли. А что же стареющий Цезарь? Лейстер, разумеется, недолюбливал сэра Уолтера, похитившего у него на время титул «первейшего королевского удовольствия», которым награждала фаворитов молва. Рэли платил ему тем же и после смерти графа написал на него ядовитую сатиру-эпитафию:

Здесь погребен воитель,Что меч не обнажал;Здесь погребен придворный,Что слова не держал;Здесь погребен граф ЛейстерВ правленье был он плох,Его боялись люди И ненавидел Бог[9].

Но с уходом Лейстера Рэли наследовал ему и как самому ненавидимому человеку в королевстве. Зависть оставалась слепой к его достоинствам, но чувствительной к новым и новым милостям королевы: она даровала ему доходную должность попечителя оловянных рудников в Девоне и Корнуолле, сделала лордом-лейтенантом Корнуолла и вице-адмиралом флота, подарила великолепное поместье — манор Шерборн, и позволила пользоваться прекрасным дворцом Дарэм-хаус в Лондоне — ее собственной резиденцией в былые годы. Слава Рэли как дуэлянта заставляла многих недоброжелателей прикусывать языки, но он знал, что нелюбим, и был готов дать суровую отповедь любому: «Я отвечу словами тем, кто хулит меня в лицо, а мой хвост достаточно силен, чтобы справиться с теми, кто злословит у меня за спиной».

Молодой придворный и талантливый поэт, крестник королевы Дж. Харрингтон написал на Рэли сатиру, где вывел его Паулусом, гордым и тщеславным со всемирно услужливым и пресмыкающимся перед государыней. «Он называет себя ее вассалом, ее созданием, но, именуя себя ее рабом, он превращается в нашего господина. Он получает все, что захочет, бесконтрольно, благодаря тому, что поет одну и ту же старую песенку — ре, ми, фа, соль». Молодой человек был не совсем прав: песенка Рэли вовсе не была такой однообразной. Непредсказуемый и переменчивый, как океан, он постоянно удивлял королеву новыми идеями и необычным, льстившим ей ухаживанием. Разве кто-нибудь другой из ее поклонников дарил ей вновь открытые земли и называл ее именем далекие колонии. Это благодаря ему, Уолтеру Рэли, и его брату, Хэмфри Гилберту, картографы вписали ее имя — Виргиния — в карты мира. Кто еще мог привезти ко двору экзотических индейцев и развлекать королеву и придворных рассказами о путешествиях в джунглях среди дикарей? С кем еще Елизавета могла почувствовать себя любопытной девочкой и рискнуть затянуться американским табаком? Рэли заставил ее сделать это, появившись при дворе, попыхивая трубкой и пуская кольца дыма. Закурив, к ужасу фрейлин, лепетавших, что неведомое зелье может убить ее, она предложила отведать табака и им. Через несколько лет уже весь английский двор усиленно дымил трубками, поражая иностранцев.