Lavondyss_Rus - РОБЕРТ ХОЛДСТОК

— Он умрет. И никогда не доберется до дома. Без помощи кого-то другого.

Таллис посмотрела на Озерную Пловчиху. Поняла ли лошадь то, что она пообещала ей? Если поняла, если такая магия работает в этом мире, то кобыла — единственная надежда старика. И если он благополучно вернется домой и сумеет какое-то время прожить с Тигом, успеет ли она вернуться и расспросить его после путешествия, в которое она должна очень скоро отправиться: в самую высокую комнату крепости, в пещеру, по следам Гарри.

Она объяснила свой план Скатаху.

— Быть может он сумеет выжить, если у него будет моя лошадь. Но не уходи без меня. Не поднимайся на утес, пока я не вернусь. Я хочу пойти с тобой в Бавдуин. Я хочу быть там, когда ты найдешь других.

— Тогда торопись, — ответил он. — Я буду ждать тебя два дня. Остальные ищут меня. Мы должны начать сражаться вместе. Я не могу дать им умереть.

— Жди меня, — требовательно сказала она. — И берегись шамана даурогов. Он молод и очень опасен.

— Я могу присмотреть за собой, — мрачно сказал Скатах и кивнул на подергивающееся тело предводителя скарагов, все еще насаженное на копье.

Таллис забралась на Озерную Пловчиху и, подгоняя лошадь, поскакала через ночь на юг, в зону сменяющих друг друга времен года.

Она нашла Уинн-Джонса. Он сидел на скальном выступе, истощенный, несчастный, умирающий от голода. Она поймала птицу, ощипала ее и приготовила на костре, нарезала мясо ломтиками и дала ему. Из костей она сварила бульон, используя корни, выросшие летом, и через какое-то время он почти восстановил силы. Но наотрез отказался возвращаться на север.

— Не вижу смысла продолжать искать место смерти сына. Я знаю, что его ждет. И не хочу это видеть. Спасибо тебе, ты спасла меня от неминуемой смерти. Но я лучше попробую найти дневник и сразиться с Тигом, чем умру от холода или стану добычей волков там, где ничто не напомнит мне о том сплошном удовольствии, которое я испытывал всю свою жизнь. Эти записи слишком дороги мне.

— Тиг намеривался сжечь их, — сказала Таллис. — Как он сжег твои райятуки.

— Да. Он может сжечь несколько листов пергамента. Но я прожил в лесах много лет и написал намного больше того, что осталось в хижине шамана. Несколько страниц скорее всего потеряны, но основное спрятано. Только Мортен знает где... моя дорогая Мортен...

Он печально посмотрел на Таллис.

— Если ты найдешь ее, пошли ко мне.

— Попробую. И притащу с собой Скатаха.

— Как? Ты не сможешь. Ты уже видела его смерть.

Таллис улыбнулась.

— Дикая всадница, прискакавшая, чтобы стащить его с погребального костра. Похоже она его любит. И он еще не умер. Но ты сам сказал мне, в хижине, что после смерти он родится воином. Нужно только узнать его...

Рука Уинн-Джонса легла на ее запястье.

— Желаю тебе удачи. И, надеюсь, ты найдешь Гарри.

— Конечно найду. Я уже нашла его револьвер. Он был там, в замке. Это дорога в Лавондисс. Там есть пещера. Мне осталось только открыть через нее портал.

Уинн-Джонс слабо улыбнулся, его изувеченное лицо потеплело. В здоровом глазу появился знакомый взгляд.

— Что? — спросила она.

— Запомни, если сможешь... — начал он. — Когда пойдешь за ним через первый лес, не переставай спрашивать себя: почему он не сумел вернуться? Что держит его в ловушке? Не сделай ту же самую ошибку. Не иди слишком быстро. Внимательно следи за знаками зимы, леса, птиц. Где-то в сумятице образов и рассказов, которые ты носишь в себе, спрятана причина, по которой Гарри не сумел вернуться. — Он откинулся назад. — Хотел бы я помочь тебе чем-нибудь еще. Увы, нечем. Но я уверен, что ошибку можно найти в твоих историях. Ты должна войти в Лавондисс как наивный ребенок, а не как опытная женщина. Смотри и слушай как дитя. Тогда ты увидишь ошибку и избежишь ее...

— Спасибо за совет, — сказала Таллис. — И вот ответный подарок — моя лошадь.

— Но у меня есть лошадь.

— Моя умеет переплывать озера.

— А. Это действительно может помочь.

— Она твоя. Обращайся с ней нежно.

— А ты присматривай за моими сыном и дочкой. И не очень расстраивайся.

— Если я смогу направить события в нужное русло, я спасу и Гарри, и Скатаха. Обоих. Я пойду до конца.

— Мне нравится твоя решимость, — сказал Уинн-Джонс, нежно сжимая ей руку. — Раньше я был пессимистом. И считал, что тебе суждена неудача. Но теперь уже не уверен. Этот мир разрушается, но ты заново творишь его, очень быстро. Ты создаешь истории. Вызываешь изменения. В твоих зимних песнях и странных мелодиях есть магия, благодаря которой у твоей истории может быть счастливый конец.

Таллис поцеловала его холодные тонкие губы, и ласково провела рукой по ужасным следам дикой атаки Тига.

— Счастливого пути, старый человек.

— Не беспокойся за меня. И ты — не забудь. Пускай ребенок всегда едет рядом с тобой.

— Не забуду.

В глубине души Таллис понимала, что Скатах не дождется ее, но все-таки была потрясена, обнаружив, что он обманул ее. Костер догорел больше дня назад. Она со злостью пнула пепел и завыла, от тоски и разочарования.

— Ты должен был дождаться меня! Я могла бы спасти тебя!

Глазами Скогена она увидела только тени давно прошедшего лета. Через Морндун — корчащихся духов и призраков, уплывавших в деревья, когда они понимали, что на них глядят. Мертвые были повсюду, они истекали кровью в холодной воде, ожидая начала своего путешествия.

И ни малейшего следа человека, которого любила.

Хотя он и поохотился в лесу, для нее. На ветках висели куски маленьких животных, аккуратно упакованные в кожаные мешочки. Она со злостью схватила еду и швырнула на берег реки, но, подумав, подобрала драгоценное мясо и привязала к тощему жеребцу.

Конь — беспокойный, замерзший и голодный — в ответ на ее прикосновение топнул копытом и коротко заржал. Таллис дала ему горсточку овса, которую везла с собой. Жеребец быстро таял, как все лошади в этом жестоком мире. Долго он не протянет.

Таллис разрешила своему взгляду подняться по крутой трапе и побродить среди остроконечных скал, горящих костров и выпирающих кирпичных стен крепости. Туда убежала Падуба, и, наверно, все еще прячется в холодных, насквозь продуваемых комнатах. Из каменного черепа замка Таллис звал призрак Гарри. Образы зимы и летнего лес мучили ее... взывали к ней. Дорога в Лавондисс там, за коротким подъемом; нужно только подчиниться неизбежности путешествия и бросить Скатаха.

Но она не могла. Она видела, как, крича от горя, из темного леса вылетает женщина; как развиваются ее вымазанные глиной волосы; как она скачет вокруг погребального костра. И потом — за эти годы мимолетное воспоминание стало ярким и отчетливым — потом она потянулась к юноше.

Что она собиралась сделать? Спасти Скатаха из огня?

Женщина, которая любила его... последовала за ним... длинные волосы и лицо, выбеленное глиной. Тогда Таллис еще не сделала Морндун — маска разрешила бы ей увидеть женщину в земле — но, интуитивно, знала, что видела собственное будущее. И всю жизнь стремилась в тот день. Если бы тогда с ней была Морндун, она бы увидела больше, смогла бы понять разницу между присутствием Гарри в ее детской жизни и ее собственной...

Пускай ребенок всегда едет рядом с тобой. Смотри и слушай как дитя.

Она поискала в седельной сумке и вытащила маленький узелок, в котором лежала белая глина, взятая из дома Уинн-Джонса; Таллис использовала ее для Лунного Сна. Глина немного затвердела, поэтому Таллис смочила ее ледяной водой и только потом стала разминать, пока из нее не выделилась белая жидкость; ею она вымазала лицо и волосы.

Немного, пока. Позже она добавит еще глины. Такая раскраска — ритуал любви и, одновременно, смерти. Она забралась в седло беспокойного жеребца и поехала вверх по течению реки, от крепости.

III

Вскоре вокруг нее сомкнулся лес, местами такой темный и плотный, что даже в полдень она чувствовала себя в мире полуночи. Характер и природа леса менялись с каждым фарлонгом, с каждым следом бойни, происходящей в нем. В дубовых рощах она проезжала поляны, на которых люди в капюшонах монотонно пели над вырезанными деревянными головами или ходили вокруг груд оружия павших воинов. Искромсанные кожаные щиты, украшенные позолоченными эмблемами вепрей и оленей, сломанные мечи, длинные цветные плащи и маленькие плетеные повозки, сломанные или сожженные; на каждой скорчилась обнаженная фигура мертвого возничего. С веток свисали головы, сверкавшие как намасленные. Жрецы пели, кажется призывая крылья, хотя, огибая кельтские святилища, Таллис не видела ничего; только слышала грубые довольные восклицания вороньих божеств.

Спрятавшись в чаще из боярышника и остролиста, и зажимая руками морду коня, она с изумлением смотрела на шеренги потрепанного легиона, шедшие мимо. Полное молчание, только глухо звенело оружие. Римляне, решила она, хотя и не узнала их оружие и не могла отличить форму одного легиона от другого. Тупые железные шлемы, длинные красные плащи; некоторые несли огромные овальные щиты с нарисованными на них орлами и выпуклыми умбонами. Посреди пехоты ехали всадники, колесницы грохотали по лесной дороге, стукались о деревья и переваливали через упавшие стволы. «Что за ум сотворил этих мифаго?» — с удивлением спросила она саму себя.