Lavondyss_Rus - РОБЕРТ ХОЛДСТОК

Волки. Совсем близко. Неотступно бегут за ними через черный зимний лес.

Никто ничего не говорил, но все и так знали, что это за стая.

II

На второй день их медленного пути вверх по реке они наткнулись на следы Мортен: на ветке висела сеточка для волос, украшенная ракушками улиток; рядом остатки костра. Знает ли девочка, что они идут за ней? Таллис сняла сетку и тщательно ощупала сломанные раковины. Судя по всему Мортен оставила этот странный сувенир умышленно.

Уинн-Джонс взял сеточку, аккуратно сложил ее и сунул к себе. Подойдя к воде, он понюхал воздух.

— Она всегда оставляла за собой маленькие предостережения, когда была поменьше, — сказал он и вернулся к лошадям. — Охотились ли мы или что-то исследовали, она шла впереди и предупреждала меня о животных, руинах или мифаго...

— Значит это предупреждение? — удивился Скатах. — И о чем она предупреждает нас? О зиме? — он улыбнулся.

— О весне, как мне кажется.

— Весне? — воскликнула Таллис и посмотрела на темную, занесенном снегом землю.

Уинн-Джонс улыбнулся.

— Разве ты не чувствуешь? Она в воздухе. Сезоны летят нам навстречу. Та странная буря, о которой я предупреждал тебя... Пошли! Мы приближаемся к очень важному для тебя месту.

Весна.

Она набросилась на них между двумя поворотами реки. На деревьях появились свежие почки, вода стала теплее, а воздух — светлее. Два часа они скакали через весну — и оказались в лете. А в сумерках вернулись в осень и разбили лагерь среди приятного ландшафта. Однако ночью поднялся странный ветер, повалил снег, а за ним последовала потрясающе сырая жара.

Смущенная и растерянная, Таллис никак не могла уснуть. Она сидела рядом с угасающим костром и смотрела на зверей, движущихся вдоль реки. На рассвете вернулась осень, а через несколько часов неторопливой езды они очутились в зиме.

Так они ехали четыре дня, и каждый день дважды пересекали сезоны. Но Уинн-Джонс начал чувствовать себя плохо. Кроме того дул очень странный ветер; его запах и голос очень раздражали. 

В недолгие периоды лета Скатах охотился, а Таллис собирала съедобные растения. Весной и осенью они ехали как можно быстрее. Но зимой двигались медленно, с трудом пробиваясь через ледяной ураган.

Останавливаясь на стыке сезонов, Таллис иногда чувствовала поток времени, гигантской мистический шторм, крутившийся вокруг центра, находившегося в нескольких днях езды на север. Уинн-Джонс даже нарисовал диаграмму, углем на голом камне.

— Это как ураган. У него есть глаз, вокруг которого расположены круговые потоки сезонов, очень медленно проходящие через несколько четких зон. Мы едем насквозь; вот поэтому они и меняются так быстро. Я уже бывал в таком урагане, и самое опасное в нем — внезапные порывы.

Днем позже стены ущелья немного разошлись, хотя и стали еще круче, а река расширилась. В сумерки через лето пронеслась радужная зябь, расширилась, и отряд, мгновение назад ехавший через зеленую лесную страну, оказался в золотисто-коричневой. Это произошло так быстро, что Таллис с трудом успела увидеть перемены, хотя и смотрела во все глаза. Только что лес был сочным и пышным, а в следующее мгновение увял; в воздух взлетели листья, как если бы произошел взрыв. Вот тогда Таллис поняла, что имел в виду ученый. 

Всадники остановились. Лошадь Скатаха запаниковала, стала бить копытами воду, изгибаться и дергать повод; он прикрикнул на нее.

В следующее мгновение на черных ветках появились почки, из которых за несколько секунд выросли листья. Лесная страна замерцала и затихла — установилась удушающая летняя тишина; потом завыл ледяной ветер нового времени года, несущий смерть и угасание, и во второй раз за пару минут землю завалили снег и упавшие листья.

Путешествие через зону меняющихся сезонов оказалось настоящим кошмаром. Пригнувшись к холке, они гнали лошадей, используя короткие спокойные мгновения; в остальное время приходилось отворачиваться от пронизывающего холодного ветра, который нес куски льда, жалившие как насекомые.

Через несколько часов изменения стали происходить реже. Обнаружив место, где весна и лето сменяли друг друга, они разбили в нем лагерь, сознавая, что в нескольких ярдах от них горит и умирает колючая зима, деревья зеленеют, потом опять сбрасывают листву, как если бы их почки были крошечными созданиями, которые выскакивают наружу, хватают толику света и тут же возвращаются обратно в дыры в коре.

Наконец они добрались до «глаза» урагана, лежавшего под угрюмым зимним небом, и Таллис мгновенно узнала глубокое ущелье, которое видела — вместе с Мортен — через пустой путь.

— Здесь, — прошептала она Скатаху. — Мы близко. То самое место...

Юноша смахнул лед с растрепанной бороды, из его рта вырывались клубы пара. — Я тоже чувствую это, — сказал он, внимательно глядя на крутые стены ущелья. Он казался встревоженным, его лошадь нервно поводила ушами. — Слушай!

Таллис прислушалась, но услышала только вой ветра и грохот катящихся камней. Она посмотрела на Скатаха и нахмурилась. В ответ он усмехнулся, в его зеленых глазах внезапно загорелось возбуждение.

— Битва! — сказал он. — Слышишь? Битва!

 Она покачала головой.

— Только ветер...

— Намного больше, чем ветер! Мечи звенят... лошади скачут... ржут... Ты должна слышать! — Он по-прежнему глядел на вершину утеса. — Это наверху, за лесом. Мои друзья, они там... — Он посмотрел на Таллис жестокими глазами, потом порывисто схватил ее руку. — Теперь мы связаны. Твой замок, мое поле боя, так близко друг от друга...

Уинн-Джонс тоже узнал это темное и замерзшее место. Эхо повторяло топот их лошадей, громко журчала река, но только один Скатах слышал далекие звуки битвы. Стены ущелья резко сблизились, они скакали в сгущающейся тьме. Каменные пальцы скал и ветки деревьев почти полностью заслонили небо: руины заросли черными деревьями, разрушенные здания этого древнего места покрывали каньон, казавшийся вырубленным из камня. И среди этих руин, среди дубов и кустарников горели огни.

Таллис прислушалась, и действительно услышала далекий тревожный бой барабанов, так знакомый ей. Быть может именно он возбудил Скатаха. Посмотрев во тьму, она увидела, высоко на обрыве, разрушенные башни и крошащиеся стены, пробитые корнями гигантских деревьев. Там двигались черные тени, некоторые сгрудились под наклонившимися стенами, другие хлопали крыльями в сером небе.

— В видении я видела другое место, — сказала Таллис. — Горлышко было шире, а замок — не такой разрушенный. Из этого младший сын мог бы легко убежать.

— Это место притягивает меня, — сказал Скатах, не слушая ее. — Оно тянет к себе мою душу.

Привстав на грубых стременах, он энергично понюхал воздух и довольно сказал:

— Запах битвы! Ни с чем не спутаешь. Бавдуин близко. Я узнаю этот запах где угодно.

— Если бы у меня был мой дневник, — пожаловался Уинн-Джонс. — Я бы записал все это, сохранил на память.

Они медленно ехали вдоль излучины реки.

— Оглянитесь, — внезапно прошипел Скатах. Он повернулся в седле, с встревоженным лицом. — Они повсюду!

Среди деревьев трепетали белые лохмотья. Вспыхивали доспехи. В темноте медленно двигались фигуры. Таллис ахнула, увидев кости людей и лошадей, сложенные вдоль берегов реки и висящие на ветках — мрачные останки тех, кто не пережил этот день. Около реки сгрудились воины; кто-то пил, кто-то просто смотрел в никуда. Таллис почувствовала запах крови и разящую вонь нечистот. По льду заскользила лошадь и, падая, громко заржала. Потом вскочила на ноги и, уже без всадника, галопом поскакала из ущелья; ее попона развевалась.

Когда ее глаза привыкли к дьявольской тьме, Таллис увидела, как много жалких трупов собралось на северном берегу реки. Умирая, они не обращали внимания друг на друга, хотя иногда лежали на расстоянии вытянутой руки, и даже соприкасались, соскользнув по льду. Им осталось одно единственное путешествие — вниз; боевой задор, любовь и гордость давно уже ушли из их глаз, оставив за собой бездушную оболочку, покрытую бронзой, кожей, меховым плащом или блестящими штанами. Сверкали шлемы, некоторые украшенные высокими перьями, другие — изображениями зверей, третьи — ничем. Линия берега щетинилась наконечниками копий и мечами, вбитыми в грязь, больше не нужными...

— Бавдуин — вечная битва, — сказал Уинн-Джонс, пока они глядели на мрачное собрание павших. С дерева соскользнула кость и со стуком покатилась по ржавым доспехам. С обломанных ветвей свешивались щиты, рваные флаги и целые гроздья гниющих голов, подвешенных за волосы; ветер трепал их, отвисшие челюсти пели молчаливые жалобы, тусклые глаза следили за путешествием душ в неведомые края своей эпохи.

На скальных полках, на склонах утесов, среди крушащихся развалин сверкала целая россыпь огней. И над ними, на фоне неба, тоже горели костры; ветер разносил скорбный плач труб.