Прогулка по висячему мостику - Екатерина Трубицина

Какую-то часть повествования Ира пропустила, погрузившись в дебри своего зимнего сна. Очнулась она тогда, когда Радный подхватил ее, готовую упасть, за плечи. По телу разлилось приятное бодряще-умиротворяющее тепло.

— … это сейчас здесь цветы — позавчера мы отмечали день прихода в нашу деревню святой Эрианы, но у этого же креста собираются и сатанисты. Согласно легенде, после того как Эриана из пламени костра вознеслась на небеса, следом за ней, говорят, улетел, дьявольски хохоча, и адский огонь. Это, конечно, уж совсем россказни, но нельзя, однако, отрицать, и это уже исторические факты, что священник, руководивший казнью, бесследно исчез — его никто не смог найти потом, когда все пришли в себя после такого чуда. Но это, впрочем, понятно — кто будет ждать неминуемой расправы? Скорее всего, он просто удрал, пока толпа взирала в небо и молилась. Но вот пастор… Его нашли мертвым. И мертвым достаточно давно — даже тело успело остыть.

Тем не менее, мы почитаем Эриану святой и в досужие домыслы, про улетающий со смехом дьявольский огонь, не верим. К тому же, если б огонь тот действительно был дьявольским, то Эриана низверглась бы в бездну, а не вознеслась в небеса. И вообще, про летающий огонь, может, сатанисты и придумали — надо же им что-то очернить, чему-то поклоняться и где-то свои мерзкие обряды совершать. Они по большей части из окрестной молодежи. Мы их, конечно, журим, но ведь и сами молодыми были, а в эту пору только дай над чем-нибудь поглумиться.

— А когда это все случилось? — тихо спросила Ира. Она стояла на ногах, точнее занимала вертикальное положение, почти что вися в воздухе, только благодаря крепким рукам Радного, который держал ее за плечи.

Переводчик повторил вопрос по-немецки, выслушал ответ и поведал его содержание:

— Он точно не знает. Говорит, что очень давно. Еще до Реформации, веке, эдак, в четырнадцатом-пятнадцатом, а то и раньше.

— Ира, Вы как? — очень тихо спросил Радный.

— Нормально… — также тихо ответила Ира и добавила. — А можно подойти поближе к кресту?

— А получится? — спросил Радный.

— Думаю — да, — уверенно ответила Ира и твердой походкой направилась в сторону почерневшего от времени, окруженного цветами креста. Радный, чуть выждав, присоединился к ней:

— Знакомое место?

— А Вам?

— Я был здесь несколько лет назад.

— А гораздо раньше?

— Вы уверены?

— В чем?

— Это был риторический вопрос.

— Аналогично.

Всю обратную дорогу к бару шли молча.

— Ирчик, пожалуйста, не задавай никаких вопросов! — взмолился Генка, стоило только Ире подсесть к нему. — Мучай Гарова — он это любит.

— А какие это вопросы ты от меня ждешь? — спросила Ира, хитро взглянув на Генку. — Я и не собиралась тебя ни о чем спрашивать.

— Правда? — в голосе Генки звучало недоверие.

— Истинная!

Ира действительно не собиралась расспрашивать его. Ей хотелось только одного — поскорее забиться в свой номер от всех подальше. Так что она с трудом дотерпела пока Радный, наконец, убедил изрядно захмелевших от почти безалкогольного пива «главных коней» возвращаться в город.

Ира думала, что, оставшись в полном одиночестве, ей удастся привести в порядок свои несущиеся бурным беспорядочным потоком мысли, но, когда она, в конце концов, закрыла за собой дверь, в мозгу воцарилась полная звенящая тишина, и Ирина, неожиданно для самой себя, быстро уснула.

Самолет, разбежавшись по взлетной полосе, взмыл в воздух. Ира сидела у иллюминатора слева от Генки, справа от него у прохода сидел Радный. Они втроем не заметили за сосредоточенным обсуждением планов, как пролетело время, и вернулись в реальность, когда стюардесса милым голосочком сообщила, что их полет подходит к концу и авиалайнер вот-вот совершит посадку в московском аэропорту «Шереметево-2».

Такси. Вокзал. И вот они уже продолжают деловые переговоры в купе поезда, и незаметно пролетает ночь.

Утро. С вокзала они сразу едут смотреть помещения под будущий цех. Потом переговоры в кабинете Радного. Такси. Гостиничный номер. Сон без сновидений, а рано утром снова кабинет Радного…

В таком бешеном ритме пролетела неделя.

— Ирчик, пожалуйста, не задавай никаких вопросов! — умоляюще просил Генка, провожая Иру на вокзал. — Мучай Гарова — он это любит.

— Генка, ну с чего ты взял, что я собираюсь тебя о чем-то спрашивать?

— Ирчик, я специально тогда не пошел с вами. Понимаешь, я ничего не могу тебе объяснить. Понимаешь, я не хотел, я не знал… Я вообще мало понимаю, что происходит НА САМОМ ДЕЛЕ. Я земной житель до мозга костей. Я даже рождаюсь и умираю в положенные сроки, как все нормальные люди. Не то, что Гаров, который вообще забыл, как это делается. Ира, я понятия не имею, зачем все эти игры. Мне Женька как-то пытался объяснить, но я ничего не понял. Понимаешь, я — земной. От любого из этих прохожих я отличаюсь лишь тем, что помню, как рождался, жил и умирал здесь много, много раз — это всё. Я даже не знаю, почему это так — для меня это само собой разумеющееся. Мне сложно понять, почему другие этого не знают или не помнят.

— Ген, зачем ты так волнуешься?

— Я чувствую, что должен тебе объяснить нечто, но я не знаю, что именно.

— Геночка, ты не должен мне что-либо объяснять. Знаешь некоторые ассоциации и отождествления весьма забавны…

— Забавны?!

— Да, Ген, именно забавны. Но это не имеет никакого значения само по себе. И даже Гарова по этому поводу я мучить не собираюсь. Сейчас меня интересует только выпуск новой линии мебели и всё.

Генкины глаза почти вылезали из орбит.

— Ирчик, неужели тебя на самом деле не одолевает куча вопросов?

— Не-а! Точнее, я ей не позволяю меня одолевать. Знаешь, за что я безмерно благодарна Женечке? — Ира вопросительно глянула на Генку. — Он научил меня распознавать праздное любопытство и не тратить силы на его удовлетворение.

— Да… — Генка немного помолчал задумавшись. — А я только этим и занимаюсь уже которую жизнь подряд.

— Наверное, это ТВОЯ земная доля.

— Может быть…

Поезд «Санкт-Петербург — Адлер» медленно подползал к перрону. Его стоянка составляла всего четыре минуты, и поэтому философствования пришлось прекратить. Ира чмокнула Генку и исчезла во чреве вагона.

Переизбытка желающих насладиться бархатным сезоном Черноморского побережья Кавказа не наблюдалось, и Иришка всю дорогу оставалась единственной обитательницей купе.

Параллели, возникшие между ее странным сном-не-сном и мистической историей, вроде как имевшей место в немецкой деревушке более половины тысячелетия назад, Иру действительно мало волновали. Гораздо больше ее занимало совсем другое. С некоторых пор она стала четко осознавать, что живет как бы двойной жизнью — полностью реальной, с точки зрения общепринятой реальности, и абсолютно ирреальной с той же точки зрения, но битва за обладание ее рассудком общепринятой реальностью была уже почти что проиграна. Параллели, возникшие между ее странным сном-не-сном и мистической историей, вроде как имевшей место в немецкой деревушке более половины тысячелетия назад, как теперь понимала Ира, — это лишь частный случай, «количество ножек у табуретки», как выразился Женечка, пересчитывать которое, по меньшей мере, не имеет никакого практического смысла.

В уединении под стук колес Ира с болью сформулировала для себя то, чего с некоторых пор ужасно боялась. С некоторых пор она поняла, что Женечка, по существу, сделал для нее все, что он мог для нее сделать, и, скорее всего, он в скором времени исчезнет из ее жизни. Женечка, по большому счету, больше ничем не мог ей помочь и, если он не понимал еще этого сам, то Ира знала точно. И еще она знала точно, что ирреальность гораздо безжалостнее и прагматичнее реальности. Ей до боли захотелось позвонить Женечке, но она понятия не имела, зачем. Что она ему скажет? «Женечка, не уходи!»? Это бред…

Он должен сам позвонить. Ира раскрыла себя нараспашку, вывернула наизнанку, и он позвонил:

— Привет, Палладина. Ты чего это там в истерике бьешься?

— Жень, я не хочу, чтобы ты исчез из моей жизни, — сказала она почти сквозь слезы.

— Ира, это решать не мне.

— Я понимаю…

— Ничего ты, Ирка, не понимаешь! Это тебе решать, дурочка!

— Ты уверен?

— Да.

Поезд покинул зону действия МТС, и звук Женечкиного голоса растаял. «Тебе решать», — круто, конечно! Только Ира очень хорошо понимала, что решать будет не «она», сидящая тут в пустом купе и всхлипывающая от неумолимо надвигающегося тотального одиночества во Вселенной. Решать будет «ОНА», сама себе неведомая, неподвластная тщедушному человеческому разумению.

Снова затрезвонил мобильник, точнее завибрировал, и, Ирина, не глядя, схватилась за него, как утопающий за спасательный круг, будучи уверенной, что звонит Женечка. Но трубка заговорила голосом Радного: