ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД - Егор Гайдар

Правительство решило повторить наш маневр апреля 1992 года, пойти на обострение, и тут же внесло на рассмотрение Думы проект Закона о доверии себе, тем самым поставив и парламент, и президента перед необходимостью быстрого и жесткого выбора. Если резолюция о доверии не проходит, тогда немедленное решение об отставке правительства или досрочных выборах Думы.

Этот неожиданный поворот событий поверг лидеров оппозиции в состояние, близкое к панике. Только что проголосовав за недоверие правительству, тут же радикально поменять свое решение и через неделю проголосовать за вотум доверия ему – страшный удар по собственной репутации. Пойти же на продолжение конфронтации опасно – а вдруг президент поддержит премьера и распустит Думу, что же тогда, остаться без своих депутатских привилегий, без мощной базы в Думе, которую коммунисты впоследствии столь эффективно использовали в ходе избирательной кампании?

Никогда не любил ходить в здание на Охотном ряду. Там тяжелая атмосфера, воздух буквально пропитан ненавистью. И вдруг на несколько дней эта атмосфера исчезла, я вдруг оказался популярен среди народных избранников. Эмиссары от оппозиции, особенно от колеблющихся популистских групп, один за другим подходят с просьбой помочь найти хоть какой-нибудь выход из сложившегося положения.

Честно говоря, желание наказать политиканов и мелких трусишек было. Но я понимал – поддаваться ему нельзя. Ведь до сих пор ни один парламент после краха социализма в России недорабатывал положенного срока. И это стало дурной традицией. Допустить такое еще раз было бы просто опасно. Выборы должны состояться точно в намеченные сроки.

Позвонил Виктору Степановичу, Борису Николаевичу, договорился о встрече – впервые после начала чеченской войны. Предложил формулу компромиссного решения: Дума еще раз ставит на голосование вопрос о вотуме недоверия, не набирает необходимого количества голосов. Правительство удовлетворяется этим, считает инцидент исчерпанным и не настаивает на повторном голосовании вотума доверия. В результате парламентское большинство оказывается как бы выпоротым, но не слишком больно. И Ельцин, и Черномырдин согласились с этим предложением.

На следующий день решение было принципиально согласовано на встрече Ельцина с руководством фракций и депутатских групп. Дума с огромным облегчением провалила повторный вотум недоверия. А через несколько дней, придя в Думу, я вновь почувствовал привычную атмосферу ненависти.

Маленькая победа в Думе не могла заслонить больших забот о предстоящих перспективах с парламентскими выборами. А ситуация для демократов была очень сложная, если не сказать почти безнадежная. То, что декабрьские выборы будут для "ДВР" тяжелыми, стало очевидным еще после начала чеченских событий. Помимо этой непопулярной самой по себе войны, действовали и другие негативные факторы. Раскол в самой партии на либералов и сторонников власти; образование движения "Наш дом – Россия", неизбежно отнимающего у нас часть наших же голосов; неудача попыток выстроить единую демократическую коалицию; появление десятков махоньких демократических групп, не имевших ни малейшего шанса преодолеть пятипроцентный барьер, но тоже растаскивавших голоса демократических избирателей… Все это, вместе взятое, низводило "ДВР" в предвыборном раскладе, по данным социологических опросов, в зону риска. Все решало то, куда качнется колеблющийся демократический избиратель, что перевесит – риск потерять свой голос, если "ДВР" барьер не преодолеет, или надежда иметь последовательно либеральную политическую силу, представленную в Думе.

Утром 21 декабря позвонил Черномырдин, поздравил: пятипроцентный барьер нами преодолен. За ним поздравил Георгий Сатаров, помощник президента, занимавшийся выборами. Та же информация – по радио, телевидению. Многочисленные звонки от сторонников, тех, кто нас поддерживал, голосовал за нас. Буквально часа два спустя – волна тревоги, потом разочарование: у Рябова в Центризбиркоме другие данные. Наша партия по-прежнему сохранила сильное положение в столицах – в Москве, в Питере, провела 9 депутатов по одномандатным округам, но проходного барьера не преодолела.

Из-за контраста с предшествующими известиями настроение особенно мерзкое. К тому же удручают общие результаты выборов. Убедительная победа коммунистов, у них явно будет большинство в парламенте, за ними на втором месте Жириновский, "НДР" получил меньше 10 процентов голосов, "ЯБЛоко" – меньше 7 процентов. Максимум, что смогут сделать в Думе демократы и умеренные, – это не дать коммунистам конституционного большинства. А ведь у нас впереди, через полгода – президентские выборы. Если умеренные и демократы подойдут к ним столь же раздробленными, вполне может сложиться ситуация, при которой победа коммунистов станет неотвратимой.

Природа постсоциалистического политического цикла довольно ясна. Социализм, как правило, оставляет в наследство финансовую разруху тяжелейшие бюджетные проблемы, крупный и трудноуправляемый внешний долг. Все это вместе с отсутствием традиций уважения к частной собственности, контрактному праву ставит непростые задачи перед правительствами, приходящими ему на смену.

Реформы неизбежно несут с собой радикальные изменения стиля жизни, соотношения доходов, социальных статусов. Общество с трудом адаптируется к подобного рода переменам, даже когда они исторически неизбежны и оправданны. Да, конечно, это хорошо, когда не надо больше стоять в очередях или униженно выпрашивать у местного партийного начальника разрешение на поездку в Болгарию, когда имеешь возможность создать собственное дело или выбирать место, где тебе удобно жить. Но ведь одновременно возникают и серьезные трудности: не хватает денег на покупку товаров, в изобилии появившихся на полках магазинов, да и работать надо куда напряженнее, чем раньше. Думать самому о будущем своей семьи. Все это – реальные жизненные проблемы, и именно правительство, по мнению многих, за них в ответе. Отсюда практически повсеместное поражение начинавших реформы политических сил на вторых после краха социализма принципиальных выборах и успех тех, кто апеллирует к чувствам ностальгии по старому порядку.

Пришедшие на этой волне к власти вполне способны нанести тяжелый удар по хрупким, едва сформированным рыночным механизмам. Так случилось в Болгарии, где реванш социалистов обернулся весной 1996 года хлебными очередями, бензиновым кризисом, резким сокращением валютных резервов, лавинообразным падением национальной валюты. Но это, скорее, исключение. В подавляющем большинстве случаев через несколько лет после начала реформ посткоммунистические партии уже вполне интегрируются в структуры гражданского общества. Придя к власти на критике реформ, их лидеры, как правило, продолжают проводить примерно тот же курс. Польша, где самые резкие критики либерала Бальцеровича, получив власть, сохранили преемственность в политике, тому наглядный пример.

Подобные примеры рождают опасные иллюзии. Многие россияне думают: если в Восточной Европе с приходом посткоммунистических партий не произошло ничего страшного, так же будет и у нас. На мой взгляд, это опасная ошибка. Именно здесь проявляется принципиальное различие восточноевропейских (вассальных) и российской (имперской) компартий. Восточноевропейские компартии, скажем, польская, венгерская или болгарская, никогда не были, в собственном смысле этого слова, независимыми. По существу, они оставались отделами ЦК КПСС по управлению соответствующими странами-сателлитами. Именно поэтому и для своих народов они всегда были символом национального унижения. И после развала коммунистической империи и дискредитации коммунистической идеологии эволюционировали в сторону социал-демократии.

Совсем другая ситуация в России. Здесь коммунистическая идеология уже давно играла, скорее, роль мишуры, обертки имперской сущности. Крах социализма в России совпал и с крахом империи. Коммунизм здесь оказался переплетенным с радикальным национализмом, а основная линия эволюции КПРФ пошла не в сторону социал-демократии, а в сторону национал-социализма. Вся нацистская риторика 20-х – начала 30-х годов прекрасно приспосабливалась к постсоветским реальностям: текстовые повторы отдельных пассажей Гитлера в книжках лидера российских коммунистов Геннадия Зюганова, разумеется, далеко не случайность. Конечно, любые аналогии условны, корни КПРФ существенно иные, чем у немецких нацистов, но все же главная тенденция ее эволюции в 1991-1996 годах очевидна. Это партия агрессивного реванша, не принявшая для себя правил игры демократического общества. Ее победа на президентских выборах чревата тяжелым кризисом рыночных и демократических институтов.

В условиях молодой рыночной экономики с развитыми финансовыми рынками реакцию на победу коммунистов нетрудно промоделировать: крах российского фондового рынка, стремление как можно скорее избавиться от акций российских предприятий и перевести вырученные средства в конвертируемую валюту, острейший кризис на рынке государственных заимствований, перераспределение сбережений населения из рублевой формы в валютную, аналогичные действия банков, предприятий.