Проклятье на последнем вздохе или Underground - Елена Гладышева

Альберт молчал и с наслаждением курил, откинулся на спинку стула и прикрыв глаза. Но открыл их довольно резво. Через весь зал к их столику быстро шёл Вениамин.

— Самоубийца, — констатировал в притихшем зале чей — то весёлый голос. Похоже, он был в полном восторге он происходящего.

— Очаровательной девушке с глубокими извинениями за слегка подпорченный вечер, — Вениамин, кивнув кудрявой головой, как заправский киношный гусар, положил на стол перед Ритой белую розу и ушёл.

Рита успела заметить его плохо заправленную рубашку и, о боже, ссадины у его виска и на руке. Но его оптимизму можно было позавидовать!

Она вопросительно глянула на Альберта. Это было совсем не похоже на него. Но тот молча затянулся сигаретой, прикрыв глаза.

— А ещё говорил, что ты, как и Высоцкий бить по лицу просто не можешь. Хотя за тебя это сделали твои друзья! — невольно подумала Рита, глядя на Альберта с некоторым разочарованием.

15

— Бойся данайцев дары приносящих, — недовольно пробурчал Альберт, кладя телефонную трубку. Видимо этот телефонный звонок, которого он не ждал, не принёс ему хороших известий. — Жаль, что иногда нет более достоверной информации, чем собственное дурное предчувствие!

— Ты это о чём? — поинтересовалась Рита.

— Да так, к слову, — будто отмахнулся Альберт.

Его лицо было сосредоточенным и Рита не смела возражать.

— Дорогой, ты какой батник наденешь: бежевый или кофейный на кнопках?

Рита старалась помочь собраться куда — то заспешившему Альберту.

— Да любой. Давай трикотажный фисташковый.

— Да, любой. Где бы его ещё найти! — Рылась Рита в шкафу среди многочисленных вешалок с рубашками.

Сразу после завтрака Альберт исчез, обнадёжив Риту дежурной фразой «скоро буду», которая могла означать — «к ужину не жди». Он исчез так стремительно, что на тумбочке в прихожей забыл свои наручные часы. Золотые, массивные, на красивом браслете — они были неотъемлемой частью Альберта, потому что снимал он их только в ванне или на ночь.

Рита первый раз осторожно, почти не дыша, взяла эти часы в руки. Не смотря на свой внушительный вид, они оказались необычно лёгкими. Их быстро тикающий механизм создавал ощущение пульсирующей в них жизни. А на их задней стенке были выгравированы мелкие буквы.

Сгорая от любопытства, Рита нашла в письменном столе Альберта сильную лупу и прочла:

Призрачно всё в этом мире бушующем.Есть только миг — за него и держись.Есть только миг между прошлым и будущим,Именно он называется жизнь,

— Рита поняла, что эти строки песни из кинофильма «Земля Санникова» являются жизненным кредо Альберта.

— Ну вот, дорогой, ты сам и ответил на мой вопрос!

День обещал быть солнечным и опять жарким. Безветренно и на ясном небе ни облачка.

И Рита решила хитро подмигнуть своей жизни и, назло Альберту, позвонила по, случайно сохранившемуся, номеру, записанному для неё Вениамином и как раз вовремя.

Сверкая на солнце чёрным лаком, «Волга» быстро домчала их до речного причала, от которого ещё не успел отойти белый речной катер, дожидавшийся виновника торжества.

На набережной было свежее, музыка поднимала настроение и душа просила романтики.

— Добро пожаловать в семью, allez![8] — Радушно встретила Риту молодящаяся, явно чувствующая себя хозяйкой жизни, дама, оказавшаяся тётей Вениамина. Она действительно здесь была главной, потому что родители Вениамина из — за сильного тумана застряли в Лондонском аэропорту.

Но это обстоятельство никого не смущало. Было видно, что гостям не скучно, потому, то они привыкли и умеют отдыхать.

По их разговорам становилось понятно, что все они хорошо устроились в жизни, занимали далеко не последние посты и наверняка не дёшево заплатили за своё действительно тёплое место под солнцем.

Риту поразила, окружившая её роскошь! У неё было достаточно богатое воображение, но не настолько.

На столиках вазы с экзотическими фруктами соседствовали с таким блюдами, каких Рита раньше не пробовала даже в ресторанах, в которые её водил Альберт. «Шампанское» лилось искрящейся рекой.

Вокально — инструментальный ансамбль играл Стинга.

Выдрессированные музыканты не дергались в такт музыке, не трясли длинными волосами, а вели себя очень прилично, создавая не навязчивый фон для наслаждения отдыхом.

Катер шёл быстро, отбрасывая за собой белую пузырящуюся пену. Река слегка отдавала свежестью.

Несколько пар танцевали на открытой палубе. Там было немного прохладнее. На палубу временами прилетали лёгкие водяные брызги, заставлявшие вздрагивать легко одетых дам. Не смотря на это, Рите не хотелось возвращаться за столик и она немного задержалась на палубе.

— Рита, вы где — то учитесь? — осведомилась тётя Вениамина, когда тот ненадолго отлучился.

Идя сюда в общество совершенно незнакомых ей людей, Рита и не подумала о том, что её непременно будут расспрашивать о её статусе. И не подготовила ответа на возможные вопросы.

— Нет, и не работаю! Я содержанка у очень не бедного мужчины, — неожиданно для себя бухнула Рита и даже не смутилась при этом, хотя её признание слышала не только тётя.

Та недоумённо повела бровью, но, немного помолчав, постаралась успокоить окружающих: — Красивым девушкам всегда было позволительно немного больше, чем другим. Правда, правда.

— Чем грешным слыть, Не лучше ль грешным быть? — Уильям Шекспир, — негромко обронил в Ритину сторону, стоявший неподалёку, щеголеватый брюнет. — Впрочем, это не аксиома.

— А наш Вениамин закончил МГИМО и скоро уедет работать, для начала в Берлин, в консульство, — сообщила тётя, увидев возвращающегося племянника.

Но Рита не дослушала словоохотливую тётю. Её уже перехватил седеющий очкарик, пригласивший её на медленный танец. Несмотря на возраст, танцевал он легко и Рита в паре с ним чувствовала себя двоечницей.

— А вы, девочка, никогда не интересовались своей родословной? — спросил очкарик, одной рукой обнимая Риту за талию. — У вас тонкая кость, вы достаточно аристократичны и очень легки. Возможно, что ваших пробабушек когда — то любили князья или графья?

— А возможно и эскадрон гусар летучий, — цинично изрекла, танцевавшая рядом, высокая девица с редкими распущенными волосами.

Щёки у Риты мгновенно вспыхнули от распиравшей её обиды, но она сдержалась, обозвав про себя девицу хамкой.

— Не обращайте внимания, — успокоил её очкарик. — Эта наша не признанная поэтесса упражняется слово — витиеватости. — Мариночка, ты нарочно культивируешь в себе желчность? — обратился он к поэтессе.