Кинбурн - Александр Кондратьевич Глушко

— Кто шутит? — словно бы даже обиделся плотогон. — Сам слыхал позавчера от Шестака, новокайдацкого городничего, что ваши байдаки, или как их там — галеры, никуда уже не пойдут, потому что на порогах им амба...

— А он сам, голубчик, ходил когда-нибудь через пороги? — мягко спросил Перейма.

— Не знаю, — ответил Ярема.

— Вот видишь, а я ходил. И не раз.

— Ну и что из того, а царица велит, и будете стоять. Разве не в слыхал? Отсюда она к морю степью поедет.

— Пускай себе едет, а мы поплывем, — стоял на своем Гнат. — Потому как суда имеем. Кто же их бросит, голубчик мой?

И его спокойный тон, уверенность, хотя Петро уже и наслушался многих неутешительных разговоров о судьбе флотилии, заронили в душу искру надежды.

Смотреть не на что было. Впереди за людским скопищем виднелся только белый островерхий шатер и посверкивали на солнце поповские ризы. Но вот из шатра вышла низенькая, располневшая женщина в длинном серо-голубом наряде под руку с каким-то долговязым господином. Все, кто стоял поблизости от шатра, попятились и будто переломились в пояснице. А те двое, ступив несколько шагов, начали спускаться, словно бы проваливаться сквозь землю. Первой исчезла женщина, потом скрылась и голова долговязого господина.

— Ну что, Гнат, я же говорил, куда ей на те бешеные водовороты! — стрельнув из-под бровей оживленными глазами, прошептал Ярема. — Распилят ваши дубы на дрова, еще и погреются.

Петро не стал прислушиваться, что ответит плотогону их рассудительный боцман. Понимал, что Ярема умышленно поддевает старика, но ведь и самого уже охватывало сомнение: кто же отважится преодолевать на таких судах хотя бы Ненасытец.

Когда же вернулись на галеру, услышал от Сошенко, который успел на горе и возводимый дворец рассмотреть, и с людьми перемолвиться, будто нашлись такие смельчаки, которые согласились провести их галеры к Александровской крепости через все преграды и водовороты. Хотя сам князь Потемкин уже распорядился оставить флотилию здесь — послушался Екатерину.

— Что ж, пускай проводят, — сказал Иван, — а мы с тобой, браток, уже прибились к своему берегу. Остаемся. Я расспрашивал тут многих и узнал, что на горе собираются строить большое каменное здание, где всем наукам обучать будут и музыке тоже. Называться оно будет как-то чудно, я и не запомнил толком. То ли как вертеп, то ли универтет. Одним словом, бурса. Так вот, каменщики здесь хорошие,и по камню и по кирпичу. А мастеров, которые петрили бы в отделке здания внутри, нет. Ишут где-то среди немцев. А зачем искать? Я ведь церкви в Киеве строил. Кумекаю в этом деле. И тебя научу, браток, — положил свою шершавую ладонь на плечо Бондаренко. — Давай останемся!

Петро с благодарностью посмотрел в глаза товарищу.

— Трудно с тобой расставаться, Иван, — сказал, сдерживая волнение, потому что хотя и ждал этого разговора, но не был еще готов к нему. — И все-таки я должен плыть дальше, в Кинбурн. Тут уже недалеко, рукой подать. А когда разыщу Андрея Чигрина — вернемся вдвоем.

— А может, он где-нибудь здесь, в Екатеринославе? — высказал предположение Сошенко. — Видел же, вон как размахнулся Катеринич одноглазый, город затеял на целых двадцать верст, легко говорить, а сколько рук надо!

— Все может быть, — согласился с ним Петро. — Но знаю, что он порывался к морю, на свой полуостров, а еще хотел побывать на Гарде, где жил в детстве с дядькой. Думал даже разыскать его, хотя я в это мало верю — навряд ли дядька Илько Суперека вернулся с турецкой войны.

Они до утра так и не сомкнули глаз. Вспоминали Киев, долгие зимние вечера на Куреневке, Глицу, старого лирника, нелегкий переход на веслах до этой екатеринославской пристани. Не прошло и полгода, как впервые увиделись, а казалось каждому, будто знакомы уже много лет. Может, потому и не коснулись в беседе дальнейшего путешествия Петра. Были уверены, что расстаются ненадолго.

Чигрин не вернулся в каменоломни. Как только вытащили на берег последний валун, Кирилл Иванович снарядил его на лодке в Старый Кодак в распоряжение полковника Фалиева. Объяснил, что там якобы расчищают пороги, готовят в них проходы для судов царской флотилии и что Фалиеву как раз и нужны люди, свободно чувствующие себя на воде.

«Выходит, видел этот человек не только мою работу, но и ночные заплывы на быстрину Днепра», — думал Андрей, гребя вдоль залитого весенним половодьем острова, где его с Петром еще в детстве чуть было не погубил коварный горбун-волокрад. На острове с поредевшими деревьями (самые толстые дубы свезли, наверное, на екатеринославские лесопильни) и следа не осталось от той избушки, риги, спрятанных в зарослях. Словно бы и не существовало там человеческого жилья. А вот справа, на пологом берегу, где когда-то только седел чернобыльник, появилось село, поднялся над камышовыми плетнями колодезный журавль.

Все замечал Андрей своим зорким взглядом, хотя перемены, происходившие здесь, на берегах Днепра, уже не удивляли его. Сам колол дикий камень для городских зданий, выраставших на месте приземистых мазанок, хлевов, сенников, конюшен небольшой слободы, в которую еще совсем недавно редко кто сворачивал с торного чумацкого шляха.

Помогал возводить город и чувствовал, что и в его собственной душе многое изменилось. По другому воспринимал окружающее. Он еще не знал, как будет жить дальше, но и перестал думать о побеге на морские песчаные косы к рыбацким ватагам. Не привлекала уже его такая воля, да и не был уверен, найдет ли ее теперь в родных краях.

Андрей подплывал на лодке к крутой скале, напоминавшей голову какого-то фантастического зверя, как вдруг заметил на берегу парня, который что-то выкрикивал, размахивая руками и показывая куда-то вперед. Табаня обоими веслами, Чигрин оглянулся. Ниже, по ту сторону странной скалы, от берега до берега кипела, выплескивалась белыми гривами на крутые пороги вспенившаяся вода. И среди этого кипения на стремительных, ревущих потоках виднелись — Андрей не мог поверить собственным глазам — человеческие фигуры. Неизвестно, как и на чем держались эти смельчаки. Хотел подплыть ближе, чтобы рассмотреть, но в это время с берега донесся встревоженный голос хлопца:

— Сворачивайте сюда — там... пороги рвать будут... Поро-о-хо-ом!

Услышав неожиданное предостережение, Андрей снова оглянулся. Люди, которые только что были на порогах, торопливо приближались к берегу, упираясь в каменистое