Следователь по особо секретным делам - Алла Белолипецкая

демона-кролика, Скрябин принял сидячее положение, а потом с величайшей осторожностью подвинулся к краю маленькой площадки. И понял две вещи разом. Во-первых, материал, из которого площадка-остров состояла, представлял собой приплюснутый огромный ком, скатанный из разномастных волос – наверняка человеческих. А, во-вторых, пустота вокруг была совсем не пустой – в смысле, не являла собой подобие вакуума. Это оказалась некая весьма агрессивная среда.

– Там что-то вроде соляной кислоты, – снова заговорил демон-кролик Фесор, проследив направление взгляда Николая. – Если ты опустишь в неё руку – она через минуту разъест её тебе до кости . Это место – оно не для таких, как ты. Не для живых. Так что живым ты долго тут не останешься.

И Скрябин поверил ему – точнее, поверил собственным глазам. Волосяной остров, на котором они находились, таял с каждым мгновением – как если бы он являл собой шарик мороженого на полуденном солнце.

2

Лара догадалась, кто был тем (призраком) человеком, к которому Дик понесся, хотя никогда прежде человека этого не видела. И вряд ли Дик предостерегал её, чтобы она не встала ненароком между ним самим и его настоящим хозяином – инженером Хомяковым. Нет, пес по иной причине хотел, чтобы она оставалась на месте. Он-то разглядел опасность сразу, куда раньше самой девушки.

Должно быть, не все собравшие на площади создания могли видеть Лару. И не все услышали, как она позвала Дика. Так что многие никакого внимания к незваной гостье не проявили. Но – невнимание выказали в основном призраки давние. Исторические, так сказать. Зато призраки нового, коммунистического времени почти все глазели теперь на незваную гостью. И все они облюбовали тот самый угол площади-звезды, где сейчас инженер Хомяков гладил и трепал по голове своего пса.

А Дик еще раз повернулся к Ларе. И теперь в глазах его явственно читалось: «Беги! Уноси ноги!» Однако внять песьему призыву девушка не успела.

Она считала, что все призраки, собравшиеся здесь, сосредоточились на самой площади Коммуны. И потому издала новый возглас – изумленный и возмущенный – когда кто-то схватил её сзади за плечо и развернул к себе.

Позади неё стоял мужчина: лет пятидесяти с хвостиком, со скуластым лицом, спесивым и желчным, с заметными синяками на подбородке и под левым глазом. Лара подумала: даже странно, что обладатель такого лица всего лишь застрял в сведенборгийском мире духов, а не отправился куда похуже. Причем на этом человеке (на этом господине, как тут же мысленно уточнила для себя Лара) был сюртук девятнадцатого века – в нескольких местах порванный.

Но девушка ошиблась: скуластый господин не хватал её за плечо – это ей только показалось. Она ощутила его прикосновение, да. Но развернулась к нему уже сама – машинально. А пальцы недоброго господина прошли сквозь неё, как если бы она являла собой сгусток дыма или тумана.

– Вы, сударыня, шли сюда, чтобы повидаться со мной? – вопросил незнакомец.

И Лара внезапно поняла, кто перед ней. А беспорядок в платье этого господина и явные следы побоев у него на лице тут же нашли свое объяснение. Она помнила, как этот субъект закончил свою жизнь: в пьяном виде так разругался с крестьянами из своей деревеньки, что те сгоряча набросились на него всем скопом и прикончили.

– Михаил Андреевич? – осторожно спросила Лара.

– Он самый. – Человек со скуластым лицом коротко кивнул. – Как это вы догадались, что я нахожусь здесь? Ведь умер-то я не в Москве. Да и потом, таких, как я – убиенных – обычно всё-таки впускают в рай. Избавляют от воздушных мытарств.

«Да я и не искала вас! – подумала Лара. – Просто – вспомнила про вашего сына, с которым, кажется, вы и не очень-то ладили. Странно, что он…».

Однако закончить свою мысль девушка не успела: услышала оглушительный лай Дика. И, вздрогнув, повернула голову в ту сторону, где пес надрывал свою призрачную глотку.

Вся масса народу, что находилась на коммунистическом углу пентаграммы, стронулась теперь с места. И двигалась туда, где Лара стояла рядом с призраком отставного лекаря Мариинской больницы для бедных – Михаила Достоевского.

Михаил Андреевич сквозь зубы процедил какое-то ругательство, явно – непечатное, и попытался схватить Лару за руку. Но теперь уж совсем неуспешно: его пальцы словно бы и не коснулись её запястья, прошли через него.

– Уходим, барышня! – крикнул он раздраженно.

Однако с уходом они явно опоздали. Призраки, покинувшие площадь, уже взяли их двоих в клещи. И стали их затирать – подгоняя к спуску с невысокого холма.

– Да что же им от меня надо? – пришла в ужас Лара.

– Кому – что. – Михаил Достоевский сумел пожать плечами с философическим видом. – Изгнать вас, убить вас, расспросить вас – у каждого наверняка своя потребность.

А к Ларе уже тянулись десятки рук – мужских, женских и даже почти детских. Детей совсем уж маленьких она здесь не видела, а вот подростки – лет тринадцати-четырнадцати – попадались ей на глаза. Пальцы, касавшиеся её, не причиняли Ларе вреда, хотя и доставляли неприятные ощущения – как если бы по её коже проводили мокрыми лягушачьими лапами. Она по-прежнему слышала лай – который стал еще более громким. И подумала: Дик и его настоящий хозяин тоже пробираются к ней.

А затем шею её вдруг захлестнуло что-то – то ли веревка, то ли жесткая лента. И Лара ощутила такое явственное и страшное удушье, что не могла сделать вдоха еще секунд пять или шесть после того, как удавка прошла сквозь её шею – на первый взгляд, не причинив ей вреда.

– Дышите, дышите же! – проорал ей в самое ухо бывший лекарь Достоевский, и девушка с присвистом втянула в себя воздух.

И почти тут же петлю – а это явно была петля висельника – набросили на неё повторно. Она инстинктивно выставила перед собой руку, и веревка захлестнула её пальцы. Скользящая петля тут же стянулась, причиняя почти нестерпимую боль и вроде бы обдирая Ларину ладонь веревочными волокнами. Но – потом тоже прошла насквозь. А в следующий миг девушка услышала резкий и яростный мужской голос, отдавший команду:

– Дик, горло!

3

Николай Скрябин заключил сделку – хотя всё его существо и восставало против этого.

Когда он позвал Газиэля, тот и вправду сразу же явился на его зов – но не как Мефистофель к Фаусту, а, скорее, как статуя Командора к самонадеянному