Скорее счастлив, чем нет - Адам Сильвера

Я оттягивал этот момент как мог, но наконец мы идем по местам, связанным с Томасом. Заходим на стадион его школы – я рассказываю Джордану, как мы бегали, пока не заныли ребра. И честно признаюсь, насколько больно вспоминать, как мы валялись на траве с Колином и вдруг увидели на трибунах Томаса с Женевьев. Еще больнее от того, что они теперь вместе, может, даже вместе прямо сейчас, а я один. Джордан меня понимает. Он расстался с Аароном, когда тот переспал с, похоже, давно влюбленным в него парнем.

На обратном пути я показываю Джордану кинотеатр, куда Томас сводил меня через черный ход, и его дом. Рассказываю, сколько всего мы делали на крыше: отмечали день рождения Женевьев, потом Томаса, потом мы с ним валялись на солнце без футболок, потом я признался ему, что у меня амнезия, и ревел. Непросто, наверно, это все выслушивать, и на этот раз Джордан не пытается заполнить молчание какой-нибудь историей из своей жизни.

И вот мы у моего комплекса, перед входом в проулок.

– А здесь мы с Томасом познакомились.

– Начало истории приберег под конец, значит, – хмыкает Джордан. – Сото, ты часом не поэт?

– Просто по пути было.

– Ну и как настроение?

Мы стоим на том самом месте, где Томас бросил девушку. Именно здесь я впервые залип на его огромные брови. Здесь он назвал меня Длинным, потому что мы не успели представиться. Здесь началась наша история, и теперь я стою тут и пытаюсь понять, начнется она еще раз или канет в небытие, потому что я не смогу смотреть, как он счастлив с Женевьев.

– Знаешь, я хотел бы попробовать, – говорю я.

– Что попробовать?

– Попробовать не бояться. Я люблю Томаса и Женевьев, они любят меня. Может, дружить мы и не сможем, но я хотя бы не буду гадать. – Я глубоко вздыхаю и смотрю в глаза Джордану. Как же здорово, что он предложил нырнуть со мной в прошлое и мы прошли всю дорогу досюда. – Что делаешь на выходных?

– Пока свободен.

– Тогда готовься праздновать мое восемнадцатилетие.

У меня предчувствие, что Джордан в моей жизни надолго. Может, нам будет хорошо вдвоем. Надеюсь, со временем он перестанет дергаться от моего имени и начнет звать меня Аароном. Хотя, если честно, я уже привык отзываться на «Сото».

И вот мне снова исполняется восемнадцать (вернее, мы делаем вид, что у меня снова день рождения).

Сначала я хотел праздновать на улице, чтобы пригласить всех, кто обо мне заботился весь год. Но с самого обеда зарядил дождь, а переносить вечеринку я не хотел, потому что друзья уже подстроили под меня свое расписание. В итоге я пригласил всех к нам в квартиру. Да, я много лет стыдился своего дома, хотя прожил здесь всю жизнь. Но мне надоело прятаться от всего мира, и прятать от близких условия, в которых живу, я тоже больше не стану.

Это явно будет самая классная вечеринка в моей жизни.

Фредди разносит Эрика в «Марио Карт», не переставая молоть языком. А я ведь его несколько лет к себе не звал, все стыдился, что у него своя спальня, а у меня нет. Но ему пофиг. Мама бегает туда-сюда, следит, чтобы ее подруги не скучали, а у нас не кончились чипсы и газировка, пока не привезли пиццу. Женевьев пришла одна, но Томас не сильно от нее отстал. Они по-любому шли вместе, но разделились, чтобы я лишний раз не видел их вдвоем. Забавно: мне тяжело знать, что они встречаются, но я не хочу, чтобы они из-за меня стали меньше общаться.

Интересно, я когда-нибудь распутаю клубок своих эмоций? А то мне, например, немного стыдно, что я не позвал Брендана, хотя я на него зол. А еще мне жаль, что с нами нет отца, с ним было здорово отмечать дни рождения, хотя я его ненавижу за все, что из-за него со мной стало.

Я не хочу отворачиваться от своих близких. Я еще способен понять, что с ними лучше, чем без них.

Но Томас и Женевьев смеются над чем-то, чего я не расслышал, и у меня в животе все сжимается. Потом Эрик открывает дверь Джордану, и меня слегка отпускает.

– С днем рождения, Сото, – говорит новый гость, вручая мне подарок.

– Чего ты мне притащил?

– Откроешь – узнаешь.

– Можно, прямо сейчас открою?

– Ты теперь совсем взрослый, даже голосовать можешь. Ты и только ты решаешь, что тебе делать.

Последнее – совсем уж неправда, но я улыбаюсь.

Не успеваю я открыть подарок или кому-нибудь представить Джордана, как из кухни появляются мама с Эванджелин и запевают «С днем рождения тебя». Джордан увлекает меня к гостям, и все фальшиво подхватывают песню. Я краснею – хотя, вот честно, чего я ждал? Улыбаюсь до ушей и задуваю все восемнадцать свечек.

Потом все ненадолго замолкают, будто думая о том, какое же чудо, что нам сегодня есть что праздновать. Я оглядываю счастливых гостей: у мамы с Эванджелин слезы на глазах, Эрик салютует мне банкой «пепси», Фредди нацелился ложкой на торт, Женевьев посылает мне воздушный поцелуй, Томас протягивает над тортом кулак, и я касаюсь его своим. Джордан стоит и чуть самодовольно скалит в ухмылке свои шикарные волчьи клыки, как бы говоря: без меня ничего этого бы не было. И он прав.

Может, это и не идеальный праздник, но я запомню его навсегда, а лучшего подарка нельзя и придумать.

Я начинаю заново.

Сажусь на велик и еду. В ушах свистит ветер, руки вцепились в руль, ноги быстро крутят педали, и я мчусь дворами – прочь, прочь от плохих воспоминаний о том, как год назад я свалился с этого самого велика. Если я перестану бегать от воспоминаний и брошу им вызов, рано или поздно я своего добьюсь.

Я оставляю велик в вестибюле, достаю из рюкзака тетради и сажусь читать. Я должен знать, что в них заключено. Да, эти записи заставят меня кому-то завидовать, на кого-то злиться, о чем-то грустить. Но испытывать боль нормально. И я понял, чтó все это время упускал. Эванджелин была права. По капле восстанавливая прошлое, я постепенно снова включаюсь в течение времени. Читать все сразу необязательно. Захочу – буду читать по странице в год. Но мне не терпится найти во мраке памяти