Верни нам мертвых - Анна Инская

Слышал я, что на берегах южного синего моря не так, что там не всеми познаниями владеют женщины. Я не верил. Как можно сравниться разумом с той, которая одним взглядом лишает тебя разума? Но Ифри была воспитана мудрым отцом из южных царств, и видно он ей внушил, что мужчина все-таки умом равен женщине и тоже способен к обучению. У меня-то глаза голубые, как у несмышленого волчонка, а у нее были золотые, как у взрослой волчицы. Древним и мудрым был мир ее отца, но как на равного, смотрела на меня золотоглазая дочь Исмона. Она научила меня письменности и играм, которые учат принимать решения. Рассказала мне про науку логику, рассуждала со мной обо всем и верила, что я смогу доплыть до другого берега. Правда, может быть, лучше бы иметь мне строгую жену, которая дала бы мне браги и ногу кабанью, да велела дома сидеть… так думал я все чаще, глядя в бескрайний холодный океан. Как был я один, так и один и остался, сидел с моим псом среди несчетного стада белогривых волн.

И думал я, что все женщины колдуньи и ворожеи. Они заставляют свою добычу видеть то, чего нет и быть не может. На самом деле может быть Ифри просто оплела меня хитрыми женскими чарами. Я верю, что она меня любит, я в сердце моем говорю ней! А она, наверное, уже забыла меня. На деньги, которые я ей оставил, она купит себе тунику из тонкого льна, такую чтобы из-под ткани просвечивала ее смуглая грудь. Раздобудет себе новый цветной пояс и краски для лица, про которые я сам сдуру ей рассказал. Вплетет в свои проклятые змеиные косы цветные камни, те светлые голубые камни, что я ей оставил! Зачем я ей их дал? Будут мои камни в ее волосах как голубой цветок-лотос в реке Нил, про который она мне рассказывала. Станет жена коварная искать себе нового мужа, или о ней позаботятся люди Валента Страбуса. Я уже начал догадываться, что этот Страбус и есть Лис-Охотник. Только проверить не успел. Уйдет к лису-Страбусу на службу моя ученая жена, а я тут без нее сижу сам как лиса без хвоста, одинокий и несчастный.

Женщины, они как океан, заманивают, влекут к себе своей красотою, а потом мучают тебя без всякой вины. Мне от этого океана было тошно, будто это я был женщиной беременной. А Ифри, думал я, от моего ребенка уже избавилась. В портовом городе есть улица Блудниц, а там хватает умеющих помочь в этом.

Когда лодка падала в пропасть между двумя крутыми валами, ужас разрывал мне сердце, и спрашивал я себя тогда почему тот, кто создал мир, не сделал людей из железа. Ведь я был сын гордой свободнорожденной страны и должен был не ведать страха! А на деле не совсем так выходило. И дорогу спросить было не у кого. Рыбы и чайки в разговор не вступали. Видно они и правда были не на моей стороне, а на службе у чудовищ из мира мертвых. Однажды проплыл вдали кит, нелюдимый и тоже безмолвный. Вот уже чайки почти все исчезли, а другого берега все еще не было видно. Но я верил, что я окажусь там раньше, чем у меня кончится запас воды или придет буря. Ведь Рябой сумел добраться из той страны вплавь, без лодки. Значит, далеко это быть не могло.

Я направлял лодку на запад, надеясь, что я не проплыву мимо Страны Мертвых. Такой остров в океане вряд ли затеряется. Огромна должна была быть страна, которая собрала всех умерших из всех земель. Ведь мертвых больше, чем живых, а мир живых велик. Отец Ифри рассказывал ей, что за дальним теплым морем скрываются горы, пустыни, леса и даже еще один океан. Несчетное множество людей родилось в подлунном мире, и многие из этих людей уже мертвы.

В северной части океана небо редко бывает ясным, и солнца я не видел. Но плыл не вслепую, потому что по левому борту лодки южное небо светилось драгоценным сиянием в разрывах темных туч. Глядя на этот свет, я вспоминал, как моя мать осторожно выводила литой золотой узор на железной рукояти меча, выкованного моим отцом. Это было изображение Священного Солнца. Мой отец и мать мои верили, что солнечный знак сделает оружие справедливым. Они и сами были людьми правого пути, но судьба оказалась несправедлива к ним. А я даже не успел научиться отцовскому ремеслу, и если сказать правду, умел только охотиться и воровать.

Ветер дул с северо-востока. У меня поверх кожаной куртки был шерстяной плащ, он же заодно и одеяло. Мой свой плащ, неволшебный. Зато сотканный из хорошей овечьей шерсти. Ведь серебряное одеяние с изображением рыбы, подаренное озерным волшебником, еще рано было доставать из котомки. Волшебник велел надеть его в мой смертный час, а до гибели мне еще было далеко.

А еще хоть я и бродяга бездомный, но у меня гордость есть! Ифри объяснила мне, что означают слова "ослово упорство", и понял я, что вовсе не за стойкость молодой волшебник дал мне этот дар…..

А еще чуял я шкурой — а она у меня чуткая, как у зайца уши — что в день, когда волшебники делились на добрых и злых, этот неучтивый волшебник в стороне стоял. Поэтому хотел я верить, что без его волшебной одежды смогу обойтись. Ведь у меня еще оставался запас воды, вяленое мясо и сухой моряцкий хлеб. Но все чаще думал я, что мудрая Ифри хорошо сделала, когда раздумала плыть со мною. Не за что ей было любить такого как я. И хозяин лодки был прав, назвав меня отчаянным дураком, хотя это и обидное оскорбление. Да и волшебник про осла-то может быть не зря говорил… Не было нигде никакой Страны Мертвых, океан был пуст, как моя глупая голова.

Я завернулся в мой шерстяной плащ и пса моего прикрыл, чтобы не мерз на студеном на ветру. В старину собаки говорили на человеческом языке. Но замолчали, когда узнали, что люди сделали ругательство из славного имени их собачьего рода. Я сказал Земному Хоарденну: "Мужайся, волчий сын!". Пес молчал, но смотрел на меня осуждающе, и прав был. Зря я его в океан потащил, не собачье это место. Волны с угрозой били в борт, плащ не согревал нас. Зато северным ветром лодку сносило к югу. Это обрадовало меня! Я ведь не знал, вернусь ли живым из плаванья, а мне хотелось перед смертью побывать там, где небо всегда голубое, ветер теплый, солнце горячее, будто огонь костра, а океан синий, как глаза моей матери, и совсем не замерзает зимой.

И вот на седьмой день плаванья солнце вошло в полную силу. Одинокая чайка поднималась к вершине неба, солнце пробивало насквозь ее белое оперение, и внутренний край ее крыльев сиял, будто лезвие священного золотого серпа.

От тех несчастных, кто плавал на галерах, я слышал, что в южном небе солнце обнажается для убийства. Я не верил им, ведь солнце доброе, оно не может убивать невиновного! Теперь понял, что может.

В небе ни одного облака, лишь горячая смертельная синева. Пришлось поверить еще и в небывалое: что голова может болеть! Другого берега все еще не было видно. Воды осталось совсем мало, и она стала такой гнилой, что даже пес пить ее не хотел. Северо-восточный ветер потерял силу, будто и его истерзала южная жара.