Не время для славы - Юлия Латынина

– Кому? Российской Федерации?

Семен Семенович, не торопясь, обрезал сигару специальным приборчиком, и тщательно раскурил ее от золотой зажигалки, украшенной гербом РФ.

– Кирилл Владимирович, вы сами видите, каково положение в республике. Что будет с вашим заводом, когда в нее введут войска? Вот что.

И Забельцын поднес зажигалку с гербом России к лежавшим на столике чертежам. Бумага вспыхнула. Нарисованные установки и нарисованные миллиарды опали черными хлопьями на малахитовый столик.

– Ваш Джамал, – продолжал Семен Семенович, – кажется мне в основе своей весьма разумным человеком. И вы, и покойный Заур много раз объясняли ему, что основа мира – это экономика. Есть завод – есть мир. Нет завода – нет мира. И притом, ваш Джамал много раз говорил, что деньги для него ничто. Ну так пусть и докажет это. Либо он отдает личные тридцать пять процентов и получает в обмен пост президента и мир в республике. Либо он оставляет их себе, и по его родному селу будут бить танки.

Семен Семенович встал.

– Я приеду на открытие завода, – сказал Семен Семенович, – и если все документы будут в порядке, то в этот день Джамалудин Кемиров станет президентом республики. И передайте ему, что я не сделаю ошибки, которую сделал Углов. Вашему приятелю не удастся повторить фокус на Красном Склоне.

Кирилл тоже встал. За переплетом окна две девушки в купальниках играли в бадминтон, и черно-белые коровы на склонах позванивали колокольчиками. Коровы с непривычки казались Кириллу невероятно большими, – дома коровы были маленькие, но прыгучие.

– И кстати, что это за имя – Камиль? – спросил вдруг Семен Семенович.

– Это имя, которое я взял, когда принял ислам. Я им не пользуюсь.

– А почему вы приняли ислам?

Кирилл пожал плечами.

– Жена просила.

Семен Семенович усмехнулся.

– Вы не похожи на человека, который находится под каблуком у жены. Менять веру предков – большой грех, Камиль.

Кирилл поднял голову и мягко произнес:

– Однажды, – сказал он, – один человек умер и попал на суд к Аллаху. Аллах спросил его, заслужил ли он рай. «Конечно, – ответил этот человек, – я пять раз совершил хадж, и поэтому заслужил рай». «Нет, – ответил Аллах, – этим ты не заслужил рай». «Я пять раз ходил в джихад, – ответил человек, – и этим я заслужил рай». «Нет, – ответил Аллах, – этим ты не заслужил рай». Тогда человек опустил голову и вздохнул, потому что не знал, что добавить, а Аллах сказал ему: «Помнишь тот камень на дороге, который мешал путникам, и ты взял и оттащил его в сторону? Вот тем, что ты оттащил этот камень, ты заслужил рай». Я не думаю, Семен Семенович, что на том свете, если он есть, нас будут считать по количеству свечек или по количеству трупов. Нас будут считать по камням, Семен Семенович, и что-то подсказывает мне, что вам нечего будет предъявить.

Кирилл повернулся и вышел. Его чай остался нетронутым.

– Вот такой его ультиматум. Либо завод, либо война.

Кирилл Водров и Джамалудин Кемиров сидели, совершенно одни, в открытой беседке, нависшей над морем.

По случаю воскресного дня Джамалудин был в спортивках: на нем был ослепительно белый тренировочный костюм, белые, ни разу ни надеванные кроссовки, и белая кепка козырьком назад, из-под которой лез короткий черный волос.

Кирилл чрезвычайно редко бывал с Джамалудином один на один; Джамалудин вообще почти ни с кем не оставался наедине, если, конечно, речь не шла о каком-то особо кровавом приказе. В таком случае Джамалудин обычно оставался наедине с Хагеном.

Но сейчас даже Хагена с ними не было, они сидели вдвоем, и понятно, почему, – все-таки эти тридцать пять процентов принадлежали именно им, тридцать – Кемирову, и пять – Кириллу Водрову, – и им и предстояло решать. Судьбу собственных денег, как и собственных детей, не решают с чужих слов.

Даже маленького Амирхана, который играл со своим отцом, Джамалудин выпроводил из беседки. На полу у выхода стояла пара крошечных коричневых ботиночек, а посереди стола лежал брусок обоймы. Амирхан, по обыкновению, выпросил у отца его пистолет, – черный, чуть поцарапанный, с витой надписью из Корана, и Джамалудин разрядил ствол и отдал его мальчику.

Собственно, решать было нечего. Ставки были несоизмеримы. Если бы речь шла о национализации контрольного пакета только что выстроенного иностранцами предприятия, – что ж, это была б катастрофа. Но речь шла о частной доле, принадлежащей частным фондам, и эта доля могла быть передана в совершенно камерном порядке.

Конечно, это означало, что часть будущих доходов от завода уйдут из республики. Печально. Но не смертельно. Потому что останется завод, останутся зарплаты, товар и смежники, и более того, было ясно, что после того, как Семен Семенович получит пакет, он будет заинтересован в процветании республики.

Было ясно, что как только это произойдет, из республики выведут войска и вышвырнут Христофора Мао. Что Джамалудин получит карт-бланш, а проект – госгарантии, а это было немаловажно в ситуации, когда мировые финансовые рынки сокращались медленно, но верно, как шагреневая кожа, и когда те самые люди, которые еще недавно, смеясь, хлопали Кирилла по плечу и говорили, что для хорошего заемщика деньги всегда есть, теперь вдруг выражали озабоченность каким-то взрывами и терактами и спешно уезжали на переговоры о продаже собственных банков.

Собственно, рынки чувствовали себя так, что одно громкое слово Семена Семеновича могло бы поставить крест на всех будущих кредитах, и Кирилл только теперь в полной мере оценил тот факт, что Семен Семенович этого слова не сказал.

Надо было соглашаться.

Они были загнаны в угол, и поставлены в ситуацию, когда грубой силой было ничего не решить. Грубой силой можно было только испортить. Собственно, так и планировал Заур: создать в республике ситуацию, при которой грубая сила становится бесполезна. Собственно, этим и воспользовался Семен Семенович.

В предложении Семена Семеновича было очень много плюсов. Минус был только один.

Отдавая Семену Забельцыну тридцать пять процентов акций «Навалис Авария», Джамал Кемиров делал в точности то, что хотел Семен Забельцын.

Тот человек, который хладнокровно поставил республику на грань войны. Тот человек, из-за которого у Чертовой Пасти расстрелял сорок три омоновца. Тот человек, из-за которого погиб Ташов Алибаев: ибо настоящим убийцей Ташова был не Булавди, и даже не Кирилл, который послал его в лес на верную смерть, а серый, незаметный человек с простоватым, чуть раскосым лицом, расчетливо и беззастенчиво подставивший республику под топор, чтобы пополнить свои оффшорные счета.

Тот человек, который – Кирилл был в этом совершенно убежден, – заказал убийство Заура.

Джамалудин поднялся и встал у окна беседки. Он долго смотрел на далекое море и берег, на котором играли дети. Как всегда, заводилой был маленький Амирхан. Он построил на песке своих братьев и племянников, а в конце шеренги он приспособил трех взрослых охранников, и четвертым в этом строю стоял Хаген. Босоногий, в камуфляжной курточке Амирхан вышагивал вдоль строя с отцовским пистолетом в руке, и начальник АТЦ одобрительно улыбался мальчику во все шестьдесят четыре белых своих волчьих зуба.

Кирилл подошел и встал рядом. Старая, еще советских времен фотография улыбающегося Заура висела в рамке над окном, и за спиной Кирилла висел другой портрет – красного шариатиста Амирхана Кемирова. Их было трое Кемировых, на одного европейца Водрова, если, конечно, Водрова еще можно было назвать европейцем.

– Есть у нас выход? – спросил Джамалудин.

– Выхода нет. А поторговаться можно.

Кирилл вдруг подумал, что у Джамала Кемирова никогда не будет виллы в Швейцарии. Джамал возил деньги не мешками, а багажниками; он швырял толстые пачки направо и налево, он дарил друзьям «порше каейнны» и бросал пятитысячные купюры под ноги пляшущих лезгинку красавиц. То, что творилось с финансовой отчетностью в Фонде, было полный караул, а как иногда эти деньги вымогали, было лучше вообще не вспоминать.

Но в одном Кирилл был уверен: у Джамала не было ни цента за рубежом. Кирилл знал это совершенно точно, потому что именно он занимался счетами. Да и зачем? Судьба Джамала была – либо власть, либо пуля. Чего бы ни хотел в жизни Джамалудин Кемиров – швейцарская вилла и рубенс в гостиной явно не значились среди его целей.

– Я уверен, – сказал Кирилл, – что мы опустим его до двадцати пяти процентов.

Амирхан, на берегу, засунул пистолет за пояс штанишек, но ствол был слишком тяжелый, а штанишки, – слишком маленькие, рукоять «стечкина» перевесила, и пистолет хлопнулся в песок.

– Амир! – закричал Джамал, – а ну иди сюда!

Все, что произошло потом, случилось прямо у него глазах, – время снова замедлилось, хлещущий его поток разбился на капли мгновений, и каждое мгновение навсегда застыло в памяти Кирилла, – как летящий в воздух гаишник и желтый шар в зеркале заднего вида, на том месте, где только что была машина Заура.