Звездолов - Патриция Поттер

Колли, с ужасом смотря на них, пятилась к двери.

— Что эти твари здесь делают?

Чтобы не рассмеяться, Марсали закусила губу, нагнулась и подняла с пола Тристана и Изольду, журя их за озорство.

— Это ручные ласки, Колли. Обычно они ведут себя куда приличнее. Я вижу, леди Элизабет не раз приносила им воды и пищи со вчерашнего утра, но они слишком привыкли, что это делаю я. Когда мне случается оставить их надолго, они вредничают и злятся и сейчас, я думаю, просто мстят мне за отлучку.

Изольда нетерпеливо застрекотала, порываясь вернуться к мясному пирогу. Тристан облизывал ей мордочку. Колли, успокоенная тем, что зверьки не дикие, завороженно глядела на них, постепенно расплываясь в улыбке.

— Я думала, это большие крысы.

— Нет, обычно они очень милы, — грустно ответила Марсали. — Вот только Патрика не любят.

Кухарка насторожилась, и Марсали выругала себя за недомыслие. Не пристало ей, пленнице, так запросто называть молодого хозяина. Надо было сказать — лорд Патрик.

— Простите, что так вышло с едой, — поспешно прибавила она, — очень любезно с вашей стороны было принести мне ужин.

Колли не сводила с нее внимательного взгляда, и Марсали начала уже опасаться, что назавтра станет героиней кухонных сплетен.

— Давайте я соберу с пола еду, — предложила она.

— Нет, — ответила кухарка, — я пришлю парнишку, он все приберет, а вам, если желаете, принесу что-нибудь еще поесть. — И снова взглянула на ласок. — Можно мне их потрогать?

Марсали протянула ей Тристана, как более спокойного, и Колли осторожно приняла его в свои большие, разбитые черной работой ладони, затем наклонилась, взяла с пола кусочек рыбы и предложила зверьку. Тот, не мешкая, принялся есть у нее из рук, а Изольда завертелась волчком от зависти. Марсали дала рыбы и ей.

— У меня сынишка, — неуверенно заговорила Колли. — Он у моей сестры живет. Очень зверей любит. Можно, я приведу его поглядеть на них?

Марсали кивнула.

— У Изольды скоро будут маленькие. Может, ему захочется взять одного?

Колли так и просияла. Затем, словно почувствовав, что вышла за пределы дозволенного, спохватилась, отдала Тристана хозяйке и поспешила прочь.

— Я пришлю парнишку, — повторила она, обернувшись на пороге. — Мы все любим лорда Патрика. А вы принесли в этот старый дом свет. — И ушла.

Потрясенная, Марсали стояла и смотрела на закрывшуюся за кухаркой дверь. Потом, задумчиво нахмурившись, спустила зверьков на пол и наблюдала, как они расправляются с рыбой и остатками мясного пирога.

«Мы все любим лорда Патрика» — эти слова все звучали у нее в ушах, как и те, что Патрик сказал отцу: «Она спасла мне жизнь».

Она села рядом с сытыми и довольными зверьками и принялась гладить их со словами:

— Крошки мои, боюсь, я полюбила очень непростого человека.

Он даже ранение свое использовал, чтобы расположить к ней отца.

Но, хотя она не могла не восхищаться умом Патрика и не сомневалась в честности его намерений, ее грызло беспокойство: что будет, когда их обман раскроется? И еще одна мысль не давала покоя: они с Патриком начали строить свою общую жизнь на обмане, пусть и вынужденном, а такая шаткая основа неминуемо должна рухнуть рано или поздно.

Она мечтала о счастливом доме, полном детей, хотела, чтобы их детям не пришлось расти среди ненависти. И лжи. Как же им с Патриком удастся построить такой дом и воспитать детей, если сейчас родному отцу он чаще лжет, чем говорит правду? А сама она наслаждается любовью мужа, тогда как ее отец свято верит, что в Бринэй-ре ее удерживают насильно?

Марсали оставалось лишь надеяться, что цена, которую они с Патриком платят, чтобы вместе жить и растить детей в мире, не столь высока, чтобы погубить их обоих.

21.

Патрик приготовился к худшему. Нельзя было выказывать ни малейших признаков слабости: сила — единственное, что понимает и уважает отец.

Но он не затем вернулся домой, чтобы мериться силами. Вовсе не этого он хотел. Он жаждал найти здесь мир и спокойствие — да еще собственную семью, жену, детей. Только за делами и заботами почти забыл, как безразличен всегда был отец к его чувствам и желаниям, как безжалостен. Да, он забыл об отце и думал только о доме — о горах и ярко-синем небе над ними, о пенистом море, бьющем в скалы. О Марсали.

Но сейчас, при виде отца — постаревшего, озлобленного, одинокого, — Патрик почувствовал легкий укол жалости. Как-никак тот потерял трех жен, добрые отношения с детьми разрушил сам, а с единственным человеком, которого когда-либо считал другом, враждовал. Что же осталось у него в жизни?

Только честь — больше ничего. И вот эта честь теперь всецело зависела от старшего сына, ибо сам он слишком стар, изъеден подагрой, сломлен духом, чтобы действовать. Для человека гордого худшую пытку придумать трудно.

Да, Патрик жалел отца, хотя ясно понимал, что большую часть несчастий и бед тот навлек на себя сам. Но, несмотря на жалость к старику, не мог позволить его уязвленной гордости сломать жизнь всем своим близким. Впрочем, когда-то отец сам учил его: долг перед кланом превыше всего. И сегодня та самая честь, дороже которой, по словам отца, нет ничего на свете, требовала от Патрика сделать все от него зависящее, чтобы помешать отцу разрушить то, что он ревностно защищал всю жизнь.

Даже если для этого придется лгать.

Даже если понадобится стоять на ногах и сражаться, зная, что довольно щелчка, чтобы сбить тебя с ног.

— Я хочу, чтобы Ганнов выпустили из погребов, — твердо сказал Патрик. — Я обещал им, что с ними обойдутся по чести, если они не нарушат данного мне слова.

— Я таких обещаний никому не давал, и ты не имел на то права, — отрезал отец. — Бринэйр принадлежит мне, и я еще не умер.

В его голосе Патрик услышал звериное отчаяние.

— Некоторые из этих людей воевали на твоей стороне, — заметил он. — Они были нашими союзниками, и негоже теперь обращаться с ними как с отребьем. В эти погреба вот уже столько лет никто не заглядывал, они кишат крысами, и сырость там такая, что сведет в могилу любого здоровяка.

— Эти выродки чуть не убили тебя! — взревел отец. — И ты думаешь, я намерен спустить им с рук такое?

В голосе Грегора звучали странные нотки: на миг Патрику показалось, будто старик действительно переживает за него. Но тот резко отвернулся, и Патрик решил, что ошибся.

— Они искали товарища, — сказал он, — которого, как думали, убил я. Я не могу винить их в том, что случилось.

— Значит, ты слюнтяй, — буркнул отец, уставившись на него, но настоящего жара горечи и презрения Патрик не ощутил, как будто старик машинально повторял давно затверженные слова.