Безопасность Родины храня - Глеб Кузовкин

— Значит, у вас созрело решение покинуть, вернее, изменить Родине?

— Да.

— Что ж, давайте сегодня на этом нашу беседу закончим, вы не возражаете?

— Согласен.

Так следователь Рапота познакомился с Барчуком.

После первого допроса Андрею Никифоровичу не давала покоя одна мысль: «Кто перед ним — обыкновенный человек, который случайно споткнулся, или враг, притворяющийся таким вот простачком теперь, когда его задержали?»

На следующий день следователь был у прокурора.

— Заканчивается срок предварительного заключения Барчука, вот материалы, прошу дать санкцию на арест. На первом допросе задержанный заявил, что решил изменить Родине, перейти границу. Жду вашего решения, товарищ прокурор.

Прокурор, обстоятельно ознакомившись с материалами дела, сказал Рапоте:

— Перед тем, как санкционировать арест, Барчука допросит заместитель прокурора области, а потом решим этот вопрос окончательно.

После допроса арест был санкционирован, и Барчуку в тот же день было предъявлено обвинение в попытке перейти границу…

Рапота внимательно рассматривал изъятую у нарушителя нарисованную схему, на которой были обозначены населенные пункты, старательно нанесены их названия и еще какие-то пятизначные цифры, знаки, неразборчивые записи.

«Довольно странный план», — думал Андрей Никифорович. И вдруг его словно осенило: «Не номера ли это воинских частей? Правда, здесь много и других пометок. Необходимо посоветоваться со специалистами», — решил следователь.

Специалисты пришли к выводу: «На схеме не только значатся номера воинских частей, но и нанесен план расположения одного из военных объектов, технических средств его охраны».

И снова встреча с Барчуком.

— Сегодня мы будем беседовать об обнаруженных у вас документах. Объясните каждую цифру, каждый знак и вот этот план.

— Это мои личные записи. Они не представляют для вас интереса.

— Вы, Барчук, хитрите.

— Нет. Просто, когда шел, записывал населенные пункты, отмечал расстояния…

— А что это за объект, — Андрей Никифорович пододвинул схему с планом поближе к нарушителю.

— Сейчас точно не припомню. Кажись, плантация хмеля.

— Говорите, хмель? А может, что-то другое?

— Нет, хмель.

— В таком случае, отложим нашу беседу на некоторое время. Я должен выяснить, есть ли в этом районе плантации хмеля.

— Не надо выяснять, это военный аэродром. Я несколько часов наблюдал за ним.

Во время следующего допроса Андрей Никифорович не спешил задавать вопросы, которые, казалось, напрашивались сами собой: зачем арестованный чертил план военного аэродрома, отмечал населенные пункты около него, кому намеревался передать эти сведения. Он избрал другую тактику, а именно — выжидания. Уяснив особенности характера арестованного, Рапота понял, что тот не сможет долго молчать, дабы побыстрее избавиться от неопределенности своего положения, со временем сам даст все объяснения. Так оно и случилось. Через несколько дней, во время очередного допроса, на котором и не упоминалось о схеме, Барчук неожиданно сказал:

— А знаете, ведь все мои записи предназначались для западных разведслужб.

— Следовательно, вы, Барчук, собирали сведения, представляющие собой государственную тайну, с целью передачи их нашим врагам?

— Выходит, так.

— Что же толкнуло вас на это.

— Можно, я отвечу на этот вопрос в следующий раз, сейчас не могу, голова болит.

— Пожалуйста.

Следующая их встреча состоялась через день.

— Так на чем мы остановились в прошлый раз? — спокойно спросил Андрей Никифорович.

— Почему я стал шпионом и предателем Родины.

— Совершенно верно. Вы, очевидно, за это время хорошо продумали ответ.

— Конечно.

— Тогда я слушаю.

— Прежде всего вы, очевидно, удивлены, почему я без лишних запирательств, так легко сознался в своем грехопадении.

— Давайте, Барчук, уточним: преступлении.

— Да, преступлении. Дело в том, что мои родственни на Ровенщине когда-то симпатизировали бандеровцам. С временем, когда я подрос, прошлое моих родителей, знаком ство с националистической литературой, сохранившейся дома, повлияли на меня определенным образом, начало расти мое недовольство Советской властью.

Как я уже говорил, закончив десятилетку, поехал работать на Донбасс, начал понемногу избавляться от тех настроений, лучше узнал жизнь, вступил в комсомол. Затем служба в рядах Советской Армии. После демобилизация, работая в Днепропетровске, в Харькове, а затем в Киеве, жаловаться ни на что не мог, но, включая транзисторный приемник, ва внимательнее прислушивался к зарубежным радиоголосам. Наслушался я этих передач, а тут еще ссора с любимой женщиной. Все это, как говорится, подействовало на меня отрицательно. Вспомнил я снова о старом и решил готовиться к побегу. Я думал: допустим, появлюсь за границей без ценных данных — кому я нужен? Вот и решил собирать сведения о различных военных объектах. Даже двинувшись в путь, продолжал вести записи. И вот я перед вами. Теперь я должен отвечать. Пребывая под арестом, я многое передумал и пришел к выводу, что совершил большую глупость. Не знаю, как отнесется к моему искреннему раскаянию правосудие, но я хочу откровенно рассказать обо всем этом на суде.

— Расскажите там правду и только правду, — посоветовал Андрей Никифорович.

Суд, рассматривавший дело, учел смягчающие вину обстоятельства: раскаяние подсудимого и то, что он фактически не успел причинить вред нашему государству. Сейчас Барчук отбывает наказание.

Если Андрею Рапоте пришлось потратить немало времени на расследование дела Барчука, то дело по обвинению Степана Недалекого он провел быстро.

…Рабочий день в таможне приближался к концу. Вдруг на КПП остановились «Жигули», из машины вышел средних лет мужчина и быстро направился к административному корпусу. Когда декларация была прочитана, дежурный инспектор Константин Пелехатый, взглянув на приезжего, предложил принести вещи для досмотра. Вещи были принесены, и таможенник сказал:

— А теперь пройдемте к автомашине.

Турист умоляюще посмотрел на него и тихо промолвил:

— Прошу автомашину не досматривать. Вы понимаете, меня многие знают, мне неудобно, я отблагодарю…

Инспектор окинул приезжего изучающим взглядом и вместе с пограничником пошел досматривать машину.

— Что-то заднее сидение слишком твердое.

— Пружины такие.

— Тогда давайте вместе посмотрим.

Турист молчал. Когда вынули спинку заднего сидения, на лице сержанта-пограничника отразилось неподдельное удивление: