Допрос с пристрастием - Данил Корецкий

Это выглядело, как в азиатском кино, славящемся режиссурой боевых сцен. Противники палили друг в друга почти в упор. Вперемешку гремели звонкие и глухие выстрелы, летели и прыгали по мостовой гильзы, раненый Питон качался, а Иван торопливо достреливал обойму, ожидая, что бандит вот-вот рухнет на дорогую мозаичную плитку. Последняя пуля разворотила Питону плечо, а ответный заряд угодил молодому Валету в область сердца…

Почувствовав удар и боль в груди, Иван понял, что убит. Он упал на чистый асфальт, дыхание перехватило, он задыхался — наверное, прострелено легкое. Ледяной ужас смерти сковал все его существо. Звенящая тишина навалилась сверху, заполонила окружающий мир. Ему стало не до Питона. И вообще ни до чего. Только один вопрос, над которым он никогда не задумывался, стал самым главным!

Сидя на асфальте, Иван рванул легкую кожаную курточку с дыркой напротив сердца. Кровь не била фонтаном, ее вообще не было! Срывая пуговицы, он распахнул рубашку. Под соском торчало что-то черное. На смертельную рану это было совсем не похоже. Он подцепил непонятную штуку ногтем. Из углубления в коже выскочил резиновый шарик. В ссадине показалась капелька крови. Но это была не пуля!

От облегчения захотелось кричать. Иван внезапно понял, что он жив, а рана не представляет опасности! Шок прошел, внезапно накатившая апатия испарилась бесследно. Бешеная энергия ярости вернулась, наполняя тело прежней силой. Он поднял пистолет. Затвор застрял в заднем положении, Иван быстро вставил новую обойму, вскочил.

Питон сидел у своего простреленного джипа и, распахнув пальто, ощупывал окровавленные бока. Он тоже был в шоке. Рядом валялся никчемный «Макарыч». Иван подбежал вплотную и инстинктивно отбросил резинострел ногой. Массивный грузный мужчина трясся, как эпилептик, и что-то беззвучно шептал толстыми губами. Теми самыми губами, которые отдавали приказ убить отца. Которые слюнявили Ирку. Которые, которые, которые…

«Бах! Бах! Бах!» — Иван вытянул руку и в упор расстрелял всю обойму.

Он ничего не чувствовал и не ощущал никаких эмоций. На этот раз все восемь пуль попали в цель — с одного метра трудно промахнуться.

Питон кулем повалился на бок, распластавшись под высокой подножкой «Ленд круизера» с дьявольским номером «666». Казалось, что он собирался прокатиться в ад, но машину повредили, и он отправился туда своим ходом.

Через два часа, когда делали осмотр места происшествия, в цветочной вазе на веранде следователь нашел пистолет «ТТ», из которого застрелили Валета. Это никого не удивило. Странным показалось только то, что Питон не избавился от опасной улики, да еще хранил ее в столь неподходящем месте. Но странности, как известно, к делу не пришьешь.

К вечеру арестовали Ивана Кваскова. Лис приходил к нему в СИЗО и в очередной раз пытался завербовать, но опять безуспешно. С учетом всех обстоятельств дела, Кваскову-младшему дали шесть лет. Опять-таки с учетом всех обстоятельств дела, на зоне он стал авторитетом. И конечно, навсегда пропал для речного флота — Лис опять оказался прав!

Кладбище кораблей — довольно жуткое место, особенно в сумерках. Однако новый глава речпортовской группировки приехал на встречу один. Он сильно рисковал, но другого варианта у него просто не было. По тряской, из положенных встык железобетонных плит, импровизированной дороге он подъехал как можно ближе к воде. Точнее, к нагромождению гулких корпусов списанных сухогрузов, танкеров, барж, буксиров, речных трамвайчиков и даже полностью раскуроченных «пассажиров». Огромные угловатые тени надвинулись на старые проржавевшие «Жигули», полностью поглотив желтый свет слабеньких фар. Выключив мотор, он неспешно выбрался из машины, осветив салон, повозился под задними сиденьями и достал белый полиэтиленовый пакет с рекламой сигарет «Кэмел». Он мог найти его и на ощупь, но если за ним кто-то наблюдает, а он наверняка знал, что так и есть, — пусть убедится, что больше в машине никого нет.

Спокойно помахивая желтым верблюдом, Гарик двинулся вдоль берега. Он был в синих спортивных штанах, дутой черной куртке, белых кроссовках и вязаной лыжной шапочке — экипировке своей бурной молодости. Где-то тихо хлюпала вода, пахло ржавым железом, мазутом, сыростью и тиной. И еще опасностью, которая всегда сопутствовала таким делам. Он обошел наполовину выброшенную на песок баржу и оказался в закутке, с трех сторон огороженном от остального мира холодными телами речных судов, а с четвертой — высокой горой песка, намытой в незапамятные времена неизвестно для чего. Место навевало тоску и безотчетный страх. Возможно, здесь еще бродили души пацанов из команды Крокодила, которых они постреляли на большой «стрелке» в девяносто первом.

Полуразрушенные мостки вели к некогда ослепительно белому, а теперь грязно-желтому корпусу некогда трехпалубного «Максима Горького» — лучшего круизного лайнера восьмидесятых. После того, как комфортабельный «пассажир» вошел в несудоходный пролет волжского моста, палуб осталось две — верхнюю срезало, как ножом, вместе с кинозалом, где смотрели кинокомедию «Бриллиантовая рука» двести пятьдесят пассажиров…

Гарик поднялся на борт и прошел в просторный зал бывшего ресторана, который теперь быт переоборудован под жилое помещение: стол, кресла, несколько кроватей, диван, телевизор и ДВД-плеер, даже саморегулирующийся отопительный котел на мазуте, подаваемом из двухсотлитровой бочки на палубе.

Котел быт горячим, но свет не горел, и никаких следов присутствия человека не наблюдалось. Ничего странного — именно этого Гарик и ожидал. Он зажег лампочку, включил телевизор, устроился в глубоком кресле, достал из куртки фляжку и несколько мельхиоровых рюмок, входящих одна в другую, налил коньяку, выпил, снова налил. На экране мелькали женские ноги, на фоне которых безголосый певец горланил какую-то бессмысленную песню.

— Кайфуешь, братан? — раздался сзади тягучий голос, то ли с насмешливыми, то ли с угрожающими нотками.

— Заходи, не бойся, — не шевелясь, весело отозвался Гарик. На самом деле веселье было наигранным. Просто человек за спиной не любил резких движений, не любил задумчивости и угрюмости, да много чего не любил. И лучше было не становиться объектом его нелюбви.

— Небось следил: нет ли лишних людей? В машину заглянул, к воротам вышел? — шутливо продолжил Гарик.

— Да нет. Просто погулял. Встань и не поворачивайся. Хочу проверить твои карманы…

Гарик выполнил требование, и умелые руки быстро ощупали его с ног до головы.

— Как не боишься без ствола ходить? — насмешливо спросил тягучий голос. — Время-то неспокойное…

— Я человек мирный, зачем мне ствол…

Ответом стал нечеловеческий, похожий на клекот орла смех.

Наконец, «гость» появился в поле зрения. Он был одет по моде молодежных «команд» — во все черное: черные высокие ботинки на толстой подошве, черные широкие «рэперские» штаны с карманами на коленях и черную кожаную куртку. Бритая голова, каменное лицо, на котором застыла постоянная угроза, страшные пустые глаза. Руки он держал в карманах. В правой должен быть пистолет, а в левой — граната с разогнутыми усиками чеки. При его профессии это нормальные предосторожности.

Бритоголовый сел напротив, изучающе рассматривая гостя. Тот беспокойно заерзал. Не только потому, что от человека исходили биоволны хищного зверя. Если бы кто-то увидел нового руководителя речпортовских с одним из самых известных в узких кругах киллером России, весь тщательно продуманный и блестяще реализованный план лопнул бы с треском, как и его хитроумная голова.

— Здорово, Еж, — пересиливая себя, дружелюбно улыбнулся Гарик. — Как тебе наша гостиница?

— Люкс. Я как-то три дня в выпотрошенной лошади лежал…

— Крысы не мешали? Тут их тысячи…

— Тем лучше. Если бы жратва кончилась, я б их жарил! Дружеский разговор не складывался.

— Пацаны не заглядывали?

— Нет. Ты бы знал.

Еж едва заметно усмехнулся. Нет, просто расслабил уголки губ, удивляясь глупости вопроса. Действительно, вожак первым узнает об убитом пацане.

— Новости смотрел?

— А как же! Клево ты этого лоха подставил! — Сейчас на каменном лице мелькнула настоящая улыбка и тут же пропала. — А кто его грохнул? Твои пацаны?

Гарику не хотелось говорить на эту тему. Но приходилось. Еж не любил, когда ему не отвечали.

— Парнишка один. Сын Валета. — Он опрокинул очередную рюмку и снова наполнил ее из фляжки.

— Кра-а-а-си-и-и-во-о-о… — задумчиво протянул Еж. — Значит, ты на этого лоха Валета повесил, и все поверили? Даже сын?

— Поверили. — Гарик в очередной раз опрокинул рюмку.

— Ладно. Где «бабло»?

Так же молча, Гарик поднял с пола желтого верблюда и медленно положил на стол.

— Сколько здесь?

— Пятьдесят, как договаривались.