Ричард Длинные Руки – фрейграф - Гай Орловский

— И, конечно, не знал!

Он вскинул на нее ясный взгляд.

— Не знал.

— Все десять лет?

Он кивнул.

— Для меня что один день, что десять лет, что вся жизнь, ибо слово мое — кремень. Все женщины мира — овцы рядом с тобой. Твой облик всегда перед моими глазами, и я не могу видеть в других женщинах… других женщин.

Она смотрела на него исподлобья.

— И что же? Решился только сейчас? Брак с принцессой Вики?

Он ответил, глядя ей в глаза:

— Это политический брак. Я не вошел бы в ее спальню. Более того, если ей захотелось бы завести себе возлюбленного на стороне и встречаться с ним, я не стал бы им мешать. Мне все равно, для меня как не было других женщин, так и сейчас нет. Я же говорю, это советники, чтобы спасти мой разум, срочно запросили руку Вики, надеясь, что ее редкая красота как-то меня утешит. Наше посольство уже давно гостит в королевстве Йеремланд, но все эти годы я не давал согласия просить в жены дочь короля. Но когда я узнал, что почти отыскал Мириам, но ее отдали дракону… мне стало все равно, я не хотел просто жить больше.

Я проворчал:

— Все эти сю-сю очень даже волнительны и щипательны… Но все же… кто пытал караванщика?

Ярл сказал уже рассерженно, хотя едва дышит под моей тяжелой лапой:

— Говорю же, не я!.. Какой мне смысл? Если бы она где-то скрывалась, если бы можно было попытаться выбить тайну убежища… но если унес дракон?

— Логично, — сказал я, ярл посмотрел с удивлением, — но кто же тогда? И зачем?

Он пробормотал:

— Стоп-стоп… я слыхивал… да слыхивал, но тогда не обратил внимание… что какие-то люди разыскивают девушку с красными волосами и серыми глазами. Тогда я не обратил внимание, думал, что это говорят о нас, но теперь понимаю, что мы ни при чем…

Я рыкнул:

— Кто это мог быть?

Он напряженно морщил лоб, наконец прохрипел:

— Боюсь даже выговорить.

— Почему? — потребовал я. — Он великий воин? Маг?

Принц повел взглядом в сторону яростно барахтающейся в песке Мириам.

— Разъярится еще больше.

— Все равно говори, — потребовал я.

Он все выворачивал шею, наконец попросил:

— Отпусти Мириам, ей плохо.

— Она тебя разорвет, — предупредил я. — А еще снимет шкуру, натянет на барабан, тебя будет жарить на мелком огне, а еще повесит, утопит, разорвет конями…

Он пробормотал:

— На нее похоже. Но я не перестану ее любить.

— Дурак, — сказал я.

— Еще какой, — согласился он без горечи в голосе. — А кто из нас не дурак?

— Я, — сообщил я гордо, но ярл уловил сомнение в моем голосе, и я добавил: — Стараюсь. Дракону проще.

Он вздохнул, я осторожно приподнял лапу, вжимающую Мириам в песок, и сразу предупредил:

— Затеешь драку — разорву. Мое слово твердое.

Глава 14

Она села, вся в песке, отплевывалась, но лицо полыхает все той же священной яростью. Растенгерк смотрел на нее так, что я сразу поверил в его непричастность к пыткам ее приемного отца.

Очень медленно я снял лапу и с его груди, но когтями пощелкал прямо над лицом, дескать, смотри, с чем шутишь, следи за собой, чтоб я не подумал ничего лишнего.

Мириам вскрикнула яростно:

— Думаешь, этот предатель спасет тебя, мразь?.. Я хорошо знаю, что ты говорил моему дяде! Он долго мучился, не хотел открывать то, о чем ты проболтался по пьяни, но мое счастье для него дороже, и он в конце концов решился переломить себя и рассказать про тебя и твои грязные делишки!

Ярл даже не вздрогнул, только как-то поник, глаза потускнели, однако сказал с усилием:

— Так-так, говори, говори…

Она заорала громко и некрасиво:

— Тебе мало?

— Мало, — ответил он тоскливо. — Кажется, сейчас… Что же я за дурак был! Только теперь начинаю понимать, откуда ветер дует… И почему ты вдруг начала относиться ко мне с таким омерзением. И все те недоговоренности…

— Какие?

— Всякие, — ответил он подавленно. — Множество мелких, не все сразу и упомнишь. Можно не обвинять в лоб, а в нужном месте хитро так улыбнуться, словно знаешь больше, чем говоришь, в другом месте внезапно умолкнуть, чтобы вроде не сболтнуть лишнего… И вот так, крохотными мазками или стежками, как тебе угодно, создать образ последнего негодяя… которому, однако, верен и не желаешь его выдавать.

Она смотрела исподлобья, глаза поблескивают сухо, как слюда, это не Вики, у которой чуть что, сразу море слез.

— Дядя… — сказала она зло, — да, это он тебя выдал.

— Не выдал, — возразил он, — а оклеветал!

— Зачем?

Принц воскликнул:

— Как зачем?.. Избавившись от тебя и обезвредив меня, теперь правит королевством и смеется над нами!

Она покачала головой.

— Вассалы на такое не согласятся. Мой отец жив, я знаю. Отстранить его никто не может, убить — тем более. Там такая охрана, среди них с особыми амулетами, сразу заметят хоть попытку отравить, хоть… что угодно недоброе.

— Насколько я знаю, — сообщил он, — вся власть уже давно в руках твоего дяди, ярла Камбре. Да-да, так и есть. Отец твой очень болен, уж прости… Уже несколько лет. А последние полгода вообще не встает с постели. Камбре прибрал к рукам всю власть почти с момента твоего исчезновения. Для него не так важно, что королем пока что считается твой отец. Он терпелив и знает, что уже ничто не стоит между ним и троном.

Ее лицо медленно серело. Глаза трагически расширились, я услышал испуганный вскрик, затем прерывающийся шепот:

— Отец болен тяжело?

— Очень тяжело, — сказал Растенгерк сумрачно. — Извини, что такое говорю именно я, однако он уже при смерти.

— А почему никто не знает?

— А кому знать? — ответил он вопросом на вопрос. — Здесь, в пустыне, каждый думает о своих верблюдах, конях, овцах, табунах. От того, кто в столице, ничего не меняется.

Мириам все еще смотрела на него с яростью в глазах и недоверием на лице, но я рассмотрел и глубоко запрятанное страдание от долгой разлуки, а Растенгерк этого и не скрывает, у него все на лице крупными скандинаво-халдейскими рунами, мы, мужчины, бесхитростные звери, хоть и звери.

Принцесса наконец слезла, Растенгерк преклонил перед нею колено, но она смотрела с опаской и недоверием, мотнула головой и прижалась ко мне.

У ярла округлились глаза, а нижняя челюсть начала отвисать.

— Милый Шумил, — прошелестела она нежным голоском, — ты не дашь ему меня обидеть?

— Никому не дам, — прорычал я и покосился на всадников. Они оставили коней на одного, подошли ближе и сели в нескольких шагах. — Ты у меня единственное непристроенное сокровище.