Калигула - Зигфрид Обермайер

Сабин проводил Елену до храма.

— Ты должна понять мое волнение, любимая. Я всю свою жизнь бросил к твоим ногам, отправился в легион против воли родителей, с таким трудом добился, чтобы меня перевели в Эфес, и все ради тебя! Когда мужчина узнает, что все было напрасно, что его просто использовали, чтобы…

Елена остановилась и прикрыла ему рот ладонью.

— Опять ты говоришь гадости, — упрек тем не менее прозвучал нежно.

Сабин поцеловал возлюбленную, и она пошла к храму, где ее, как обычно, поджидала служанка.

На обратном пути в казармы Сабин еще раз обо всем подумал. Он не мог отделаться от подозрения, что Елена, возможно, пока не осознавая этого, хотела оставить его.

Рим готовился к сатурналиям. Этот древний праздник бога Сатурна, посвященный началу посева, принял в городах такие формы, что едва ли кто помнил о его первоначальном значении. Длился он семь дней. Император с семьей торжественно приносил жертву перед храмом Сатурна. Все дарили друг другу свечи и маленькие деревянные фигурки.

Ни один римлянин — ни бедный, ни богатый — не имел права оставаться в стороне от сатурналий, и город веселился, доходя в этом веселье до безумства.

Калигуле праздник не нравился, но он и здесь хотел все сделать по-своему и продлил сатурналии на один день, порадовав плебеев.

Праздники начались утром семнадцатого декабря торжественным жертвоприношением перед храмом Сатурна. Императорская семья шествовала вместе со жрицами, консулами и сенаторами к возвышающемуся на западном конце Сакральной улицы храму. Он находился всего в двух шагах от Палатина, поэтому процессия двигалась очень медленно, чтобы народ успел увидеть величественную картину.

Возглавляла процессию жреческая коллегия, за которой шли весталки, оба консула и двенадцать самых именитых сенаторов. За ними следовал император. Взгляд Калигулы был мрачен, бледное лицо являло собой зрелище, вселяющее страх: ввалившиеся виски, мертвые глаза и плотно сжатые губы, бесцветные настолько, что их с трудом можно было различить. Он смертельно скучал и был зол на то, что ему пришлось принимать участие в этом глупом спектакле, где не происходило ничего интересного и который нельзя было приправить хорошей «шуткой».

За ним хромал дядя Клавдий, лицо его временами подергивалось, Ливилла и Агриппина несли в жертву Сатурну роскошные букеты цветов.

Сатурн, покровительствующий крестьянам, был перенят римлянами у греков и являлся подобием Кроноса, отца Зевса.

Ворота в храм в эти дни стояли открытыми, и Калигула мог различить в глубине освещенного факелами помещения возвышающуюся статую бога. Он держал в поднятой руке серп — символ урожая, ноги его были обмотаны красными шерстяными повязками, которые жрецам надлежало торжественно снять.

У императора мелькнула мрачная мысль: «Если бы ты ожил, брат Сатурн, махнул бы своим серпом по головам сенаторов…» Но Сатурн не был таким великим и могучим, как Юпитер, Нептун или Марс. Ему как покровителю крестьян и урожая приносили в жертву фрукты, овощи и молодое вино.

Калигула так быстро пробормотал молитвы, что никто ничего не понял, и заторопился со своими германцами в сторону Палатина. Жрецам он прокричал:

— В остальных церемониях меня заменит Клавдий Цезарь, а я должен заняться государственными делами!

Государственные дела Калигулы состояли в эти дни в том, чтобы вместе с Каллистом найти решения, как пополнить изрядно опустевшую казну. Толстый секретарь составил список неженатых и бездетных богатых патрициев. Поскольку таких было немного в Риме, список получился коротким, но в нем стояло имя Корнелия Кальвия. Дядя Корнелия Сабина принадлежал к тем, кто так интересовал Калигулу: он был богат и не имел жены и детей.

Эмилий Лепид решил использовать веселое, беззаботное время сатурналий, чтобы обговорить со своими друзьями-заговорщиками дальнейшие действия. Он пригласил их в Остию в дом своего бывшего раба, получившего вольную.

Первыми прибыли Агриппина и Ливилла. Обе знали, что Лепиду удалось привлечь на их сторону Валерия Азиатика, бывшего консула. Азиатик высказывался в кругу доверенных друзей откровенно:

— Как могут благоговеть перед Римом провинции, не говоря уже о его врагах, если трон позорит безумный и похотливый убийца? Мы должны вернуть Риму его честь и достоинство.

При этом все понимали, что Валерий жестоко оскорблен и хочет отомстить за тот час, когда Калигула в присутствии гостей увел его жену в соседнюю комнату и изнасиловал. Азиатик поклялся, что не успокоится, пока развратник жив. Во времена Тиберия, который ценил его как очень умного человека, Азиатик занимал много важных должностей, Калигула же оставил его без каких-либо обязанностей, и Валерий узнал через доносчиков, что его имя тоже стоит в списке возможных врагов государства, подлежащих скорому уничтожению.

Сатурналии были в разгаре. На улицах Остии царило оживление. И здесь, как в Риме, выбрали короля рабов, которого его «подданные» несли теперь под громкие крики и смех на открытых носилках по улицам. Парадное выступление «его императорского величества» сопровождали музыканты из числа дворовых мальчишек с пастушечьими дудочками и помятой медной посудой, в которую они колотили изо всех сил. Многие рабы слонялись по улицам и орали, давая выход злости на свое жалкое существование. Семь дней в году они были свободны от работы, и надо было выпустить все, что накопилось за двенадцать месяцев.

Эмилий Лепид провел гостей в дом.

— Нам придется самим себя обслуживать, поскольку рабы гуляют. Именно поэтому мы назначили встречу на сатурналии.

Валерий Азиатик, устроившись на ложе, обратился к тому, кого Калигула назвал своим лучшим другом:

— Ты обещал сегодня сюрприз. Не мучай же нас, показывай.

Лепид исчез в соседней комнате и вернулся с хорошо знакомым всем присутствующим человеком:

— Удивлены? Да, это Корнелий Лентулий Гетулик, легат в Германии, историк и поэт, и, что сейчас особенно важно, заклятый враг Калигулы.

Валерий поднялся и обнял легата.

— Бессмертные боги! Я рассчитывал на все, только не на то, что снова встречу тебя!

Он обратился к остальным:

— Мы знакомы давно, но, с тех пор как Гетулик надел плащ генерала, у него не осталось времени для друзей.

Гетулик — коренастый мужчина среднего роста в возрасте около сорока лет, был совершенно не похож на солдата. Правильные тонкие черты лица и немного меланхоличный взгляд выдавали в нем поэта и мыслителя. Он улыбнулся Азиатику.

— В последнее время у меня появилось сомнение, стоит ли служба Риму и его императору того, чтобы забывать о друзьях.

— Риму мы все желаем самого лучшего, о Калигуле этого сказать не можем. Наш Сапожок… — сказал Лепид.

— Мы должны примерить Риму другой сапог, — перебила Агриппина.

— Ты как раз подвела нас к теме, Юлия Агриппина, — кивнул Гетулик.

— Но сапог сидит прочно, — продолжил мысль Валерий Азиатик, — а прежде чем примерять новый, старый надо выбросить. Но как?

— Мы должны принудить его отречься, — высказала Ливилла свое мнение.

— Отречься? — глаза Агриппины блеснули. — Как ты себе это представляешь? Он прячется за спинами доверенных, хорошо оплачиваемых преторианцев, а его германцы любого разорвут на куски. Калигула никогда не отречется! Когда хотят разделаться с крысой, ее убивают. Так поступим и мы. Каждый день, который приблизит это событие, спасет жизни достойных людей.

Валерий захлопал в ладоши.

— Браво, Агриппина! Достойные слова, и я присоединяюсь к ним. Его смерть спасет Рим от еще более страшной беды. Вопросов два — где и как?

Ливилла упрямо покачала головой.

— Я не могу одобрить убийство собственного брата. Разве это не опасно — пользоваться его же методами?

Агриппина рассмеялась.

— Боги отняли у тебя разум, сестра? Или это влияние поэта, с которым вы совершаете полеты на Пегасе в высоты, недоступные нам, простым смертным? Так разреши мне, как старшей, вернуть тебя с небес на землю. Возможно, в какой-нибудь театральной пьесе события могут завершиться не так трагично, но это не сцена, а жизнь, и она проходит на римской земле.

Ты сказала, что мы хотим действовать его же методами. Правильно! Но мы это делаем не для того, чтобы набить карманы деньгами ни в чем не повинных людей, а для того, чтобы спасти их, а еще для того — почему я должна об этом молчать? — чтобы спасти себя. Я ни секунды не сомневаюсь, что и наши имена стоят в списке приговоренных к смерти.

Ливилла опустила голову.

Лентулий Гетулик повернулся к Азиатику:

— Итак. Где и как?

Ливилла снова вмешалась в разговор:

— Император знает о том, что ты в Риме?

Гетулик посмотрел на нее с удивлением.

— Ты считаешь меня глупцом, и предполагаешь, что я явился тайно? Похоже, ты неправильно оцениваешь место легата. За каждым моим шагом наблюдают и потом комментируют очень многие, не говоря уже о шпионах Калигулы. Нет, я здесь официально с докладом для императора. И именно с этим докладом связаны мои надежды. Скажу сразу: в Германии все так же мирно и спокойно, как в соседней комнате, но Калигуле я представлю положение дел иначе. Скажу ему, что многие признаки указывают на подготовку мятежа. А дальше напомню, как его любили в войсках отца и что солдаты помнят, почему он получил имя Германика. Легионеры, скажу я, хотят наконец видеть своего императора, к тому же он получит возможность снискать военную славу. Возможно, мне удастся поговорить и о походе в Британию.