На кончиках твоих пальцев (СИ) - Туманова Лиза

Первым, кто достучался до моего сознания во всем это гвалте, оказался Ромашко, который с неизменно бешено веселым блеском в глазах подскочил к нам, чтобы утащить в угол к имениннице.

– Вы ребята что, через тундру сюда добирались? – весело возмущался он, – Машину изобретали? Представляете, сколько теперь штрафных вам положено за причинение морального ущерба до гроба подавленным друзьям? – он взялся за сердце, и опустил голову, остановив насмешливый взгляд на наших сцепленных пальцах, – Интересненько, – подняв бровь, глянул он на Марата.

– Ты даже не представляешь насколько, – не стал отрицать Северский.

– Ну вы, по крайней мере не дошли до стадии обручения, – он с жалостью глянул на Королева, а я удивленно посмотрела на пытающуюся дотянуться до темной бутылки подругу – у той на пальце что-то блеснуло. Надо же, а сюрприз на самом деле вышел отменным, зря Уля переживала.

– Я бы не спешил с выводами, – буркнул Северский, подталкивая застывшую меня к подруге. Паша удивленно поднял брови и попытался разглядеть мои руки, но у него ничего не вышло, так как Ульяна, наконец сфокусировавшая на мне взгляд, вдруг то ли отошла от хмеля, то ли просто сильно удивилась, но определенно опасно нахмурилась и даже без поддержки Димы восстала из мягкого дивана, чтобы обвиняющее тыкнуть в меня пальцем.

– Ты! – воскликнула она, – Шелест! Ты! Последняя! Негодяйка! – она грозно повалилась на меня и крепко обняла, – Если ты еще раз так пропадешь, даже не предупредив, я тебя лично убью и под мостом закопаю! Клятва века!

– Извини, – засмеялась и покачалась у нее в руках, – Столько всего произошло…

– Да уж, я думаю, – оно отодвинулась и прищурено посмотрела на Северского, который здоровался с Димой; тот в ответ на ее взгляд неопределенно пожал плечами, – Если в стенах видны руки… Зинка! Так вы что, правда что ли за ручку приперлись сюда? У меня не глюки? Скажи «нет», скажи «нет»!

– Нет…

– Святые небеса! – воскликнула она и принялась меня бесстыдно лапать, – Этот день не разочаровывает! А я давно подозревала, что этот снеговик от тебя тает, как мороженка от солнца! Уиии! А у меня вот что! – она выставила передо мной почти неприличный знак, только безымянным пальцем, – Так красиво, я щас умру!

– Поздравляю! – я спрятала свою руку подальше, решив, что не нужно раньше времени рассказывать о моем фиаско, а то вдруг возникнет недопонимание.

– Ага, одними поздравлениями не отделаетесь теперь! – она широким жестом обвела стол рукой, – Выбирай, чем будешь отрабатывать часы отсутствия!

– Эм… соком?

– Эм… смертница что ли? Минимум двадцать градусов, Шелест, минимум! – она сосредоточенно принялась исполнять угрозу, разыскивая стакан для моего наказания. Я жалобно уставилась на Марата, который только ухмыльнулся, но не сделал и попытки меня спасти. Предатель. Еще и с подозрительным намеком скосил глаза на пианино, приютившееся в углу и похороненное под разнообразным хламом, как будто говоря, что он еще не забыл моего предыдущего героического похода в бар. Я уныло перекатила жидкость в стакане, который Ульяна сунула мне в руку, и хмуро смерила взглядом Пашу, подошедшего сзади и устроившего на моем плече руку:

– Брудершафт? – развязно предложил парень, намеренно игнорируя тяжелый взгляд друга. Кажется, именно такие взгляды заставляют людей ни с того ни с сего спотыкаться посреди ровной как скатерть дороги.

– Сатисфакция, – ухмыльнулась я, прозрачно намекая на Северского. Ромашко стоически удерживал на губах улыбку. Даже нагнулся ко мне, манерно, медленно и, глядя прямо в глаза другу, зашептал на самое ухо:

– Нечасто я видел, как Север ревнует... Но раз за разом вызывать это чувство практически сродни зависимости; Зина, я навеки благодарен тебе за то, что ты его таким сделала! Так что: друзья? – он мило улыбнулся, чарующе подмигнул и протянул мне ладонь.

Я внимательно пригляделась к этому рыжему плутовщику и поразилась, насколько все-таки он закрыт и недоступен для понимания. Настоящий друг, душа компании, дамский угодник – сломанный парень, замкнутый для всех и понимающий куда больше, чем показывает, удивительный человек.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Не без трепета я протянула ему ладошку.

Он почти донес ее до губ, но со смешком остановился.

– Осталось только с твоим парнем договориться, – улыбнулся он и отскочил от меня с криками о помощи, гонимый сердитым Маратом.

И пока они на удивление резво скакали между столиками, я, на радостях от свежего приобретения в лице парня, залила в себя обжигающую жидкость под строгим надзором Ули.

– Шелест, а где же платье, которое я тебе сшила? – нахмурилась она, с удивлением разглядывая неизвестное ей белое творение, – Тебе, конечно, идет, но моя гордость серьезно задета!

– Не бранись, – я засмеялась от неожиданного тепла разлившегося по телу, – Когда не захочешь на один пренеприятный вечер и не только платье испортишь, пусть и бессознательно! – я рассказала им с Димой историю моих ночных похождений, поведала о роли Оливье, и участии Лео и Миши.

– И еще кое-что.., – я сомкнула губы и понадеялась, что друзья поймут все правильно, выдохнула, и вытянула правую руку, зажмурив глаза.

– Афигеть! – медленно произнесла Уля и от восторга упала прямо на коленки к своему парню, – Держите меня семеро… Шучу-шучу, одного хватит! Зинка, ты что с Северским сделала, расколдовала что ли? Или мне больше не наливать, или где-то в мире апокалипсис!

– А, по-моему, все к этому и шло! – самоуверенно заявил Дима, как бы говоря, что он, мол, уже давно обо всем догадался.

– Да нет же, дослушайте сначала! – поспешила протестующе замахать я руками и рассказать, как я по дурости вляпалась в состояние невесты. Где-то приходилось прерываться, чтобы поддержать Ульяну в ее молчаливом заливании шока алкоголем, один раз я попросту зависла на слишком красивом Марате, который стоя в дальнем углу задымленного зала о чем-то серьезно болтал с Ромашко, и только ближе к концу рассказа я впала в какое-то околореальное состояние и по-настоящему осознала, что произошло. И Ульяна поддержала меня застывшей в глазах тревогой.

– Зинка, завтра же… во всех газетах… ты и сын Демидова, – она дотронулась до моей руки. Мы обе понимали, что наступал конец моему затворническому существованию. Я выбирала Северского и отдавала свое одиночество. Я приносила жертву, теряла себя, но обретала что-то новое, – Зиночка, – захныкала Ульяна, обнимая меня и пытаясь таким образом утешить, – Ты такая смелая, такая невероятная! Северский, – со слезами на глазах посмотрела она мне за спину, – Если ты ее сломаешь, я тебе никогда не прощу! Никогда!

Я повернула голову и встретилась глазами с парнем. Он не выпил ни капли, но его морозный взгляд блестел и переливался в дымной темноте. Он дурманил меня, и градус тяготения креп куда быстрее, чем мое опьянение от выпитого алкоголя. Я еще не привыкла думать о нем в таком ключе, я смущалась и робела, я боялась, что он растворится, как иллюзия, поэтому каждый раз искала его глазами, чтобы увериться в его реальности.

Кончики пальцев жгло, жар шел от сердца, которое стремительно разгоняло кровь. Если бы я была свечей, то уже давно бы расплавила саму себя и воском вылилась бы в нечто гибельное, но прекрасное.

Сегодня я абсолютно точно осознавала, что делаю.

И делала я это для него.

Пианино оказалось на удивление настроенным и приятно звучащим – звонким, мягким и отзывчивым. Звук расслаивался по пространству и не хуже алкоголя и табака порабощал людей – в зале стало тихо, все казались вялеными, полудремными и задумчивыми, все попали в невероятный плен звучащей мелодии.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Атмосфера интимного полумрака, выпитый крепкий напиток на голодный желудок, жаркие поцелуи в ночной прохладе – всё располагало меня к большому откровению, которое хоть и происходило среди многочисленных слушателей, предназначалось единственному человеку, к которому раз за разом возвращался мой взгляд.

И наверняка того, что он обо мне успел узнать, должно было хватить, чтобы понять степень откровенности – сегодня было мое первое, неповторимое, искреннее и идущее от самого сердца признание в любви. Звучащее без единого слова, проникающее в каждый, даже самый мрачный уголок и попадающее прямо в цель – в холодного до безобразия Марата, и, несомненно, единственного, кто мог меня по-настоящему согреть.