Русская фантастика 2010 - Людмила Белаш

— Уберите руки, — брезгливо сказал генерал. — Ваши угрозы не имеют значения. Я остаюсь в любом случае. Повторяю: мы не можем забрать мужчин. На борту нет для них места. Но женщин заберём. До пяти тысяч женщин, впрочем, такого количества, похоже, не наберётся. И прошу вас, думайте скорее. У вас осталось двадцать восемь минут.

Саня оттолкнул рыжебородого и подался вперёд.

— Согласны, — выдохнул он. — Мы согласны.

— Тебе кто право дал решать за всех, сука?! — Рыжебородый ухватил Саню за рукав. — Я — замначштаба, решение за мной! Так вот, мы не согласны! — заорал он. — Слышишь, ты, как тебя, генерал, мы не согласны! Вы или заберёте всех, или…

— Или что? — насмешливо спросил генерал.

— Или все здесь подохнем!

Свободной рукой Саня рванул из кобуры пистолет и выпалил рыжебородому в голову. Остальные четверо шарахнулись в стороны. Генерал, криво усмехнувшись, остался стоять на месте.

— Мы согласны, — повторил Саня. — У меня на руках женщина. Ей нужен врач, срочно.

— Не беспокойтесь, на борту есть врачи. — Генерал повернулся к Сане спиной и принялся размахивать флагом. Потом бросил его на землю. — Я передал ваше согласие на борт, — сказал он. — Пусть женщины двигаются к подъёмникам. Без оружия. Раненых забирают с собой. Там, внутри, встретят. Извольте распорядиться, молодой человек.

Саня сидел опершись на руки, на земле и оцепенело смотрел на сужающееся отверстие шлюза.

— У нас осталось минут пять-десять, — небрежно сказал генерал. Он присел рядом с Саней на корточки. — Ваша девушка?

— Жена. Вы считаете, они долетят?

— Не они. Но через несколько десятков поколений обязательно долетят. Сам «Исход» долетит в любом случае. А вот наши потомки на его борту— неизвестно.

— У меня нет детей.

— У меня тоже. Но разве это так важно? Уцелеет цивилизация Земли. Лет через пятьсот она возродится на другой планете. И если так, спасательная миссия оправдает себя.

— Наверное, так и есть, — сказал Саня. — Наверное, это действительно называется спасательной миссией. Только я назвал бы по-другому. Кровавым дерьмом.

— Да, — сказал генерал задумчиво. — Вы правы. Только так было всегда. И есть. И будет. Все великие деяния начинались с крови. Были на ней замешаны. На крови жертв. Сейчас жертвами стали мы с вами. Для того, чтобы другие…

Саня не расслышал, что ещё сказал генерал. Его слова заглушил нарастающий рёв стартовых двигателей.

Артём Белоглазов, Александр Шакилов

Дервиш

— Овцы подвержены странным заболеваниям, — вздохнул Рик. — Или, говоря иными словами, овцы подвержены многочисленным болезням, симптомы которых крайне схожи; животное попросту не может подняться, поэтому невозможно определить, насколько серьёзно положение — вполне вероятно, что овца лишь подвернула ногу, как возможно и то, что животное прямо на ваших глазах умирает от столбняка. Моя овца как раз и погибла от столбняка.

Аким К-28 сидел, привалившись к облицованной термопластом стене, и глядел вверх, туда, где эстакады сороковой горизонтали вклинивались в мобиль-шоссе сорок один бис. Напротив — матовая поверхность, близняшка той, что упирается в нахребетник экзо, слева — тупик, исчёрканный граффити. Как двадцать восьмой оказался в этой пластиковой кишке? Вопрос терзал не хуже тупой изматывающей боли в ноге: резкий толчок, дрожь суставов, скрежет намертво сцепленных клыков-имплантов, желтоватых по последней «дикой» моде.

Отсекая вершины небоскрёбов, искрил фиолетовым логотип «УниРоб»; на грани восприятия мерцало в завитушках гипнослоганов нечто едва различимое, кажется, «Мод».

Игнорируя гипно-фильтр по умолчанию, — двадцать восьмой пялился в засвеченное рекламой «небо». Что я делаю здесь, в аппендиксе маркетов, с отчаянием думал он. Что?!

На сорок первом, как и в начале любой десятки, располагались: медкомплекс с изолятором для вирт-одержимых, франшиза полицейского участка и хозяйство рембригад. Медкомплекс, пирамида ленивых копов, октаэдр ремпрофилактики и ТО. И муниципальные здания, неказистые, слепленные из песчаника и коралла. Аким, не выбирая, отправился бы в любое из них, даже в обезьянник к копам-нойиб. Куда угодно, лишь бы там имелся регенератор. Или аптечка с обезболивающим.

Неподалёку, экономя чужое время и кислород, регулировщик направлял людской конвейер, равнодушный ко всему, кроме директив начальства, целеустремлённый, когда надо перевыполнить план на ноль три процента, и апатичный вне офисов и нейроподключений. Взмах жезла, свисток, стоп машина, прыжок на месте, а вам направо. Если не туда и мимо, сменить полосу ой как непросто: топай до развилки. Вокруг столько маркетов, патинко и вирт-гаремов, что без регулировщика никак.

Подползти к тротуару Аким не пытался: затопчут, да и всё. Конвейер — штука глупая, смелет в муку и не поперхнётся.

Какие же вы сволочи, думал Аким. И я, наверное, тоже.

За пятнадцать минут, проведённых у стены, он сорвал голос. Оказалось, ненавидеть людей легко.

А ты бы помог куску дефектной плоти, статус которого определяется быстрее, чем КЗ ошпарит мозги дроида? Теперь, когда инфопланта нет… Вон стоят, трое. Шакалы! Аким скривился и плюнул.

Два парня и девушка. Лицо красотки доступно похотливым взорам, голова не покрыта, лодыжки и плечи обнажены, в цепких пальцах бубен — костяной обруч обтянут истёртым джатексом. Парни молоды: бороды не отросли — куцые нити на подбородках и щеках. Тощие тела завёрнуты в кошмарные рубища из поливинилхлорида. Что-то напевая — слов не разобрать, — троица тыкала пальцами в двадцать восьмого.

Кто они? Чего хотят?!

— Что вам надо?! Что?!

Оборванцы танцевали под грюканье бубна.

— Помогите! Кто-нибудь!..

Ни намёка на сочувствие.

В однородной массе прохожих — креветочном пюре — мелькнул знакомый хиджаб, салатовый с золотой вышивкой-биосхемой. Из-под платка вывалилась кокетливая россыпь длинных, ниже поясницы, косичек, которые так приятно трогать, когда они ласкают плоский — ни грамма жира — живот, щекочут лицо и опадают на широкие мужские плечи.

— Малика! — просипел Аким, силясь подняться, и охнул от боли, прострелившей ногу. Малика, подруга дней и ночей, первая и единственная, не обернулась. Могла себе позволить: не шестерёнка механизма с энным уровнем дублирования — руководитель лаборатории по исследованию реликтовых видов, начинающий теорпрограммист, красавица с рейтингом двадцать пять. Такие не оборачиваются на невнятный оклик из-за спины — предосудительно. И даже если бы взглянула украдкой — не заметила бы: трудно проникнуть за грань восприятия.

— Малика! Стой, я сказал!!! Малика!..

Миг — и зелёный комби затерялся в толпе быстрее, чем исчезает моноцикл, стартующий на ста двадцати в час. Боль не отпускала, жевала голень острыми зубами, и двадцать восьмой не выдержал: завыл, скребя шероховатый пластик тротуара.

— Будьте вы прокляты! Прокляты! — Древнее, запрещённое ругательство. Никто не повернул головы.

Как двадцать восьмой попал сюда? Зачем?! В памяти провал — шахтой по добыче магмы.

Восстановить стёртые файлы, резервная копия воспоминаний.

…парковка.

Чёрная капля скарабея, служебного мобиля: серия К передвигается по гигаполису на бронированных модифах.

…салон отказывается впустить хозяина. Банальный сбой системы. И боль. Резкая, ниоткуда. Аким падает на пластик стоянки. Боль дёргает руку, впивается в колено, рвёт пах. Брызжет кровь, мешаясь с графитной смазкой. Сама по себе поднимается нога — нет контроля! — протискивается в возникшие из пустоты захваты. Перед широко раскрытыми светофильтрами двадцать восьмого материализуется скальпель, акулий резец в обрамлении титана. Скользит по щеке, упирается в кадык: дёргаться не надо, смертельно опасно и бесполезно. Пленник сглатывает слюну, молчит.

Скальпель впивается в плоть. Анестезии нет, рот непроизвольно раскрывается, исторгая вопль…

…и темнота. Из темноты — лицо. Вот откуда боль, вот кто виновен. Резец не парит в мареве, срыгнутом эйр-системой, но прихвачен к фалангам агрессора.

Аким вглядывается в лик врага, собирая во рту слюну, чтобы хоть как-то отплатить за унижение и боль. Враг — молодой парень, из тех, кого учителя называют дервишами: чёрные круги под глазами, морщины на лбу как шрамы, губы — сплошная язва. Дервиш, иначе не скажешь. Безумец-невидимка, в недозволенных медитациях и молитвах обретший способность растворяться в пространстве и «сгущать» тело, где и когда вздумается.

Аким вздрагивает: вот так встреча. Парень бросился в глаза на лекции в Университете Личности, где Аким преподавал основы индивидуальности и достиг немалого успеха, неутомимым трудом заслужив нынешнее положение. Аким — кандидат на получение научной степени, как минимум престижной, как максимум гарантирующей свободное оплодотворение. Малика днём и особенно ночью изо всех сил мечтает о том, как станет матерью и — сама! — воспитает детей. Подобные грёзы — явное отклонение от нормы, почти извращение. Но… подопытные крысы спариваются не только для удовольствия.