Земля воров - Карина Халле

позволил Андору уйти с моим бессознательным телом? Почему он не остановил его? Даже сейчас он рад присутствию Андора, не обращая внимания на мои чувства.

С другой стороны, они мне безразличны.

— Ты не спишь? — тихо спрашивает Андор.

Я прочищаю горло.

— Нет, — шепчу я.

— Можно мне войти?

Обычно я прошу его уйти. Или позволяю остаться на несколько минут, пока он пытается поговорить со мной, пытается достучаться до меня сквозь мое горе, ищет ту, кем я была до того, как все это произошло. Он не может найти ее. Я тоже.

Но сегодня, когда холодная, холодная луна заглядывает в комнату, делая тени резче и освещая мою боль, я не хочу прогонять Андора. Сегодня я не хочу быть одна. Я хочу забыть.

— Да, — говорю я, и он тихо закрывает за собой дверь. Я двигаюсь на кровати, чтобы освободить ему место, и смотрю, как он пересекает комнату, его высокое мускулистое тело движется с такой грацией, что у меня замирает сердце. Забавно, что мое тело все еще способно испытывать похоть, желание, физическую потребность, даже когда внутри все разрывается на части.

Леми поднимает голову, и Андор наклоняется, чтобы погладить пса, почесать его за ушами.

— Будь хорошим мальчиком и дай нам побыть наедине, — говорит он.

Леми понимает. В мгновение ока он перемещается на балкон и садится спиной к нам.

Андор тихо смеется.

— Он ужасно тактичный, не так ли?

Я улыбаюсь, совсем чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы он заметил. Его выражение лица смягчается, когда он садится на край кровати и смотрит на меня влажными глазами.

— Это первая улыбка за долгое время.

Инстинктивно я снова нахмуриваюсь. Он тянется и проводит большим пальцем по моим губам.

— Все в порядке, — говорит он. — Ты имеешь право почувствовать немного радости. Это не стирает всего остального. — Он проводит пальцами по моей щеке, убирая со лба пряди растрепанных волос.

— Я знаю, каково это. То, через что ты проходишь.

— У наших семей нет ничего общего, — удается мне сказать.

— Возможно, это так, но смерть приходит за всеми нами. Ты потеряла гораздо больше, чем я, Бринла, больше, чем я могу себе представить. У меня была привилегированная жизнь, которой у тебя никогда не было. У тебя была жизнь, полная боли, во всех смыслах этого слова. — Он делает паузу, тяжело вздыхая. — Но я знаю, каково это — быть поглощенным горем и печалью, которые пожирают тебя изнутри, словно голодный зверь. Это становится чем-то физическим, чем-то реальным, тем, с чем ты чувствуешь, что должна бороться, потому что, если сдашься, если уступишь… ты сомневаешься, что сможешь когда-нибудь обрести себя снова. Но ты сделаешь это, лавандовая девочка. Я обещаю тебе. Ты найдешь себя и выберешься, и все начнется с этой улыбки. Все начнется с того, что ты позволишь себе увидеть свет в конце тоннеля, даже когда ты не можешь представить ничего, кроме тьмы.

Серьезность его слов каким-то образом проникает в меня, удерживает в реальности. Я уже бывала в той тьме, о которой он говорит. Сначала отец, потом мать. У Дочерей безмолвия скорбь была неуместна. Я была так сосредоточена на том, чтобы просто выжить в монастыре, что у меня не оставалось времени, чтобы размышлять, что потеряла, и все еще блуждала в темноте.

На самом деле, я думаю, что слонялась неприкаянной, пока не встретила его.

На короткое время, несмотря на мой страх перед Колбеками и обстоятельствами моего пребывания здесь, у меня действительно появилась надежда на лучшую жизнь. Впервые в жизни у меня появилась надежда.

Андор подарил мне этот свет, и он же принес мне тьму, ту самую, которая пожирает меня, скрежеща зубами.

И прямо сейчас я нуждаюсь в нем, со всеми его оттенками.

— Ты имеешь право чувствовать себя хорошо, — шепчет он, проводя пальцами по моей шее, по ключицам, так нежно, что у меня перехватывает дыхание. — Могу я сделать так, чтобы ты почувствовала себя хорошо?

Я киваю, сердце бьется быстрее. Я хочу, чтобы он доставил мне удовольствие, чтобы принес облегчение, даже если это останется только между простынями, даже если всего на одну ночь.

Он улыбается мне восхитительной развратной улыбкой, в его глазах вспыхивает золотистый огонь.

— Хорошо.

Затем он наклоняется и хватает меня за бедра, дергая к краю кровати. Я ахаю, а он опускается на колени, грубо раздвигает мои ноги одной рукой и поднимает подол ночной рубашки другой.

Ох.

Мои щеки вспыхивают, дыхание сбивается, когда я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него. Он смотрит между моих ног с такой жадной интенсивностью, что мой пульс неистово колотится. Я никогда раньше не была такой уязвимой и обнаженной.

— Все в порядке? — спрашивает он, и его обжигающие пальцы впиваются в мягкую плоть внутренней поверхности моих бедер, когда он раздвигает их шире.

Я киваю, с трудом сглатывая.

— Я, э-э, никогда не делала… этого раньше.

Он поднимает бровь.

— У тебя никогда не было мужчины, который бы пировал тобой, словно умирает с голоду?

Я слегка качаю головой, в предвкушении вцепляясь пальцами в простыни. Хотя у меня было немало партнеров, ни один из них не делал того, что собирается сделать он. Слава богам, что сегодня у меня хватило сил принять долгую ванну и убедиться, что я тщательно вымылась.

Мой ответ вызывает широкую улыбку на его лице, выражение абсолютной гордости.

— Тогда я постараюсь быть нежным, — говорит он, наклоняясь ко мне, пока я не чувствую его горячее дыхание, щекочущее меня и заставляющее поежиться. — Но ничего не обещаю.

Его голос такой темный и страстный, его желание настолько очевидно, что волна возбуждения и предвкушения накрывает меня, заставляя сердце биться чаще.

Андор придвигается ближе, все еще стоя на коленях у меня между ног, затем прижимается губами к чувствительной коже моего бедра, оставляя там теплый, влажный поцелуй. Близко, так близко. Я выгибаюсь навстречу ему, мой клитор требует контакта.

Его руки сжимают мои бедра, притягивая ближе, и я чувствую нежное прикосновение его щетины, когда он дразняще медленно приближается ко мне. Я не знаю, чего ожидать, но уверена, что приму все, что он может дать, поэтому просто отдаюсь его прикосновениям, позволяя ему взять все под свой контроль.

Его язык, влажный и скользкий, касается меня в местах, которых никогда раньше не касался ничей рот. Это совершенно новое ощущение, острое и интенсивное, как будто каждая клетка моего тела поет от удовольствия. Я тихо стону, мои руки хватаются за простыни, сжимая их так сильно, что пальцам становится больно.

Он