Остров Буян - Степан Злобин

Придя от отца, к которому забегал в сумерках повидаться, Иванка узнал, что заходил Томила Иваныч, взял с собой Кузю и наказал Иванке тотчас же прийти к нему. Иванка застал у Томилы, кроме Кузи, еще и Захарку Пана Трыка. Летописец читал им свое писание:

— «Земские люди малые и середние, стрельцы, пушкари, священники, трудники монастырские, крестьяне, не тошно ли вам житье от бояр, воевод и от больших гостей торговых?! Всех нас пожрут сии лютые звери, коли не встанем в силе по городам. Сбирайте по всем городам ополчение на изменных бояр. Как мы, псковские мужи, встали, так же вставайте!..» — читал Томила.

Захарка и Кузя слушали. Иванка, войдя, снял шапку и остался стоять у порога, чтобы не нарушать тишины…

— Эх, Томила Иваныч, каб ты послал, а то все в сундук да в сундук… Что и толку! — воскликнул Иванка, когда Слепой дочитал.

— Как в сундук?

— А про остров Буян написал царю — да в сундук… Я чай, крысы сожрали — видал у тебя в сенях, во какущие ходят.

— Ты мыслишь — и снова пишу в сундук? — хитро усмехнулся Томила.

— А куда?

— Минуло время в сундук запирать! Ко всем людям русским, во все города разошлем.

— Ой ли! Верно, Томила Иваныч?! — воскликнул Иванка, еще боясь вполне поверить подьячему.

— Садись да пиши, чтоб всем городам тех грамот хватило…

— Томила Иваныч… дак то ведь… взаправдашний остров Буян!..

— «Что умыслил, то вынь да положь!» — напомнил Томила. — Берись-ка, рыбак, за перо, — заключил он.

— Садись-ка, Ваня, станем вместе писать, чтобы всем городам хватило! — дружелюбно сказал Захарка, хлопнув Иванку по плечу.

Когда Захарка ушел домой, а Иванка и Кузя остались наедине с летописцем, Иванка спросил его:

— Пошто ты Захарку призвал и грамоту вслух читал?

— А что?

— Экую грамоту только своим и то в тайности надо!

— Тут, Ваня, земское дело. Свои жениховски дела ты в экое дело не суй! — одернул Томила.

И, встретившись с летописцем взглядом, Иванка вдруг мучительно покраснел.

— Во Всегородней пишут свое челобитье в Москву к царю и боярам, а мы по всем городам к народу! — сказал летописец Гавриле, который тоже пришел к нему.

— Да встанут ли города за нами, Иваныч? — высказал сомнение хлебник. — А коли встанут, что будет? Сколь животов загубим, сколь крови прольем, а что толку!

Томила уверенно тряхнул головой:

— Всюду, Левонтьич, не сладко житье. Житье хуже смерти. Ломать его надо!

Опасаясь, что тайные их дела может кто-нибудь проследить, что враги могут ворваться внезапно в одинокий домик Томилы Слепого, друзья решили, что будут переписывать списки с письма Томилы где-нибудь в ином месте, и, посоветовавшись, решили писать в сторожке Истомы, во владычных владениях, куда не посмеют лезть силой ни большие, ни дворяне.

— Кому что за дело, что ходят к Истоме Кузька с Захаркой! И в мысль никому не придет! — заключил Гаврила.

Захарка приходил вместе с Кузей к Иванке, приносил с собой чернильницу и перо и как ни в чем не бывало, сидя рядом с Иванкой, переписывал тайные послания Томилы. Сердце Иванки замирало тоской и ревностью, но, памятуя завет Томилы не путать своих «жениховских» дел в земское дело, Иванка крепился, редко выказывал неприязнь к Захарке. Истома пустил их в чулан, бывший прежде кладовкой для свеч, а теперь пустовавший.

Часто наведывался к ним Томила Слепой, просматривал письма, готовые списки уносил. Бодрил переписчиков:

— Великое дело, робята, творите для земли Русской!

Иванка писал, быть может, в десятый раз все одно и то же письмо «ко всех городов людем»:

«Гибнет матерь наша Российская земля от измены лютых врагов, бояр и богатых людей. Не жалеючи крови и животов, встанем, братие, земские люди, на недругов наших единой ратью. И кто меч держати не мочен, тот деньги даст, а кто беден и стар, сына пошлет, а кто не мочен воевати, и тот господу вознесет молитву о свершении правды по всей земле…»

Томила мечтал поднять посадских людей, середних и меньших, крестьян, стрельцов, казаков, звал всех, даже дворян, — звал вставать на бояр и больших торговых гостей…

Иванка, Кузя и Захар помогали Томиле переписывать эти письма.

Иванке было нелегко, встречаясь все время с Захаром, делать с ним общее дело и говорить, как с другом. Сознание того, что Захарка отнял его невесту, наполняло Иванку болезненной неприязнью. Иванка с трудом преодолевал желание как-нибудь высмеять и задеть Захара. Ему казались противными даже сами хвостатые щегольские буквы, написанные Захаркой…

С тех пор как к ребятам стали приходить Томила Слепой и Гаврила, Истома тоже чаще заглядывал по вечерам в чулан, покидая свою сторожку как бы для того, чтобы погреться.

Еще с того вечера, как странный старик монах вовлек его в роковую беседу за чаркой, в мысли Истомы запало мечтание о великом восстании против богатых и сильных. Богатырь Кудекуша, дерзавший топтать и жечь огнем дворян и богатых, представлялся ему не раз.

Но он никогда не думал о том, что такая расправа с обидчиками может быть снова. Истома и не мечтал, что может стать самовидцем и даже участником подобного возмущения народа.

Даже тогда, когда думал о восстании меньших на сильных, Истома не размышлял о возможности переделки жизни — восстание представлялось ему только как краткий час мести в расплату за тяжесть и скорбь жизни.

События, всколыхнувшие Псков, расшевелили его. Вместе с другими ждал он у Всегородней избы, когда бабка послала его по слухи, как по грибы. Толки посадских на площади разбудили в нем новые мысли о возможности переделки всего уклада. Дерзкие речи в толпе, охваченной пламенем мятежа, обожгли и его.

«Господи, да неужто так просто всю жизнь повернуть на иную дорогу? За что же отцы наши мучились, чего же и сам я, болван, недогадлив был — мыслил, что нерушимо то, что поставлено от отцов!..» — размышлял Истома.

Раза три встретив на улице Томилу Слепого и хлебника, он почтительно кланялся им, как вожакам всего города, и вдруг они сами вошли в его дом… Сначала это показалось бедняку невиданной честью. Он целый день после этого пилил бабку за то, что она попросту, как с ровней, говорила с посадскими главарями.

Но когда Томила стал приходить раз за разом, Истома был этим смущен: ведь Иванка — гуляка и озорник, бездельник, свистун. И вдруг Томила, ходивший к Иванке, представился Истоме не тем недоступным и мудрым мужем, каким казался в первые дни восстания.

Когда Истома зашел в чулан при Томиле Слепом, летописец не стал от него таиться и вслух продолжал читать при нем тайную грамоту, переписанную Иванкой.

— Стало, как же сказать, Томила Иваныч? Ты, что ли, с Иваном моим хотите во всей земли воеводы попасть? — с насмешкой спросил звонарь.

— Мыслю, Истома, что в ратном деле искуснее люди найдутся, чем мы с Ванюшей.

— А вас тогда в думные дьяки, что ли? — все так же насмешливо продолжал хромой.

— Я мыслю, что каждому человеку найдется дело: земля велика, и дьяков, и подьячих надобно будет, и воевод, и стрелецких десятников… Что сами заслужим, тем нас народ и пожалует. Так ли, Ваня? — мягко и добродушно ответил Томила.

Истома смутился.

— Да нет, ведь я так спрошаю, спроста, — пробормотал он и вышел.

Но когда ночью Иванка в чулане один переписывал листки, Истома зашел к нему.

— Окошко плотней бы завесил — огонь-то видно, — сказал Истома.

Иванка поправил рядно, висевшее на окне.

— Прочти-кось еще мне, чего ты там пишешь, — попросил отец.

Иванка прочел:

— «Гибнет наша земля от измены лютых врагов-бояр и богатых гостей. Не жалеючи крови и животов, встанем, братие, земские люди, на недругов наших единой ратью. И кто меч держати не мочен, тот деньги даст, а кто беден и стар, тот сына пошлет, а кто не мочен воевать, и тот господу вознесет молитву о свершении правды по всей земле».

Истома слушал и молча кивал головой.

Он стал заходить в чулан чаще и чаще. Дома он перестал говорить и только что-то шептал про себя, едва шевеля губами. Входя в чулан, он садился на лавке возле порога и молча следил за движением кончиков перьев.

Томила Слепой торопил ребят переписывать списки и сам проверял написанное.

Однажды вечером Томила сидел, перечитывая листы, писанные Иванкой. Захарка читал Кузе свое писанье, а Кузя следил по подлинному листку, когда Истома вошел и присел на обычном месте.

— «…За все посулы и поминки имут и от тех великих поборов скудость по всей Руси, разорение животов и шкота. Мочно ли то терпеть? — читал Захарка. — Час пришел, дабы всей землею поднятись, яко на иноземных отцы вставали с Кузьмою Мининым земскою ратью…»

— Не так ты пишешь! Какой тут Минин!.. — прервал Истома.

Захарка оторопел.

— А как же писать? Может, ты укажешь? — спросил он злобно.

— Не так! — подтвердил Истома. — Приказные тоже пишут, а народу не в разум. А ты куды пишешь? Кому? Ты вот как пиши: «Замучили нас воеводы, бояре да богатей. Шкуру с живых содрали, а как жить без шкуры? Побьем их по всем городам каменьем да кольями, да пожжем их дома огнем!»