Остров Буян - Степан Злобин

— За старого, чай! — поддразнил Иванка.

— Ан врешь! Врешь! — со смехом воскликнула девушка.

— Ан не вру, слыхал — за старого, за плешивого!

— Ан врешь! — хохотала она. — На тебя похож, покрасивше тебя, синеглазый да молодой, а ты не знаешь его, он не псковский.

— Ан знаю! — подзадорил Иванка. — Плешивый, беззубый, — и тихо добавил, сам не зная, зачем: — Не ходи за него…

В эту минуту послышались шаги на лестнице.

— Матка! — шепнула Аксюша и, быстро схватив Иванку за оба плеча, толкнула в соседнюю каморку, повернула к пологу, за которым стояла кровать, пригнула к полу и почти засунула под кровать.

Он едва успел подобрать ноги, когда мать Аксюши торопливо вошла в светелку.

— Все прибрано в горнице? — спросила она.

— Все, матушка.

— Полог у постели оправь, — заметила мать. — Время-то какое! Афанасий Лаврентьич гостей хочет примать в нашей светелке, — зашептала она дочери. — У тебя, говорит, в светелке лишних ушей нет. Аксюшу, говорит, уведи вниз, пряниками, орехами, говорит, угости. Пусть, говорит, с девушками позабавится, а мы у тебя посидим — думу подумать надо…

— Столько горниц в доме у стольника, а не нашел краше нашей конуры, — насмешливо сказала Аксюша.

— Сказывала! Не твое, баит, бабье дело указ давать! Старика Устина на лестнице велит посадить, а всю дворню собрать в людской, а ворота на запор, да собак спустить, да караульщиков выставить, а девушки бы с тобой игрались и ты бы смотрела за всеми, чтобы ни одна подслушивать отнюдь не пошла бы.

— Что я, собака, что ли! — огрызнулась Аксюша.

— Марья Андревна! — позвали внизу.

— Иди, иди, Афанасий Лаврентьич кличет, — поторопила Аксюша мать.

— Иду, — откликнулась та и поспешно вышла.

— Уходи скорей, покуда ворота не заперли, — зашептала Аксюша Иванке. — Тулупчик твой у деда возьмешь…

И Иванка едва успел выскочить из горенки прежде прихода гостей стольника.

Уже на лестнице, натянув свой тулупчик, Иванка услыхал внизу голоса и затаился.

— Осторожно, сударь, тут порожек, — сказал старик слуга стольника, присвечивая на лестницу фонарем, и Иванка, к своему изумлению, признал в «Госте» стольника земского старосту Подреза…

Иванка выскользнул во двор. Он повернул от крыльца не к воротам, а обратно, в глубину двора, чтобы уйти неприметно, «задами» стольничьей усадьбы. Оглянувшись, он увидел еще две смутные тени «гостей», вошедшие на крылечко, с которого он только что спустился.

«Не зря столь гостей у стольника. Сказать поскорее Гавриле Левонтьичу!» — подумал Иванка.

Рано утром пустился он к дому Томилы. На его тревожный и нетерпеливый стук калитка отворилась. Во дворе летописца стоял, улыбаясь, Захарка. При виде Иванки улыбка сбежала с его лица. Он растерялся, словно встретясь с выходцем из могилы.

— Захар… Ты тут отколь? — удивленно спросил Иванка.

— Здравствуй, Ваня! У нас на Руси здравствуются прежде! — первым придя в себя и дружески усмехнувшись, воскликнул Захар.

Он сделал движение, как бы желая обняться после долгой разлуки, но Иван отшатнулся.

— Здравствуй, коли не шутишь, — нехотя буркнул он. — Томила Иваныч дома? — И он по-хозяйски прошел мимо.

В доме Слепого встретил Иванка и хлебника, который так и провел ночь в беседах с другом. Иванка обратился к летописцу.

— Тайное слово есть до тебя, Томила Иваныч, — шепнул ему Иванка.

— От кого таить? Сказывай, — подбодрил Томила.

Но Иванка уперся. Когда Томила вышел с ним в сени, Иванка торопливо зашептал о том, что стольник Ордин-Нащекин изменщик города, что случай открыл ему тайное сходбище.

— Не бойся. Проведали еще раньше и даже поболе того, — успокоил летописец Иванку. — Был там свой человек…

— Подрез! — обрадовался Иванка.

— Да нет, не Подрез — иной, — возразил Томила. — Захар ночью прилез, — пояснил он, — да нам с Гаврилой все рассказал. Да сейчас он к Подрезу побежит, его упредить, а ты беги-ка стрельцов призови — Копытова да Ягу.

— Да Подрез же там был!.. — воскликнул Иванка. Он видел Ивана Подреза своими глазами.

— Бредишь, рыбак, — оборвал Томила. — Нам все ведомы, кто там был. Обознался ты.

Иванка не думал, чтобы его обмануло зрение, но уверенность Томилы заставила и его усомниться…

Захарка с Гаврилой спорили, что делать дальше.

Гаврила уговаривал тотчас схватить всех, кто был вчера в доме стольника, но Захар возразил, что так они его предадут, а сейчас ему верят заговорщики дворяне и большие посадские, и он сможет дальше быть еще полезнее городу.

Томила тоже смотрел на дело иначе, чем хлебник.

— Не время еще нам всю силу брать, — сказал он, — поздно — худо и рано — худо. Выждем. Еще города пристанут, тогда нашей силы во сто крат больше будет.

К полудню собрались несколько человек стрельцов, казаков и посадских, и в доме Томилы началось обсуждение городских дел.

Кузя не знал, удалось ли медведчику выручить друга. По дороге он упросил проезжего порховского знакомца подсадить его в сани и доехал не во Псков, а к отцу в Порхов… И в ту же ночь, как приехал, вместе с Прохором из Порхова они помчались во Псков, чтобы предупредить Гаврилу о том, что Василий Собакин привез в город посадский извет.

Прохор и Кузя въехали во Псков под гул сполошного колокола Рыбницкой башни, под вой набата со псковских церквей. Они были на площади при расспросе Логина Нумменса Томилой Слепым на дощане, и, когда толпа с Рыбницкой площади устремилась к дому Федора Емельянова, Прохор был там, Кузя же, измученный дорогой, усталый, завалился спать на печи у Гаврилы.

Поутру, когда он проснулся, тетка была осунувшаяся и тревожная. Она не сомкнула глаз, ожидая мужа, но хлебник так и не вернулся домой до утра.

— Кузьма, сбегай к Слепому, — сказала она. — Робенка страшусь по городу посылать. Народ-то толпами ходит, шумят… Узнай, чего с Гаврей.

И Кузя пустился к Томиле.

Он застал здесь Гаврилу, отца и много других знакомых и незнакомых людей, стрельцов и посадских. На голом столе площадного подьячего стояли пустые сулейки, кружки, валялись рыбные кости, луковая шелуха и посреди всего большое блюдо с остатками квашеной капусты. Было так, словно все они провели ночь за разгульной пирушкой, но все были трезвы. Сидели в шубах и шапках. В избе было холодно.

Среди других Кузя увидел Иванку, и в тот же миг он забыл о Гавриле, об отце и обо всех других. Друзья обменялись такими сияющими, радостными взглядами, что все остальные заметили это и улыбнулись их дружбе…

— Поспел казак-то?! — сказал Кузя.

— Гурка да не поспеет! — громко ответил Иванка.

— Ну, ну, Кузьма, ты пробирайся к нему поближе, да не мешайте нам, — сказал Прохор, пропуская сына в тот угол, где сидел Иванка…

И снова все сразу в избе заговорили. Голоса мешались в горячем споре о том, что делать дальше. Всем было ясно, что воеводская власть пала, но город не мог оставаться без всякой власти. Земские всегородние старосты должны были взять в руки город, однако после вчерашних погромов они отделились от всех остальных посадских, сидели в Земской избе и не шли ни к кому на совет, когда их позвали.

«Мы свое станем земское дело править, какое раньше вершили, иных дел не ведаем, да и ведать не нам!» — заявили они.

— Надобе, братцы, созвать всегородний сход да в нашем вчерашнем деле писать челобитье государю всем городом об изменном немце и об его расспросных речах. Да также писать на Емельянова челобитье. А для того челобитья собрать всегородний сход земским старостам, — предложил Михайла Мошницын.

— Они не схотят, Михайла Петрович. Трясутся. Семка Менщиков, тот аж зубами стучит от страху. Слезами плачет — баит: «Побьет нас всех государь, показнит!» — сказал Прохор.

— Государь не казнит за правду. Мы выборных верных пошлем! — уверенно воскликнул Гаврила.

— Пошли, братцы, в Земскую избу! Всем скопом пойдем! — решительно и настойчиво позвал стрелецкий пятидесятник Максим Яга.

И вдруг, словно всем надоело спорить, они дружно поднялись, шумно отодвигая скамьи, оправляя шапки и кушаки.

Иванка и Кузя вышли со всеми…

Земские старосты отказались ударить в сполошный колокол, и гости Томилы всей толпой направились к Рыбницкой башне. Старик Фаддей, сторож башни, не соглашался дать ключ от колокола без указа воеводы или Всегородней избы. Посадские спорили с ним. Наконец Максим Яга не стерпел, тряхнул старика за ворот и сам отобрал у него ключ.

— Силом взял — твое дело! Не мой ответ! — спокойно сказал старик. — И давно бы так-то!

Все вокруг засмеялись.

— Коли так, пусть ключ у меня останется, чтобы тебя не трясти, а то в сердцах в другой раз так и душу вытряхну! — усмехнулся Максим.

Иванка схватил веревку сполошного колокола, и город вновь ожил — начался всегородний сход…