Комната с привидениями - Чарльз Диккенс

в сторону, стукаясь головой о стенки кеба с такой силой, что просто диву даюсь, как это ухитрился не вышибить оконное стекло. Шум в ушах не унимался. Наконец коляска остановилась, и, кое-как вывалившись на мостовую, я неверной рукой нашарил дверной молоток и выбил на двери такую раскатистую и замысловатую дробь, предварительно разбросав по мостовой причитающуюся извозчику мелочь в тщетной попытке вложить ее ему в руку, что Джейкс, дядин камердинер, отворивший мне дверь, уставился на меня в немом изумлении.

— Мне очень плохо, Джейкс, — пролепетал я, вваливаясь в прихожую. — Опять эта чертова малярия.

— Да, сэр, — ответил Джейкс, в свою очередь, сдерживая что-то подозрительно похожее на ухмылку. — Такое уж время года. Быть может, вам лучше отправиться в постель, сэр?

Но стояли Святки, дом был залит светом, и я прекрасно знал, что моя Тилли и все семейство Стэндфаст находятся сейчас наверху в обществе моего дядюшки и его неподражаемого жилета. И как бы сильно болен я ни был, но все ж сгорал от нетерпения увидеть мою драгоценную.

— Нет, Джейкс, — возразил я. — Вот соберусь с силами и поднимусь наверх. Лучше принеси-ка мне в столовую капельку коньяка и кипятка. Это пойдет мне на пользу, и, быть может, приступ наконец прекратится.

И как вы думаете, каков был ответ этого вышколенного домочадца?

— Не стоит, сэр, — имел он наглость сказать. — Все ж таки Рождество, сэр. Сейчас многие этим страдают. Идите-ка спать, сэр. Подумайте, что будет с вашей бедной головой завтра утром.

— Милейший, — начал было я, все еще трясясь от озноба, как вдруг увидел, что на лестнице показался дядя Бонсор во главе небольшой группки дам и джентльменов.

Дрожь мешала мне разглядеть их хорошенько, но я все же заметил, что среди них виднелись и золотые кудряшки моей обожаемой Тилли. Однако сейчас на личике ее читались испуг и смятение.

— Альфред, — сурово провозгласил дядя из глубин жилета, — стыдитесь. Немедленно отправляйтесь в постель, сэр!

— Дядя! — возопил я в отчаянной попытке стоять ровно. — Неужели вы думаете, что я…

Тут я попытался было подняться по ступеням, но ноги мои зацепились то ли за складку ковра, то ли за удерживавшие ковер медные полосы, и, не успев договорить, я кубарем скатился вниз. Но даже лежа на полу безгласной, дрожавшей от лихорадки стократ сильнее, чем прежде, грудой, я услышал распоряжение дяди, чтобы меня унесли. Джейкс на пару с долговязым лакеем оттащили мое трепещущее тело в спальню.

Ночь была короткой и мучительной, точно в бреду, меня трясло, хотя постель казалась пылающим адом. Утром дядя передал мне, что вся моя болезнь — сплошная ерунда и что меня ждут к завтраку.

Я спустился вниз, настроенный самым решительным образом, но с дрожью во всем теле и держась за перила. О, унижения этого гнусного рождественского дня! Меня встретили шутками и советами выпить крепкого чая с чуточкой коньяка, но после завтрака дядя пожал мне руку, сказав, что, в конце концов, такое случается только раз в год, а «мальчишки всегда мальчишки». Все кругом желали мне счастливого Рождества, а я только и мог, что, заикаясь, бормотать ответные пожелания. Сразу же после завтрака я отправился прогуляться по пирсу, но едва не свалился в море, а на столбы натыкался столь часто, что какой-то моряк в желтой зюйдвестке отвел меня домой, выклянчив пять шиллингов, дабы выпить за мое здоровье. Затем мне предстояло еще более тяжкое испытание — визит на виллу Снаргестон, чтобы сопровождать мою Тилли и все ее семейство в церковь. К великому моему облегчению, хоть я и дрожал от макушки до пят, никто не обращал на мое печальное состояние никакого внимания. Я начал уже надеяться, что приступ пройдет и все обойдется, но надежды мои не оправдались — приступ не только не улегся, но и скорее возрос и стал еще ужаснее. Моя дорогая девочка погладила меня по голове и выразила надежду, что теперь я стану хорошим мальчиком, но когда я срывающимся голосом сослался на малярию, лишь засмеялась в ответ. Мы направились в церковь, и там лихорадка очень скоро вновь ввергла меня в немилость. Сперва я вызвал чудовищный скандал, налетев на старуху нищенку и едва не сбив с ног сторожа; потом скинул с кафедры расписание церковных служб и несколько сборников псалмов; затем выбил подушечку для коленопреклонения из-под самых ног моей будущей тещи; вслед за этим отдавил — ей-ей, нечаянно — пальцы Мэри Ситон, прехорошенькой кузины моей Тилли, отчего она вскрикнула, а моя возлюбленная взглянула на меня отнюдь не ласково, и, наконец, в виде достойного завершения, в припадке необычайно свирепой дрожи распахнул церковную дверь настежь и вновь налетел на скамью, с которой мне весьма суровым тоном и ссылаясь при этом на церковного старосту, велели либо угомониться, либо покинуть церковь. Поняв, что бороться с недугом мне не под силу, я и в самом деле покинул храм, но даже стремглав выбегая из-под величественных сводов, явственно видел, как священник мерно колышется перед алтарем, за ним качается туда-сюда причетник, мемориальные доски так и ерзают на стенах, а орган в галерее подпрыгивает то позади приютских мальчиков, то позади приютских девочек.

Виной тому не было головокружение, хотя при таких обстоятельствах, пожалуй, впору бы пойти кругом и самой крепкой голове. Нет, это была малярия в чистом виде, причем самого худшего сорта — меня сотрясала жестокая дрожь, а от жара в ушах бешено стучала кровь.

За обедом — страдания мои так и не прекратились, хотя никто не замечал их — я, образно выражаясь, снова сплоховал. Сперва, провожая к столу миссис Ван Планк из Сандвича — дядя Бонсор эскортировал мою Тилли, — я умудрился запутаться в гроздьях стекляруса, коими эта богатая, но тучная дама была обвешана с головы до ног, и мы вместе рухнули ниц, причем с самыми плачевными последствиями. Громоздкая туша миссис Ван Планк тяжко придавила к полу беспрестанно трясущегося меня, а когда нам наконец помогли подняться, она была весьма недовольна, и умаслить ее было совершенно невозможно. Она не присоединилась к нам за обедом, а приказала подать свой экипаж и вернулась в Сандвич. Едва карета с громыханием откатила от дома, капитан Стэндфаст, в прошлом подвизавшийся в военном флоте, посмотрел на меня с таким свирепым видом, точно желал, чтобы меня немедля отвели на нижнюю палубу и всыпали шесть дюжин плетей, и сказал:

— Вместе с ней уезжает бриллиантовый браслет бедняжки Тилли. Старая карга теперь ни за что не подарит его ей. Я сам видел коробку