Обнаров - Наталья Троицкая

У дверей Кира остановилась, обернулась.

– Константин Сергеевич, вы же умный. Вы не можете не видеть! Я же люблю вас, поэтому и пришла! Вы это понимаете?! Как мне с этим жить?! Как?!!– Это ваши проблемы, – резюмировал он и запер за Кирой дверь.

Когда Обнаров увидел жену, его сердце сжалось от боли и больше уже не билось в полную силу.

Двенадцать дней назад она была очень слабенькой, бледной, но это был живой человек, который мог разговаривать, улыбаться, чувствовать, в конце концов, просто пожимать его руку. Тогда, в прошлые свои визиты, отказавшись от коляски, он на руках выносил жену в сад, в тени плакучей ивы, у фонтана, они сидели за разговорами до полудня. В прошлый раз он привез жене фотографии сынишки, и она нашла в себе силы радоваться тому, как малыш подрос. Конечно, он переживал, ведь, она так похудела, так ослабела! Тогда он не знал, что будет по прошествии следующих двенадцати дней, когда жене придется пережить глубокий агранулоцитоз и нейтропеническую лихорадку.

Сперва он подумал, что ошибся палатой, потому что вместо жены увидел иссушенную болезнью старушку с коротко, как у мальчика, стрижеными седыми волосами, с желтой сморщенной кожей и сине-малиновыми синяками вместо глазниц. Голова покоилась на высокой белоснежной подушке, глаза неотрывно смотрели на него. Обнаров внутренне содрогнулся, невольно подумалось: «Вот оно, воплощение смерти…» Он уже был готов извиниться и уйти, как вдруг на тумбочке заметил свою фотографию с сынишкой на руках.

Он хорошо помнил, как, бросив жене короткое: «Я сейчас вернусь!» – бежал по коридору, как нашел доктора Михайловича, как в бессильной ярости тряс его за грудки, как орал в бешенстве: «Что вы сделали с моей женой? Подонок, что вы сделали с моей женой?! Вы убили ее! Я привез к вам нормального человека. Вы высушили ее до мумии, вы превратили ее в покойника! Вы – убийцы! Убийцы в белых халатах! Я уничтожу всю вашу клинику! Я сделаю вашу жизнь адом! Твари!» Дальше шел нескончаемый, жесткий русский мат, так хорошо передающий душевное состояние, существо эмоций и проблем.

Он хорошо помнил, как главный врач клиники Моисей Ария и лечащий врач Анатолий Михайлович пытались его убедить в том, что все лечение назначено и ведется правильно, что химиотерапию следует продолжать и что это единственный разумный выход, что дней через пятнадцать-двадцать наступит ремиссия, тогда организм начнет интенсивно восстанавливаться, улучшится самочувствие, появится аппетит. Он хорошо помнил, что пошел в разнос, что стал громить кабинет главного врача, одновременно пытаясь добраться до двух укрывшихся под столом докторов. Он хорошо помнил, что очнулся с тяжелой головой и дикой болью под правой лопаткой от электрошокера на роскошном диване в кабинете доктора Михайловича.

– Выпейте. Выпейте, батенька мой. Имею большую уверенность, что это вам не повредит, – доктор Михайлович протянул Обнарову стакан с зеленоватой жидкостью. – Отвар девясильской мяты. Мне друзья из России присылают. Слегка успокоит.

Обнаров отвернулся.

– Что же вы творите, драгоценный мой, уважаемый Константин Сергеевич? Хотите эмоций, хотите истерик – ступайте в русскую православную церковь Ильи Пророка. Исповедуйтесь, совета у батюшки спросите, помолитесь. Сядете в такси, скажете: «Проспект Шдерот-А-Наси, музей японского искусства “Тикотин”». Я вам сейчас эти названия запишу. Пройдете немного вперед, увидите бензоколонку, перейдете дорогу и в стене увидите калитку во дворик. Службы в церкви проходят по субботам и воскресеньям, но священника в церкви можно найти всегда

Доктор Михайлович сел рядом с Обнаровым и отхлебнул травяного отвара из того самого стакана.

– Четвертого сентября заканчиваем первую фазу индукции ремиссии. Нужно приступать ко второй фазе. Вам нужно внести деньги. Это все, что требуется от вас. Лечение нельзя прерывать.

Обнаров закрыл лицо руками, сжался в жалкий комок и заплакал, то и дело хрипло всхлипывая, вздрагивая всем телом от горьких слез бессилия.

Михайлович погладил его по спине, сжал плечо.– Надо терпеть. Надо всем своим видом жене показывать, что все идет правильно, что лечение закончится хорошо. Вы, дорогой мой Константин Сергеевич, не имеете права на отрицательные эмоции. Вашего жизнелюбия, веры и надежды на двоих должно хватить. Да, выглядит она плохо. Да, смотреть вам на нее больно. Но с медицинской точки зрения все идет правильно. Сначала мы убиваем заразу. Организм от этого страдает. Но когда мы заразу убьем, ваша жена обретет былую форму в считанные недели. Господь испытаний не по силам не дает. Так что, пожалуйте в мою комнату отдыха, умойтесь, приведите себя в порядок, я распоряжусь насчет чая, и ступайте, драгоценный мой Константин Сергеевич, к жене. Она там наедине с болезнью. С вами вас будет двое против одного. Или вы предпочитаете воевать на неприятельской стороне?

– Ты вернулся? Костенька, я думала, ты совсем ушел. Увидел, что от меня осталось, и ушел.

Сквозь стерильную маску Обнаров поцеловал жену в уголок губ.

– Я устраивал докторам грандиозный скандал за то, что они постригли тебе волосы без моего согласия. Этого не было в договоре!

Тая слабенько улыбнулась.

– Врешь ты все. Я слышала. Ты думал, меня плохо лечат…

Рукой в стерильной перчатке Обнаров погладил жену по щеке.

– Таечка, родная моя, прости меня. Я просто сумасшедший. Я так люблю тебя, что готов даже на глупые поступки. Представляешь, я разгромил кабинет главврача, чуть не пришиб двух докторов!

Она вымученно улыбнулась.

– Ты можешь…

– Я знаю, я сильным должен быть, а у меня не получается. Мне больно и страшно. Больно от твоих страданий и боли. Страшно от того, что помочь не могу. Я так хочу, чтобы ты скорей поправилась. Ты так нужна мне!

Он погладил жену по ежику коротких волос.

– Костенька, ты очень устал. Ты не переживай так. Время ведь не подтолкнешь.

– Знаю…

– Сегодня двадцать третье августа. Первая фаза индукции ремиссии закончится, будет смена препаратов. Будет легче.

Обнаров взял руку жены, поцеловал.

– Кто же кого успокаивать должен?

– Конечно, я тебя, хороший мой. Ты весь извелся, худющий стал, человек со взглядом больной брошенной собаки.

Он улыбнулся.

– Как же мне повезло, что ты у меня есть!

– А мне-то как! Расскажи, как дома?

Он стал рассказывать о сыне, о маме с сестрой, о работе. Она слушала, неотрывно глядя на него, потом ее веки то и дело стали смыкаться, и усталая, она уснула.

Жена спала, а он все сидел подле и гладил ее сухонькую исхудавшую руку, перебирая тонкие побелевшие пальчики. На руке было обручальное кольцо. Чтобы оно не соскочило и не потерялось, с ладонной стороны между кольцом и пальцем был просунут свернутый в несколько раз тетрадный листок. Подумав, что кольцо с листком больно сжимает палец, Обнаров осторожно вытащил его, развернул, прочитал: «Если не успею сказать: «Костенька и Егорушка, я вас очень-очень люблю. Простите. Прощайте…» Обнаров свернул листок, осторожно положил его на прежнее место, поцеловал кольцо и ладошку жены. Несколько раз он глубоко вдохнул, не давая волю чувствам, поправил одеяло и стал терпеливо ждать, когда жена проснется.