Собрание сочинений Яна Ларри. Том второй - Ларри Ян Леопольдович

Вскоре я был высажен на польской границе, а польская дефензива[4] выбросила меня через несколько дней на русскую землю.

— Большевик? — спросил красноармеец.

— О, да, — ответил я твердо.

И вот я попал в маленький, тихий Харьков.

Но разве счастье находят только в больших городах?

Ах, отец, отец, ты, право, ошибся, послав меня за счастьем в ревущий Берлин.

Делегация

Собрание отряда юных пионеров открылось ровно в 18 часов и 3 минуты по официальному времени.

Секретарь Энгель, прежде всего, основательно пробрал ребят за опоздание.

Ну, сами посудите: собрание было назначено на 18 час 2 мин, а Колька, Шайба и Владлен почему-то заставили собравшихся ожидать целую минуту.

Как хотите, а это уже чересчур…

И секретарь был вполне прав, когда он задал опоздавшим основательную головоломку.

Так им и надо.

Хотя, по совести сказать, Колька едва ли был виноват в опознании, и вообще этот Колька считал себя самым разнесчастным человеком в отряде.

Во-первых — имя!?

Ну, кто теперь из уважающих себя пионеров имеет такое пакостное название?

То ли дело — Ревмир, Октябрь, Зорька, Лени; да мало ли хороших имен?!

А тут — Колька?!

У-ди-вительно остроумно?!

Ясно, что с таким именем всегда приходится опаздывать.

Почему?

А очень просто — попробуйте-ка прийти на минуту раньше, если этот противный Ревмир всегда старается превратить свободную минуту в дразнилку.

За минуту до начала собрания вы обязательно услышите ехидное хихиканье этого несознательного пионера и разные оскорбительные словечки.

Во-первых — у Ревмира очень глупое лицо и язык вытягивается до галстука.

А как визжит он? Фу! Точно его булавкой колют:

— Царь Николай!

— Эй, Николай II, самодержец великой и малой России!

И так каждый день — царем дразнит.

Предположим, если бы вас царями называли, вам приятно бы было?

Вот то-то и есть!

А потому, выслушав выговор секретаря, Колька сказал мрачно:

— Знаю уж… Начинай-ка лучше собрание!

Секретарь позвонил карандашом в пузатый графин, поправил на шее красный галстук и приступил к докладу, стараясь — по мере возможности — говорить солидным басом:

— Товарищи, на днях исполняется годовщина… эй, Ревмир, ты чего Кольку булавкой тычешь? предупреждаю, если будешь баловаться… исполнится годовщина нашего журнала пролетарских детей, который и есть наш печатный орган… Ревмир, в последний раз говорю… орган и который освещает нашу пионерскую жизнь.

Секретарь посмотрел уничтожающе на Ревмира и сделал строгие глаза:

— Товарищи, западные дети, которые в Европе, те не могут иметь своего журнала, а мы имеем.

Мы должны сказать открыто и не таясь… выйди, Ревмир, с собранья, если ты себя так ведешь! Ну?

— Я… я… я! — смутился Ревмир.

— Я тебя в последний раз предупреждаю… Мы должны сказать открыто и не таясь, — наши пролетарские дети… мы имеем свой журнал, а когда нас эксплуатировали буржуями, тоже не имели своей печати, а вождь всего земного шара — товарищ Ленин, дедушка Ильич дал нам свой журнал. Товарищи, да здравствует товарищ Ленин и вся мировая революция!

Пока пионеры аплодировали, секретарь успел выпить три стакана холодной воды, после чего попросил всех в порядке очереди вносить предложения о том, как ознаменовать великую годовщину.

Колька, желая искупить свое опоздание, встал и поднял руку вверх, но в это время Шайба нечаянно наступил ему на ногу, отчего Колька вместо предложения отчаянно крикнул:

— Ой!

Секретарь удивился такой краткости и попросил Кольку изложить свою мысль более понятно:

— Что ты хотел предложить?

— Я, — замялся Колька, — я… позабыл!

Ребята захохотали, а Колька, покраснев, как знамя отряда, опустился на свое место.

— Ну, вносите предложения, товарищи! — предложил секретарь вторично.

Шайба поднял руку и, получив слово, предложил послать в редакцию журнала делегацию, которая могла бы приветствовать пионерский журнал «Красный галстук» и могла бы поделиться своими мыслями о направлении журнала.

Но Колька никак не мог простить Шайбе обиду и потому дал его предложению отвод.

Секретарь посмотрел на Кольку и спросил:

— А по какой причине?

— Не знаю!.. — буркнул Колька.

Ребята снова захохотали, и отвод Кольки провалился без обсуждения.

Попал Колька в делегацию по очень и очень серьезным причинам.

Во время обсуждения кандидатур выяснилось, что если бы Шайба не наступил ему на ногу, он сам бы внес это предложение, а кроме всего, у Кольки оказались замечательно хорошие стихи, которые он мог сдать только лично редактору — в его собственные редакторские руки…

Шайба попал, как внесший предложение, а Май, как самый маленький из всего отряда и как самый отчаяний пикор, ребята даже прозвали его ответственным пикором.

Конечно, так называли Мая не потому, что ему очень часто отвечали в почтовом ящике, а потому, что он — Май — целиком отвечал перед тремя газетами за полное освещение пионерской жизни в коллективе.

Как он освещал ее — это дело не наше (пусть грех сей останется на его душе), для нас важно лишь то, что Май попал в одну делегацию вместе с Колькой и Шайбой, чем гордился Май немало.

Выбрав делегацию, ребята засыпали их напутственными пожеланиями:

— Скажите, чтобы больше рассказов печатали!

— …и чтоб о западных детях!

— …про другие страны!

— …и повести с приключеньями!

— …о коллекции марок!

— …о радио!

— …про аэропланы!

— …о похождениях пионеров!

— …про гербарий!

Все пожелания пионеров делегация записывала в свои книжечки, но потом пришлось сбегать в магазин и купить в складчину бумаги: так много было пожеланий.

Владлен передал Маю огромную рукопись и просил вручить ее самому редактору:

— Смотри, не забудь… Это, знаешь ли, новые похождения Кима в Индии и среди негров. Написано недурно, — скромно добавил Владлен, — читал я ее Ревмиру, так он сказал, будто эта вещь талантливо разработана. И еще скажи — гонорар я жертвую в пользу беспризорных… и на памятник Ленину, а если останется что-нибудь, пусть на аэроплан передадут и чтоб аэроплан назвали Владленом! Не забудешь?

Май обещал не забыть.

А утром, в день годовщины, делегация уже поднималась по ступенькам на самый что ни на есть, верхний этаж.

Поднявшись, представились курьеру:

— Делегация!

Курьер зевнул и сочувственно произнес:

— Что ж, бывает… Только если вы в редакцию «Красного галстука», так идите прямо и налево!

Делегация пошла прямо и налево и, свернув в конце коридора направо и направо, попала в редакционное помещение.

В редакции немного растерялись. Шайба нерешительно посмотрел вокруг себя и спросил несмело:

— А который здесь есть пионер, что секретарем журнала?..

В этот день секретарь особенно старательно побрился и даже чуточку мог бы походить на пионера, если бы этому не мешал предательский рост, благодаря которому секретарь нередко стукался головою в потолок.

— Я секретарь, — сказал он и хотел приподняться со стула, но, вспомнив про потолок, решил принять делегацию сидя.

Делегаты вежливо поздоровались с редакционным секретарем, пожурили его слегка за отсутствие пионерского галстука и, не теряя напрасно времени, приступили к деловой беседе:

— Скажите, редактор журнала тоже пионер?

Секретарь немного подумал и с расстановкой ответил:

— Видите ли, не так чтобы уж совсем пионер, но… Если бы в 1880 году были пионерские организации, я думаю, он был бы самым примерным пионером!

— Но, — налегал Шайба, — все-таки он есть сознательный товарищ?

Секретарь пожал плечами:

— Кто ж его знает?.. Вот уже двадцать три года, как он большевик, — это я знаю, а насчет сознательности — не отвечу… По-моему — сознательный!