Набат-3 - Александр Гера

На кухне он обнаружил записку и возликовал: «Милый, все было чудесно!!! Не хотела будить. Я». Вот чертенок…

Воспоминание о прекрасной ночи взбодрило Вавакина лучше кофе. Вот так, госпожа Мот, есть еще женщины в русских селеньях!

Притом он разумный: трахались без резинки, но коньячком орудие свое Вавакин споласкивал тщательно.

Ах какая роскошная ночь была…

В девять утра раздался телефонный звонок, и по голосу Вавакин узнал парня, с которым оговаривал условия у метро «Аэропорт». Не озадачивался, откуда известен его домашний номер — такие парни знают все. Просили рассчитаться, и Вавакин заверил, что к десяти будет на месте прежней встречи.

Он привел себя в порядок, придирчиво оглядел в зеркало и не нашел, как прежде, изъянов. Вполне довольный и респектабельный, он вынул из тайничка пачку долларов, послал себе воздушный поцелуй с порога и поехал на встречу. Светило солнце, и жизнь улыбалась ему щедро.

В эту осень оно баловало не часто, и Вавакин размягченно принимал поздние дары, опустив стекло полностью. Не стал указывать водителю ждать его в переулке, а подкатил прямо к синему «БМВ», и сама передача состоялась из окна в окно. Обмен благодарностями, взаимные уверения помогал, друг другу впредь, и Вавакин отбыл в родную Думу. Водитель, не менее довольный жизнью, развлекал Вавакина. У них работало заведенное правило: хозяин в приподнятом настроении — он чесан язык, хозяин не в духе — в салоне царила тишина. Сегодня работал первый вариант.

Вначале водитель рассказал пару свежих анекдотов. Потом была история о том, как прихватили нечаянно депутату Зосеву в служебном кабинете голяком, на пару с ее помощником, в дым пьяных. Поржали. И следом водитель привязал прочитанную заметку:

— Не слышали, Андрей Андреевич, в Штатах или еще где-то за бугром мужикам операцию делают на какой-то шишкиной железе? Эффект потрясающий!

— На шишковидной, — поправил Вавакин и с интересом спросил: — И что за операция?

— А то, что шишка железной становится и вес сбрасывается. Супермен после нее получается: человек молодеет лет на двадцать.

— Где это вы такое вычитали?

— В «Аргументах». Да вот она… сзади. — Дотянувшись, водитель достал газету и передал Вавакину. — На десятой, кажется, странице.

Вавакин нашел заметку, прочитал и, не подав виду, вернул водителю. Факты подтвердились, и вновь шевельнулось желание: а чего бы не попробовать?

— Я так думаю, — сказал Вавакин после некоторых раздумий, — когда деньги водятся, можно позволить себе излишества, но лучше не рисковать. Появляются деньги, появляются любители отнять их. Больше денег — больше соблазнов.

— Ну, Андрей Андреевич, вы человек состоятельный, — подпустил леща водитель и мгновенно прибавил: — И все при вас.

— Потому и состоятельный, что все при мне. Хорош каламбур?

Водитель не замедлил откликнуться смехом.

— А денек-то разыгрался!

— Как есть бабье лето, — был тут как тут водитель.

Вавакину не хотелось идти в помещение, но праздник все равно когда-то кончается, и, стерев улыбку, он вошел в двери, за которыми ждала обычная суета, глупость и серость. Едва вошел в кабинет, день загрозил испортиться.

— Андрей Андреевич, срочно к шефу, — встретила Дина.

— Опять спешка с утра, — проворчал Вавакин.

И шеф прямо с порога ошарашил:

— Ты там какие игры затеял в банке?

— Какие такие игры? — нахмурился Вавакин.

— Поганые! Кто тебе позволил через мою голову ссуду брать?

— Чего вы гневаетесь? Приехал, как обычно, дела сделал и спросил: нельзя ли получить ссуду? Что здесь криминального?

— Так получил?

— Так и получил.

— А при чем тут прохождение закона о двойном гражданстве?

— Я тут ни при чем, — стоял непоколебимо Вавакин. — Мне ссуду выдали на три месяца, а вдогонку дали предложения об этом законе для вас. Я-то при чем?

— Слушай, Вавакин, ссуду, конечно, ты возвращать не собираешься и меня подставляешь? Под меня копают, а ты мне палки в колеса ставишь? Какие там поправки, если сам закон хотят убрать? — брызгал слюной шеф.

Вавакину будто невдомек.

— Что-нибудь одно: либо копать, либо ехать. Не горячитесь, — охлаждал он шефа. — Во-первых, ссуду возврату в срок, во-вторых, в банке хотели бы наоборот, в-третьих, начхать на эти просьбы с вашей трибуны. Я их ни в чем не уверял, ничего не обещал, а если там привыкли не ссуды давать, как положено банку, и за горло хватать, считайте, я восстановил истину. — Увидев, как выпучивает глаза шеф, Вавакин добавил: — Честно. Я возвращаю ссуду во время разговоров о поправках.

Шеф стал входить в свои берега, но знать, какую аферу прокручивает помощник, хотел бы. Сказать бы по-людски: возьми в долю — не позволяет имидж, а Вавакин не предлагал.

— Зачем тебе понадобилась ссуда? — пытал шеф.

— Близкий товарищ просил помочь, у него сделка выгодная.

По тому, как шеф отвечал кратко на звонки — я занят! — Вавакин догадывался: очень хотелось ему встрять в дело. Что оно, как оно — не ведает, но аппетит не уменьшился. А ведь сидит высоко, выше крыши нашей бани… Вообще мысль создать Думу пришла в голову изрядному плуту. Если чиновники сверху донизу скуют просителей, почему бы избранникам не продавать свои услуги? В результате появилась масса никому не нужных законов, нужных только заказчикам, а думские подьячие обросли движимой техникой и недвижимым имуществом, получали премиальные дотации в таких суммах, какие не снились правительственным крысам. А думские, люди умственные, пошли дальше, установили таксу за свои услуги. Продажная думская братия, проститутки духа и сутенеры закона, вынуждала прочую публику заниматься блядством. Никого из думских это не мучило. С момента избрания они крутились в отлаженном механизме проституции, как в часовом механизме шестеренки; любой из них получал свою толику масла на зубки, и капало оно сверху; обидь одного — часики не затикают, механизм остановится, слетит главная кукушка-проститутка, которая напрочь забыла, зачем поставлена куковать. Среди всего отлаженного механизма труднее приходилось анкерным болтам, таким как шеф Вавакина. Вроде главный, должен иметь вес, а получалось наоборот. Пронырливые шестерки-шестеренки прокручивали свои масла, а главный болт только облизывался.

Примерно в таком положении он находился сейчас: шустрый Вавакин, пользуясь его связями, чего-то там затеял, а с ним делиться не хочет.

— Поделись, — не выдержал шеф. Видать, детки и девки велели приносить больше. — Слушай, Вавакин, ты прекрасно знаешь, что с моей помощью можно заработать чище и больше.

«Ого! — оцепил натиск Вавакин. — Впервые слышу! Как бы Думу не собрались разгонять, на ходу рвет подметки шеф!»

— Клянусь, только завтра знать буду. — честно взмолился Вавакин — А сегодня дел невпроворот, ваше же задание выполняю.

— Можешь плюнуть. — успокоил шеф. — А в долю возьмите. Но скольку сбрасываетесь?

— По пятьдесят тысяч баксов, — мигом заменил деревянные на зеленые Вавакин и увеличил количество.

— Попроси товарища взять в долю. Я еще пригожусь.

— Спрошу, — заверил Вавакин.

Стрекотали телефоны, шли чередой совещания и заседания, упрямый пахан упорно пробивался к месту анкерного болта, тратя слова и деньги. Спешил. А думский механизм жил своей отдельной жизнью, поклевывал маслице, поскрипывал зубками.

Чего проще — двум анкерным болтам сговориться?

Тогда куда девать остальной шестереночный механизм?

И вот ведь задача: масло делается из молока, а если корову не доить, заболеет она мастопатией. Так утверждают думские.

3 — 12

Сатанинское лето шло своим чередом, пышным цветом наливались бутоны его цветов на глазах честного народа. Воры всей кастой воровали, бандиты убивали, грабители грабили, а народ оставался народом — обворованным, замордованным, ограбленным.

Малец Кириенко говорил бойкие комсомольские слова трибун, пахан Черномырдин ша́кал, Лившиц чмокал, а Чубайс чмякал очередное подаяние у МВФ. Вся команда рвачей считала себя ужасно хитрой, просчитывающей действия на пять ходов вперед, а правдолюбец Зюганов сразил их скопом и поодиночке, мастерясь под Иоанна Предтечу, пугал шайку верхнеэшелонников народом и карами небесными. Как говорится, глас народа — глас Божий. Персонально молчали оба. Затишье. Народ на своих сотках докапывал, досаливал, допрятывал припасы на зиму, памятуя пророчество, что осенью начнут деяться дела ужасные и якобы сам народ их деять будет. Да хрен с ним, помалкивал народ, — будем живы, не помрем.

Как раз о припасах встретились поговорить мерзавец Вавакин со своим белодомским приятелем Тарасом Акимовичем.

Они, как условились, присели за столик ресторана в ЦДЛ. Заказали по сборной соляночке, тортильеток, какие в ресторане, принадлежавшем некогда писателям, готовили мастерски, как нигде в столице, взяли паюсной икорки, семужки и бутылку «Смирновской». Настоящей «Смирновской»!