Как живут мертвецы - Уилл Селф

Две сестры пристально смотрят друг на друга, две благородные половины одного гордого существа. В воздухе потрескивают искры антипатии, и Шарлотта отражает пущенную сестрой стрелу.

— Нет, — произносит она, — мы не думали об усыновлении.

Нет, в самом деле. Absolument поп! Вот что я хочу сказать — к чему вся эта гордость, если ты готова забыть о ней ради первого же полудебильного младенца, которого подбросит тебе социальная служба? Это сродни тому, чтобы завещать свою поганую собственность государству со словами: «Не согласились бы вы увеличить мне налог на наследство? Сделайте одолжение».

— А ты? — Милая, но тщетная попытка, Шарлотта, ибо тебе не хуже меня известно, что женщине, стоящей перед тобой, усыновление нужно не больше, чем потребителю — обмен широкоформатного телевизора на плоский, одного «форда» на другой, часов «Патек Филипп» на «Лонжин». Да, по тонкой иронии судьбы, стоит только Наташе Блум потереться о мужчину одним местом, как она забеременеет. Словно вся ее светящаяся, дьявольски нежная кожа — это цветок, склоненный как раз под тем углом, чтобы собирать любые споры, витающие в воздухе. После парочки выскабливаний и вакуумной чистки, перенесенных в подростковом возрасте, Наташа постоянно носила колпачок и пила противозачаточные таблетки, и настаивала на том, чтобы мужчина пользовался презервативом, и буквально накачивалась противозачаточными пастами, словно сперматозоиды перемещались внутри нее по капиллярам. Если только не вырубалась от наркотиков — а тогда, как известно, все может случиться.

Для мужчин, угодивших в коготки Наташи Блум, нет ничего более волнующего, чем то, как она надевает им презерватив, напяливает на член намордник из латекса. Наивные недотепы, они считают это преддверием безграничного блаженства. Пока она осторожно разворачивает резину своими прохладными ловкими пальцами, они думают про себя: «О-о-ох!.. — и — А-а-ах!.. Она действительно не хочет ребенка, она любит меня ради этой маленькой твердой штуки. Она… А-а-ах!.. хочет трахаться не меньше моего, вот почему она так ловко надевает эту перчатку с одним пальцем».

Ах! Какая глу-у-у-пость. Как видно, они не понимают, что ее мастерство — признак похоти. В свое время я сама была довольно ловкой. Дело в том, что как только пенис, так сказать, упакован в целлофан, он становится почти безопасным. При случае Наташа свертывает презерватив в толстое кольцо, которое потом туго сожмет основание члена — так фермеры кастрируют баранов, в конце концов плоть засыхает, чернеет и отваливается.

И все же ее умелое обращение с презервативами еще сослужит ей службу.

— Нет. — Наташа грызет шоколадный батончик с арахисом, который очень напоминает кусок дерьма. В отличие от Шарлотты, ей не нужно следить за весом, к тому же у нее безупречно белые зубы Дориана Грея. Жизнь так несправедлива. — Хотя мы с Расселом думаем завести ребенка. — Да, они снова вместе, на этот раз официально. — Теперь у него чистое досье. По-моему, из него выйдет прекрасный отец.

— Из кого? Из Рассела?! — Входит Ричард Элверс в одних носках на огромных ступнях. За это время Ричард еще больше растолстел, несмотря на персонального тренера. Первую половину десятилетия он провел, таская на себе английскую гордость, а вторую — под покровительством лорда Черчилля с его идиотским именем. Бедняга Ричард, к нему трудно не испытывать сочувствия, но дело в том, что теперь я, в этой огромной банке, бесчувственна по природе.

— Ах, Ричард, — прелестно мяукает Нэтти, — да вы же с Расселом никогда не встречались. — Как раз наоборот, встречались, и в этом вся загвоздка. — Теперь он чист перед законом и успешно работает с недвижимостью. Он хотел бы поговорить с тобой о старом школьном здании, которое он и его партнер покупают в Хакни.

Не сомневаюсь, Рассел его купит. Наверняка для очередного грязного дельца ему нужен теоретически чистый капитал. И все же отдадим ему должное, он вовремя завязал с наркотиками. Отбарабанил шесть недель в Паллет-Грин — выпуск 1992 года: «Дурное прошлое поможет тебе пробиться — говно всплывает», — и направил извращенную энергию на воплощение своих маленьких снов в большой кошмар строительного бума. Конечно, Рассел баловался наркотиками — любил выкурить сигарету с марихуаной и запить пивком, — но с тяжелых наркотиков он соскочил. Когда Наташа появилась в его новой квартире в Доклендсе, как всегда под кайфом, готовая возобновить их прежние отношения, Рассел — к его чести будь сказано — повел себя не так, как прежде: он ее отмыл, накупил ей тряпок и поселил у себя. Теперь они преуспевающая пара. Рассел реставрирует помещения, а Наташа украшает общественные места корпоративным искусством.

— Рассел дал мне десять тысяч, чтобы украсить дом в Сент-Катеринз-Док, который он только что отремонтировал, — хвастливо заявляет Наташа сестре. — Когда я развешу картины, там будет по-настоящему хорошо. Я собираюсь пройтись по галереям. Может, составите мне компанию?

— Ты, вероятно, шутишь, — парирует Шарлотта. — К тому же у нас с Ричардом важная встреча.

Мне многое нравится в Расселе. Я восхищаюсь его красотой, смуглой кожей и темными волосами — он и Нэтти хорошо смотрятся вместе. Мне нравится его бескомпромиссность и то, что он еврей из Ист-Энда. Его семья никогда не покидала черты оседлости, не льстилась на бесцветное безразличие северных пригородов. Выбравшись из ветхих домишек Уайтчепела, ист — эндские евреи селились не дальше Майл-Энд-роуд, посещали пустеющие синагоги, ходили в парные в Хакни похлестать себя веником. Они не изменили своему родному наречию — кокни, Слову Господа-уличного-торговца — и породили поколение джентльменов удачи, вроде Рассела, живущих своим умом и, словно темный ангел, пролетающих над пиром коммерции.

Они разительно отличаются от таких людей, как лорд Черчилль, ведущий британский специалист по бесплодию, в чью клинику сегодня отправляются мистер и миссис Элверс. В течение пяти последующих лет встречи с лордом будут приобретать для них все большее значение.

Приемная лорда Черчилля — его деда по отцу звали Джекоб Ротблатт — находится в Южном Кенсингтоне, поблизости от его частной клиники. Именно туда устремляется большинство пациентов, приезжающих в Лондон на курс лечения. По иронии судьбы, не ускользнувшей от глаз самого Черчилля, особого успеха он достиг в лечении мусульманок. Женщины, яйцеклетки которых он холит и лелеет, встряхивает и помешивает, перемещает туда и сюда, — это в основном горбоносые жительницы черных круглых шатров, прибывшие к нему прямо с берегов Персидского залива. Он должен проводить осмотр в строжайшем соответствии с правилами целомудрия, нужные части их тела предлагаются ему по отдельности, словно куски курятины, питающейся курятиной. Похоже, что с помощью искусственного осеменения он вознамерился взрастить в Западном Лондоне армию приверженцев джихада.

Арабы не единственные пациенты Черчилля. Но даже местные жители толком не знают, считать ли слово «Лорд» титулом, именем, студенческим прозвищем или же первым слогом фамилии Лорд-Черчилль. Разумеется, добрый Лорд охотно помогает друзьям — среди которых даже несколько членов правительства — в делах зачатия. Но может ли это служить достаточным основанием для получения титула?

Вот о чем думают Ричард с Шарлоттой, наблюдая за тем, как он чертит в воздухе указательными пальцами обеих рук символические фигуры диагнозов, способов лечения и прогнозов. Лорд Черчилль управляет человеческими судьбами с подлинным артистизмом, он понимает, что процветающий врач должен прежде всего уметь работать руками, накладывать руки. В прежней жизни Черчилль, вероятно, был торговцем на Бриклейн, нагромождал одну на другую глубокие и мелкие тарелки, блюдца, чашки, сооружая из них огромную фаянсовую розетку, а затем обрушивал это сложное сооружение со словами: «Друзья мои, взгляните! Ни одного осколка. Прекрасный новый фарфор. Полный комплект на шесть персон. Для вас — десять фунтов. Всего десять. Ну, кто здесь самый смелый? Раскошеливайся!» Теперь он нагромождает друг на друга чашки Петри, гормональные инъекции и инкубаторы, а цены начинаются с десяти тысяч фунтов.

И все же руками он работает превосходно. Когда Черчилль встает из-за стола и, покачиваясь, идет по толстому эндометриальному ковру, его на редкость уродливое лицо — напоминающее сжатый кулак внутри перчаточной куклы, — бочкообразная грудь и тощие ножки делают его похожим на весьма подвижный сперматозоид. И это внушает Элверсам огромное доверие.

Мне тоже. Потому что я сопровождала их в Южный Кенсингтон. Я вновь принялась околачиваться возле них. Проводить время с Элверсами стало для меня чем — то вроде службы. Я все чаще отпрашивалась в «Корпорейт Коммьюникейшнз», пока до них не дошло, что, в сущности, я у них не работаю, и меня уволили. Наглый коротышка, на которого я жаловалась, пожаловался на меня другому наглому коротышке. Что поделаешь, капитализм! Грядет десятитысячелетний рейх, в котором власть принадлежит миллионам наглых коротышек. Начальница отдела кадров вызвала меня в свой зеркальный кабинет.